– Ты пригласил ее на Зимний праздник? – спросила она, поджав губы.

– Угу, – сказал он, улыбаясь. – Скажи ей, чтобы она согласилась, Пи.

Пилар как будто окаменела от напряжения. Само собой, наш футболист ничего не заметил и продолжал мне улыбаться.

– Как мило, – сказала я, – но я не могу.

– Не можешь? – Его идеальная белозубая улыбка исчезла. – Каждая девчонка в школе готова умереть за то, чтобы пойти со мной. Черт возьми, – он повернулся к Пилар, – ты бы в тот же миг согласилась.

Могу только предположить, что ему слишком часто попадало мячом по голове.

Пилар сжала зубы:

– Да, Фреди, ты должна пойти с ним.

– Я не могу...

– Нет, – настаивала она. – Ты должна.

– Так, значит, договорились, – заявил Стив. – Я заеду за тобой в семь. – И ушел.

– Я не пойду, – сказала я.

– Что?! – возмутилась Пилар. – Ты думаешь, ты лучше, чем все остальные? Думаешь, с твоими деньгами и именем ты можешь получить все, что захочешь?

Честно говоря, она так мне надоела, что я согласилась и пошла с ним.

Но в понедельник после танцев, после букетика, приколотого к корсажу, после фотографий и после того, как мне пришлось ударить его коленкой в пах, когда он начал распускать руки на переднем сиденье родительского «кадиллака», я обо всем пожалела. Когда я подошла к нашим шкафчикам в школе, я была готова извиниться. Пилар и Никки были уже там.

– Ну и как все прошло? – громко спросила Никки.

Пилар со стуком захлопнула металлическую дверцу:

– Да, как тебе понравилось?

Я рассказала им, как все было ужасно, отчасти потому, что так оно и было, отчасти из-за того, что хотела дать Пилар понять, что в этом не было ничего особенного и я жалела, что пошла.

– Единственным приятным моментом было то, что я встретила Кэти Сквирэс.

– Капитана университетской группы поддержки? – спросила Никки с благоговением.

– Да, она просто прелесть.

Пилар хмыкнула:

– Да она тебя даже не заметила. В тебе столько пафоса, Фреди. Ты думаешь, что ты идеальна, лучше всех на свете. А это вовсе не так. Тебе просто удается морочить людям голову.

– Пилар, – сказала Никки. – Зачем ты так говоришь? Это же неправда!

– Заткнись, малышка с куриными мозгами. Хватит изображать из себя Полианну[24].

Мы с Никки ушам своим не верили. Я просто онемела. Но это было еще не все, потому что в этот момент к нам подошла Кэти Сквирэс.

– Фреди!

– Привет, Кэти!

Я представила ее своим подругам, и Кэти была с ними очень мила.

– Знаешь, – сказала она, глядя на меня, – я подумала, что тебе стоит попытаться пройти отбор в университетскую группу поддержки. Как тебе кажется?

Пилар, звезда кружка дебатов, надеющаяся на большое будущее в либеральном Синем штате, вставила что-то насчет того, что девчонки, которые одеваются, как шлюхи, и выставляют себя напоказ, – позор для всех активистов, борющихся за женское равноправие.

Я взвесила имеющиеся варианты: постараться замять конфликт в нашей все менее дружной группе или ходить в дерзкой униформе и быть в центре внимания всей футбольной команды и полного стадиона болельщиков.

Ответ казался очевидным. Я закрыла свой шкафчик, отошла и присоединилась к группе поддержки.

К концу того учебного года мы с Пилар и Никки почти не виделись. Пилар с головой ушла в свои дебаты, а Никки связалась с группой девчонок, полагающих, что одеваться в стиле гранж – это круто.

Спустя все эти годы, стоя во дворе у Сойера в наряде а-ля Фредди Уайер, Никки посмотрела на меня, но ничего не сказала.

– Я просто думаю, что тебе надо быть осторожнее с Пилар. Это все. И, быть может, – добавила я, – ты ведешь себя, ну что ли, слишком строго с Говардом.

Представляете? Я защищаю соседа. Да еще так открыто.

Никки распрямила плечи:

– Пилар сказала, что ты заставишь меня плясать под свою дудку.

