И вот теперь наша броня очень страдала от густого пыльного шлейфа, тянущегося за вырвавшейся вперёд вообще-то замыкающей боевой машиной. То ли механик-водитель Вова Смирнов дорвался до управления своей собственной БМП-2, как до заветного сладкого блюда. То ли он вздумал совершить возмездие за свои недавние мучения с облагораживанием одной низинки. То ли товарищ майор всячески подгонял его, стараясь выжать из стального военного коня побольше скорости и огня, чтобы потом, так сказать, на всю оставшуюся жизнь у отважного парторга сохранилось неизгладимое воспоминание о своей собственной удали… А может быть, это была своеобразная «страшная мстя» за все предыдущие дни, когда Болотскому пришлось досыта наглотаться ядрёной пустынной пылюки…
И теперь эту пыльную смесь вдыхали мы… А тут ещё новая напасть!..
— Лукачина! — кричал Веселков одному из членов экипажа боевой машины. — Не отставай!
Наш механик-водитель уже не возражал… «Поперёк весёлого батькиного слова…» Лука послушно прибавлял газу, чтобы наверстать упущенные метры, после чего наша БМПешка из саморассеивающейся пылевой завесы неотвратимо въезжала в густое облако песчаного шлейфа, обильно взметённого в воздух катками и гусеницами идущей впереди нас брони.
И тут начинались адские муки механа Лукачины… Ведь именно он должен был постоянно смотреть вперёд, чтобы благополучно рулить своим штурвалом. Тогда как все его пассажиры оказывались в более благоприятных условиях — они и сидели гораздо выше, и имели возможность защитить свои лица от пыли. Кто-то спасался, сильно отвернув голову в сторону. Коля Малый обмотал свою крупногабаритную личину зелёной косынкой, которая шла в комплекте его санитарной сумки. Командир группы с прапорщиком Акименко деликатно прикрывали свои глазки ладонями, изредка поднимаемыми вверх как шторки. И только один Лукачина не имел абсолютно никакой возможности избежать пытки пылью: руки были заняты штурвалом, а голова безутешно торчала из водительского люка, пребывая в самом незавидном положении… Ибо находилась она ниже всех остальных головушек, которым периодически выпадала счастливая случайность глотнуть спасительную порцию совершенно чистого воздуха… Принесённую откуда-то сбоку горячим афганским ветром… И тогда все военные пассажиры были счастливы… Все, кроме Луки… Потому что только ему не доставалось практически ничего.
Не выдержав такого издевательства, иногда Лукачина незаметненько сбавлял крейсерскую скорость и тогда наша боевая машина постепенно отставала от впереди идущей БМПешки-счастливицы. И наступали короткие минуты всеобщего военного благополучия… Даже у Луки появлялась возможность отдышаться и прополоскать рот глотком воды… Однако это удовольствие было очень уж мимолётным — командир группы как всегда оказывался на своей высоте… Веселков вновь начинал подгонять Лукачину, после чего тот опять прибавлял газу тире скорости… И ад начинался по новому кругу…
Проклятая пыль уже успела забить собой обе ноздри, осушить полость рта и даже затруднить когда-то незаметную способность моргать… Скрипящий на зубах песок в расчет уже не принимался, став чем-то обыденным и неизбежным… И оставалось всем нам только терпеть и молча мучаться…
Мы с Володей Агапеевым страдали на башне. Между нами сидел товарищ прапорщик, занявший самое коронное место. Меж его ног тор… Словом, левая нога находилась по одну сторону скорострельной пушки, а правая — соответственно по другую. Но самое главное заключалось в том, что старшина роты имел возможность надёжно держаться рукой за металлическую штангу, которая изменяет направленность инфракрасного прожектора вслед за углом наклона спаренного с ним 30-миллиметрового орудия. И прапор Акименко мог уверенно держаться правой рукой за эту самую штангу, а левой ладошкой прикрывать лицо от пыли. И помешать ему наслаждаться жизнью мог только полный переворот нашей боевой машины…
Однако БМП лишь раскачивалась, преодолевая на полном ходу небольшие барханы и впадины между ними. А потому в строгой зависимости от крена четырнадцатитонной махины мы с Вовой наклонялись то вправо, то влево, то вперёд, то назад. Таковы были мелкие нюансы передвижения по песчано-пустынной местности… Одно слово… Регистан…
Практически всё население нашей брони теперь восседало впереди, то есть на ребристом бронелисте. А вот наш наводчик-оператор Лёня Тетюкин ещё в самом начале передвижения скрылся внутри башни, плотно задраив за собой оба люка. Наверняка пыль пробивалась и вовнутрь БМПешки… Но, как говорится, каждому страдальцу — свою порцию страдальческих мук.
