Не в пример нам — рэксам советского спецназа и даже командирам РГСпН. Которые своим солёным потом, а то и красной кровушкой выполняют боевые задачи в афганской пустыне. Причём, этот интернациональный долг нас отправила выполнять Коммунистическая Партия Советского Союза. И для того, чтобы помочь местным коммунистам… Да ещё и под мудрым руководством эдаких трутней специального назначения…

«А сколько же их развелось сейчас во всём Советском Союзе?.. Этих трутней-то?.. Больших и худосочных… Откормленных и не очень… А в это время рабочие муравьи всё трудятся и горбатятся… И солдаты всё воюют и сражаются… И спрашивается… За что? Или за кого?..»

А ответ прост и лаконичен… «За того парня»! За безбедную и сытую жизнь этого трутня.

Ещё в тот незабываемый день, когда товарища майора постигло глубочайшее разочарование в морально-нравственных качествах всех солдат нашей группы… Ещё тогда старший лейтенант Веселков связался по дежурной радиочастоте с «Горизонтом», то есть непосредственно с узлом связи нашего батальона спецназа, который находился в самой Лашкарёвке. Этот сеанс прямых переговоров являлся крайняя мерой, которую следовало применять только в исключительных случаях. Например, при прямом боестолкновении с превосходящими силами противника, когда возникала срочная необходимость в авиационном прикрытии или артиллерийской поддержке.

Однако мы сейчас находились на очень уж большом удалении от населённого пункта Лашкаргах, где и дислоцировался дивизион дальнобойных гаубиц «Гиацинт» и вертолётные подразделения. Артиллерийская поддержка нам нынче не требовалась. А вот вертолётная… А вот вертолётная помощь до нас попросту не могла долететь. Ни Ми-двадцатьчетвёртые, предназначенные для непосредственно огневого прикрытия с воздуха, ни даже Ми-восьмые, используемые в основном для транспортировки личного состава и небольших грузов. Слишком уж далеко забурилась наша разведгруппа в бескрайние просторы пустыни Регистан. Хотя… Эти вертолёты конечно же могли доставить нам какое-то количество воды, но это был бы полёт в одну сторону. Так сказать, билет в один конец… Потому что на обратный путь им не хватило бы топлива. И остались бы потом наши винтокрылые машины ржаветь под бездонным афганским небом. На радость проходящим караванам…

Но и в этом случае существовал риск, что пилоты промахнутся мимо нас. Потому что точных координат своего местоположения в мировом пространстве мы не знали. И следовательно вертолёты запросто могли рыскать в поисках нас где-то в ста километрах западнее или восточнее. Ну, или в пятидесяти километрах… От этого нам легче бы не стало. Ведь спасительная помощь до нас всё равно бы не добралась…

Правда ещё существовал вариант с международным аэропортом Кандагар, где почти беспрепятственно взлетали и приземлялись наши военные транспортники. Для Ан-12 и Ан-24, а тем более для Ил-76-ых не составило бы особого труда долететь до предполагаемого района поиска, чтобы немного покружить по спирали до момента обнаружения оранжево-дымного сигнала с земли. Да и сбросить затем на грузовых парашютах хоть десять стальных бочек с обычной пресной водичкой. А также бочек двадцать с дизельным топливом. И тогда наступило бы всеобщее счастье и райская благодать… Но, увы… Для организации такой широкомасштабной спасательной операции могло потребоваться слишком много согласований с разными начальниками, и на это ушло бы чересчур уж много времени. А оно сейчас играло весьма немаловажную роль.

Видимо командование батальона скурпулёзно просчитало все возможные и радужно-бесперспективные варианты… После чего отстучало всем нам коротенькую шифрограмму с лаконичным приказом: «Ожидать возвращения ядра отряда тчк». И всё! Ни больше и ни меньше…

И мы стали ждать… Установить радиосвязь с ядром нашего отряда нам не удавалось. Скорей всего они удалились на очень уж большое расстояние от нас. Не слышали наших радиопозывных и две другие группы: первая, оставленная где-то далеко позади, и вторая, бороздившая местные пески в непосредственной близости от боевой разведывательной машины командира роты. И в установленные часы выхода в эфир совершенно впустую надрывалось двое наводчиков-операторов, один из которых глухо бубнил в микрофон, а другой азартно распространял на всю округу свой характерный азербайджанский акцент. Однако все их попытки оставались безрезультатными. Ни «Озеро», ни «Море», а тем паче «Зенит» даже и не думали откликаться.

