Уверив меня в любви со стороны Хилдебрандов, которую моя строгая бабушка всегда питала ко мне, вне зависимости от ее чувств к моей матери, тетя подходила к самой драматической части истории – к рассказу о том, как Фелиция Хилдебранд вышла в холл, где ее ждал мой отец, и сказала, что на обеде, который она дает в эту субботу, он будет сидеть рядом с Розалин Линдси. Это прозвучало как само собой разумеющееся – бабушка не сомневалась, что сын в точности выполнит ее указание.

Тогда-то он и преподнес им важную новость:

– Мама, я не буду сидеть на обеде рядом с Розалин.

– Турмонд, вопрос решен, это не обсуждается.

Очевидно, вся ситуация вызвала у моей бабушки такой всплеск негодования, что все, кроме отца, отступили на шаг.

– Ты будешь сидеть рядом с Розалин.

– Мама, мама, – сказал отец с улыбкой, – видимо, он был очень доволен собой. – Я думал, ты из тех, кто любой ценой избегает конфликтов.

– Как это понимать?

– Мама, дорогуша, – бабушка ненавидела, когда сын так ее называл, – что скажут все твои правильные подружки в Лиге, если я буду сопровождать на твоем обеде одну женщину, будучи женатым на другой?

Тетя Корделия клялась, что ее мать чуть не хватил удар. Но слабость не была свойственна Фелиции Хилдебранд Она даже не придвинула себе стул. Она так и стояла, во всем своем величии, а потом перевела ледяной оценивающий взгляд на мать. Наконец она снова обернулась к отцу:

– Ты не католик и не бедняк. Или ты найдешь способ расторгнуть этот брак, унизительный не только для тебя, но и для всей нашей семьи, или ты больше не переступишь порог этого дома. Выбирай.

Тетя всегда заканчивала рассказ горестными всхлипами и добавляла, что мой отец сделал свой выбор, и его мать – святая, просто святая! – смирилась. По крайней мере, внешне. До конца жизни бабушка не ладила с матерью, несмотря на то что дочь Дейзи Джейн и Вилмота Прутта стала респектабельной дамой и заняла высокое положение в Лиге избранных.

Блайт Прутт Хилдебранд постепенно приобретала те же манеры и высокомерие, какими обладали бабушка и тетя, пока не стала изгоем в своей собственной семье в Берсевилле. На самом деле, моя мать стала настолько респектабельной, что порой я задавалась вопросом, не придумала ли она себе новую историю, в которую в итоге сама поверила.

Как бы то ни было, я надеялась, что мама окажет мне поддержку в операции по проведению Никки Граут в Лигу избранных Уиллоу-Крика и не станет моим главным противником.

В течение следующих нескольких дней я еще несколько раз звонила скульптору, но безрезультатно. И вот наконец в то утро, когда мы с Кикой вместе работали в саду, я вошла в дом и услышала краткое сообщение на автоответчике: «Это Сойер Джексон. Меня не интересует ваш показ, так что перестаньте звонить».

Этот грубиян отказал мне. Я не могла в это поверить.

Я привыкла к интересу со стороны как мужчин, так и женщин, вызванному моими деньгами. Если девочка растет в достатке, она привыкает к подобному вниманию. Не стоит забывать также о моей красоте и неоспоримом шарме – я настоящий магнит для мужчин. А благодаря обворожительным личным качествам и способности внушать людям, что они мне небезразличны, мой магнетизм распространяется и на женщин. Конечно, большого опыта общения с голубыми у меня не было, но в самом деле, кто может не любить меня? Во всяком случае, кто-то, кроме моего мужа – лжеца и изменника.

Только эта мысль может служить оправданием тому, что на следующий день я встала, оделась в розовато-кремовых тонах, выгодно оттенявших мою персиковую кожу, нашла адрес, который дала Никки, и направилась в гараж.

– Куда это вы? – осведомилась Кика.

Я призвала на помощь весь свой неотразимый шарм а-ля Скарлетт О'Хара и с чуть большим акцентом, чем обычно, сказала:

– Добывать себе скульптора, дорогуша.