Признаюсь, я была ошеломлена. Никки вздохнула:

– Прости. Но правда, Фреди, Пилар хорошо ко мне относится и везде берет меня с собой. Просто не лезь в это.

Быть может, она права? Возможно, я ревную, что Пилар и Никки снова подружились? Так трудно порой разобраться в женской дружбе.

Она ушла, я тоже собралась было. Но вместо этого я прошла через двор к парадной двери. Постучалась. Никто не ответил, и я вошла сама. Честно говоря, после всех резких замечаний и предательского поведения, с которым я только что столкнулась, можно ли меня винить?

В доме было тихо, и я прошла до задней двери, а потом через двор до студии. Увидев его, я остановилась. Он рисовал, и вид у него, как всегда, был необузданный. Казалось, что он не спал несколько дней.

На нем были джинсы и расстегнутая голубая батистовая рубашка навыпуск, вся покрытая мазками краски. Холсты стояли прислоненные к стене, одни побольше, другие поменьше. Я постучала о дверной косяк.

– Я сказал, уходи!

– Прости, но у меня появилась вредная привычка не делать того, что следует.

Он перестал писать и обернулся. С кисти, которую он держал в руке, брызгами полетела краска. В его темных глазах чувствовалось напряжение, и на долю секунды мне показалось, что он накричит на меня. Но он улыбнулся, и кровь прилила к моим и так слегка нарумяненным щекам.

– Ты по-прежнему хочешь, чтобы я ушла?

Кто знал, что я могу быть скромной.

– Черт, нет.

Он бросил кисть на палитру и подошел ко мне. Я оказалась в его объятиях прежде, чем успела напомнить себе, что пришла сюда не за этим.

– Боже, ты просто бальзам для моих намозоленных глаз. С тех пор как ты разослала приглашения, здесь кишат какие-то люди. Каждый раз, как я оборачиваюсь, кто-то еще хочет посмотреть мои работы. Уже слишком поздно все отменить? – сказал он, прижавшись ко мне щекой.

– Слишком поздно, – пробормотала я.

– Черт. – Он рассмеялся и поднял меня в воздух.

Он не понес меня в дом, в комнату наверху, – слишком сильно было одолевавшее его нетерпение. Несколько секунд спустя одежда в беспорядке валялась на цементном полу, заляпанном краской, а мы на рабочем столе моего художника занимались вещами, весьма далекими от живописи. Не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что совершенно забыла о Никки, выставке и даже об исчезнувших деньгах.

Выставка «Впечатления Сойера Джексона» состоялась в чудесный вечер с идеально чистым, усеянным звездами небом. Все самые важные персоны ответили на приглашения согласием, и галерея радовала глаз блеском драгоценностей, белыми стенами и картинами моего художника.

На мне была потрясающая (если допустимо так отзываться о собственных вещах) широкая шелковая юбка цвета ночного неба с легким мерцанием, белая блузка и довольно большое количество изысканных (хоть и фальшивых) украшений. Сойер появился за десять минут до того, как его работы должны были предстать перед публикой. Он вызывал восхищение, прокладывая себе путь сквозь толпу, такой сексуальный в своем черном костюме и синей рубашке без галстука. Он направился прямо ко мне, и выражение его глаз было более теплым, чем это уместно при большом скоплении людей, – тем более что рядом со мной стояли мои родители. В качестве предупредительной меры (зачем рисковать?) я протянула руку для рукопожатия, как настоящая бизнес-леди, какой я старалась казаться.

Сойер удивленно поднял бровь. Мать странно посмотрела на него, отец смерил взглядом.

– Так, значит, это вы – Сойер Джексон? – сказал папа.

Я официально представила их друг другу. Мужчин разделяло расстояние немногим больше фута. Оба были высокими, хорошо сложенными и сильными. Было видно, что они невзлюбили друг друга с первого взгляда. Я обрадовалась, когда мать извинилась и потащила отца поприветствовать только что прибывшего конгрессмена.

Улыбка Сойера потеплела. Его абсолютно не тронул проницательный взгляд моего отца (и мое рукопожатие). Он провел пальцем по прозрачной органзе моей блузки.