Чуть уголь тлеет. Я сижу один,
Весь озарен его кровавым светом.
Но не напрасно я рожден поэтом:
Мою тоску разгонит и камин.
А вот и ты пришла ко мне, подагра,
Неся с собой томительную боль.
Но раз ты здесь – занять меня изволь,
Хоть ты на мать похожа Мелеагра.
Ведь ты стара, как самый род людской,
Моих ты знала прадедов наверно.
Я чувствую себя довольно скверно:
Займи ж меня твоею болтовней.
Скажи о том, как, в старом кресле сидя,
Сняв с головы напудренный парик,
Дремал, как я, перед огнем старик,
Мой строгий предок, рок свой ненавидя.
В дни юности он при дворе блистал,
Немало выпил пенистых бокалов —
И вот теперь, вдали от ярких залов
Он гаснет здесь, твой преданный вассал.
Твоею силой к креслу он прикован,
До высших почестей добраться не успев:
Хоть чин немалый генерал-аншеф,
Но в жизни он давно разочарован.
Лишь только злой Фортуны колесо
Его задело – стал он вольтерьянцем:
В леченьи верит только иностранцам
И даже хвалит сдержанно Руссо.
Он, как игрушки, любит переплеты:
С них пыль стирает, из-за них ворчит.
А раньше он любил огонь ланит,
И блеск двора, и пышные охоты.
По-прежнему сверлит тупая боль,
По-прежнему угли трещат в камине…
Спасенья нет ни в броме, ни в морфине;
Подагра, вновь занять меня изволь!