И по окончании времени выхода в эфир Лёня Тетюкин угрюмо замолкал в своей башне… А когда в следующий раз втихую закрывалось очередное «радио-окошко», то с соседней брони на всю близлежащую местность разносился звонкий голос Абдуллы, облегчавшего свои душевные страдания посредством откровенно-матерных выражений… Правда, на родном азербайджанском наречии… И всё равно нам было понятно, что разгорячённый наводчик-оператор выражается далеко не на литературном языке великого поэта Низами… Когда бурные его выражения становились слишком уж долгими, вмешивалось военное командование и тогда над пустыней вновь воцарялась гнетущая тишина… И так до очередного радиочаса…

Зато наш маломощный радист Хазимуллин исправно прокачивал связь с «Горизонтом», находящимся на гораздо большем удалении, чем все эти «Моря», «Озёра» и «Зениты». Только вот это случалось два раза в сутки: ранним утром и поздним вечером. Именно в это время суток коротковолновой радиопередатчик Алексея был способен передать свой сигнал сквозь труднопреодолимую знойную атмосферу. И всякий раз узел связи батальона передавал нам одно и тоже сообщение: «Ожидать…»

И наконец-то свершилось!.. После ночного сеанса радиосвязи Хазимуллин радостно выкрикнул всего три слова…

— Едут! Будут завтра!

Эти короткие слова означали очень многое. Что ядро нашего отряда прекратило свои боевые действия на стыке афгано-пакистано-иранских границ. Что капитан Перемитин принял мудрое решение возвращаться на базу Лашкаргах. Что завтра он вместе со всеми остальными бойцами и командирами должны проследовать в непосредственной близости от нас. Что в случае благоприятного стечения обстоятельств они поделятся с нами соляркой для БМпешек и возможно водой для нас…

— Около десяти-одиннадцати часов отряд будет проходить мимо нас! — сообщал радостные вести Алексей Хазимуллин. — Приказано обозначить себя ракетами или дымами! Когда они будут в зоне прямой видимости. Вот и всё!

Но всем нам и этого было очень даже предостаточно. Большего и не требовалось…

— Слава тебе, Господи! — с чувством произнёс прапорщик Акименко. — Наконец-то!

Его искренняя реакция рассмешила кого-то из бойцов. Но кого именно я так и не опознал. Слишком уж короткими оказались смешки… Да и чересчур уж хриплыми…

— Это кто там развеселился? — почти сурово произнёс командир группы, однако интонации в его голосе проскальзывали радостно-приподнятые. — Отставить!.. Зарипов! Приготовь ракеты и дымы!

Я хотел было сказать «Есть!», но в пересохшем горле слова застревали где-то на уровне кадыка… Поэтому я молча кивнул в темноте и пошел выполнять приказание.

Прежнее настроение напряжённого ожидания теперь моментально преобразилось до возбуждённо-радостных эмоций. И хотя всех нас продолжала мучить жажда, но и она… Даже эта проклятая жажда теперь казалась лишь временной трудностью. Ведь завтра всё должно было измениться!

А потому всё теперь шло своим чередом. Собранные мной сигнальные ракеты и оранжевые дымы благополучно ожидали своего счастливого часа на волноотражающем щитке нашей БМПешки. Завтра утром именно они должны были обозначить местоположение группы. Чтобы зоркие глаза наблюдателей ядра отряда смогли увидеть нас…

Ночь пролетела очень быстро и как-то незаметно. Едва солнце поднялось над горизонтом, как почти все бойцы и офицеры оказались на ногах. Но прошёл час… Другой… Третий… И радостное чувство ожидания сменилось прежней напряжённостью…