Спасаясь всё от той же пыли, я откинулся назад и теперь пребывал в полулежачем положении, развернув тело на правый бок. И мой рассеянный взгляд блуждал по всему, что ему попадалось на пути. Скользнул он и по чуть сгорбленной спинке товарища прапорщика с еле различимыми солевыми разводами на обмундировании. А вот пониже… Там находилось целое богатство старшины Акименко… То бишь рюкзак десантника РД-54! В самом вместительном кармане которого плотно размещалась стальная канистра литров эдак на семь-восемь. Внутри неё и сейчас что-то бултыхалось… Хоть и неслышно среди всеобщего шума… Зато эта булькающая жидкость, то есть обыкновенная вода с химическим составом Аш-два-О… Ну, может быть с какой-то долей вредненьких афганских примесей, что в принципе было не столь важным… В общем, холодненькая и прозрачненькая водичка спокойненько себе так плескалась в стальной канистре, сварганенной какими-то заводскими умельцами… Плескалась она, да и только…
Потому что эта заветная вода из лашкарёвской артезианской скважины находилась в канистре из одно или двухмиллиметровой стали, да ещё и за наглухо закрученной крышкой-пробкой, к тому же задраенная тремя внутренними клапанами военного рюкзака… Два небольших продольных клапана и один поперечный… И вдобавок всё это было туго застёгнуто верхним большим клапаном. Но и это ещё было не всё-о!.. Из дополнительных мер предосторожности товарищ прапорщик предпринял самые надёжные: рюкзак РД-54 уверенно подпирал сзади спину старшины, а его лямки были прижаты к броне сидящим на них же Акименко Николаем свет батьковичем. И с такими мерами безопасности любое, даже мало-мальски незаметное, посягательство на драгоценнейшую воду моментально будет пресечено её бдительным хозяином…
И поэтому, глядя на, в общем-то, чужое добро, я мог только радоваться светлым чувством за товарища прапорщика… Ведь даже облизнуться у меня бы не получилось… «Это шершавым-то языком, да по потрескавшимся губам! Нет уж!..»
И мой тоскливый, вернее скучающий взгляд побрёл дальше… Однако я не был одинок в своих страданиях… Ведь справа от старшины сидел Володя Агапеев, которому уже до чёртиков надоело любоваться окружающей действительностью… Особенно наглым видом новенького рюкзака старшины роты. И вот наши горящие взгляды пересеклись… И мы без слов поняли то, что внутри совершенно разных извилин блуждают очень уж похожие мысли…
Вот Бадодя тоже откинулся назад, чтобы выпасть из бокового поля зрения прапорщика Акименко, после чего он с заговорщицким видом ткнул указательным пальцем в заветный рюкзачок, после чего средний палец многозначительно щёлкнул по солдатскому кадыку… Всё было понятно… Тут не требовались ни слова, ни дополнительные жесты… Скромняга и тихоня Вовка Агапеев предлагал мне посягнуть на самое святое… Что имелось сейчас у старшины Акименко… На его чистую воду!
Ведь свою стальную канистру прапор берёг похлеще… В данном случае даже отсутствовала самая высшая мера измерения бережливости армейского прапора. Все эти милицейские и погранично-Ке ГеБешные обладатели звёздочек на беспросветных погонах, невзирая даже на их причастность к столь церберовским структурам, все они попросту отдыхали… Стырить что-либо у армейского прапора — это уже была задача из разряда трудновыполнимых! А в данном случае условия ужесточались тысячекратно… Чтобы стащить личную воду в самом эпицентре афганской пустыни Регистан… Да ещё и у товарища прапорщика Акименко!.. С его-то хохляцкой хозяйственностью?!.. То есть экономностью, переходящей в скаредность тире скупость… Задача вообще становилась совершенно невыполнимой…