Я знала, что он живет в бедной части Уиллоу-Крика, но не думала, что уж на таких задворках. После того как я пересекла железнодорожные пути, которые знаменовали въезд в южную часть Уиллоу-Крика, я едва не въехала в группу митингующих, размахивающих лозунгами «Толстосумы, убирайтесь вон!». На какую-то долю секунды я подумала, что они выгоняют меня, но потом поняла, что причиной их протестов стала новая стройка: бульдозеры сносили несколько домов, которые, должна сказать, этого заслуживали.

Я миновала толпу и продолжала двигаться по узким улицам с облезлыми домами, привлекая больше взглядов, чем мисс Техас в бикини. Южная часть Уиллоу-Крика походила на бедные кварталы любого другого города – сплошные развалюхи, облупившаяся краска, нестриженая трава во дворах и заколоченные окна. Наконец я нашла нужный дом. С натяжкой можно назвать его мини-виллой. Высокая стена отгораживала дом от всего остального мира. По счастью, ворота были открыты, и я въехала во двор.

Внутренний двор с фонтаном в центре был усыпан гравием. Здание было вполне неплохим, если учесть, что оно возводилось в 1800 году. Дух старины нарушали лишь несколько больших скульптур, расставленных тут и там. Чем больше произведений этого человека я видела, тем более была заинтригована.

Я вышла из машины и подошла к парадной двери. Обычного дверного звонка не было, только старый колокольчик на веревке. Я дернула, звон эхом отразился от стен. Никто не появился, я подождала и позвонила снова.

Было начало марта, и жаркие солнечные лучи уже обрушивались всей мощью на землю, наполняя воздух терпкими запахами ноготков, жимолости и далекого костра. Центральный Техас славится мескитовыми деревьями, древесину которых используют в качестве дров для барбекю. Если вас угостят омаром, поджаренным на таких дровах, вы испытаете райское наслаждение. Можно сказать, что именно мысль о барбекю направила меня на задний двор, но, боюсь, я пошла туда из духа противоречия. Признаю, это та черта, от которой я пытаюсь избавиться.

Я обошла дом с торца и вышла на задний двор. Картина, открывшаяся мне, была поразительна: безупречно голубое небо, зеленый газон, аккуратные цветочные клумбы, каменные стены и статуи. Просто музей под открытым небом! Впечатление было потрясающее.

В глубине сада был еще один домик. Из-за открытой двери не доносилось никаких звуков. Я на цыпочках прошла по траве (не из подражания Нэнси Дрю[6], а потому, что пыталась уберечь от утренней росы шелковые отвороты брюк) и заглянула внутрь. Секунду мои глаза привыкали к полутьме, а потом я увидела его.

Он стоял над деревянным чертежным столом, упершись руками о грубую поверхность, голова его склонилась, как если бы он молился, или смертельно устал, или глубоко задумался. Поблизости не было ничего, что бы говорило о работе.

– Здравствуйте, мистер Джексон!

Он выпрямился и повернулся ко мне. Сразу скажу: этот мужчина, несомненно, был из категории «Досадная Ошибка» – природа слишком щедро и напрасно потратила на него красоту. У него была идеальная внешность – высокий, темноволосый, мужественный. Он ничуть не был похож на гея. С виду ему можно было дать лет тридцать, и слова вроде «маленький», «педик» и «противный» с ним никак не ассоциировались. Хотя откуда мне знать. В жизни не встречала голубых, а если и встречала, то не была в курсе их сексуальной ориентации.

«Досадная Ошибка» – еще полбеды. Как это ни ужасно, но при взгляде на него я почувствовала страстное желание. Лучше бы он оказался геем, подумала я, так как я была все-еще-замужем. Как только я вспомнила об этом, мой страстный порыв тут же стал совсем-не-таким-опасным. Любопытно.

– Сойер Джексон? – повторила я, не дождавшись ответа. По-прежнему тишина.

Он окинул меня взглядом с головы до ног (уроки этикета пошли бы ему на пользу) и прислонился широким плечом к опоре, как будто пришел на пробы на роль ковбоя Мальборо. Его джинсы сидели низко на бедрах, расстегнутая рубашка обнажала точеный торс, и мне пришлось напомнить себе, что он предпочитает мужчин.