УГАР Улеглись и уснули люди. На столе в потемках допел самовар. И тогда, почуяв, что не разбудит, Из мочки тихонько вылез угар. Нырял и качался летучей мышью, По комнатам низко паря. Худыми руками, незрим и неслышим, Ощупывал бледный свет фонаря. А когда услышал дыханье ребенка, Подполз с перекошенным липом, И пальцы его, как нити, тонкие, Сомкнулись на горле кольцом Так за ночь никого в живых не оставил, Ползал и нежился в печном тепле, И только будильник, как лунный дьявол. Круглым лицом сиял на столе. * * * В этом доме чертей плодили По чуланам и темным углам. По запечьям кикиморы выли, Шевеля позабытый хлам. А кикиморы любят, где жутко. А в потемках кикимора – вскачь. Тоже любит, свернувшись закруткой, Слушать в спальнях придушенный плач. Ну, а этого в доме довольно: Сжатых губ и заплаканных глаз. Знай, что если кому-нибудь больно, То у пыльных под крышею пляс. В этом доме сначала намучат, И потом утешают – «не плачь». А от этого нежить мяучит, А потом кувыркнется и вскачь. СКАЗКИ СКАЗКА В этом царстве был толст император, Как фарфоровый самовар. Бриллиантом во много каратов Был украшен держанный шар. У министров по два шарнира Было в очень в гибкой спине Отклоняться – для прочего мира, И другой ну, понятно вполне… Шут был очень важной персоной, Как и надо в сказке шутам. Но дочурке больной и бессонной, Он про зайчика пел по ночам. Очень храбрые офицеры Были в золоте и шнурах, А солдаты вовсе не серы, А румяны и в черных усах. У принцессы был маленький носик И агатовые глаза. У нее был китайский песик И жемчужная стрекоза. Но уже от своих игрушек И от няни: «…оставьте одну!..» И к Пруду Среброзвонных Лягушек Уходила смотреть на луну. А луна проступала сквозь ветки Темно-красным и страшным пятном, И ручные цикады в клетке Заливались сухим дождем. – Ну, не всё ли равно, что – сказка? Ведь цикады где-то поют, И ведь этот, заросший ряской, Так похож на сказочный – пруд. СКАЗКА Как сказнили русалоча милова. Королевича северных стран. Над рекой ни одной не помиловал, Все ракиты заплакал туман. Палачу от царя удовольствие, Позумент на кафтан и почет. Он получит за то продовольствие, Что секирой по шее сечет. За избою река поворотами, А в избе на полатях палач Иссуши же его приворотами, Отомсти, водяная, не плачь! Остеклень от луны, И овсы холодны. Замани его в синь тишины. А в избе-то тепло, Запотело стекло: На полатях палач Пал Палыч Доедает калач Под плач Русалоч. * * * Ты колдуешь туманом ползучим В заповедном, дремучем лесу. Бродит месяц холодный по тучам, По лугам расстилает росу. В челноке, обомшелом и древнем, Я по заводям тинным скользил. Я тянулся к нависшим деревьям, Метил путь, пробираясь сквозь ил. А в лесу, точно серые тряпки, Висли клочья измокшие мхов, И я шел, наступая на шляпки Ядовитых белесых грибов. И теперь я потерян в трясинах, – Нет из чащи болотной пути… И я слышу: ты криком совиным Манишь в гиблые топи идти. Нехороший наш край, гниловатый: По болотам комар да слепень. Зарастает, как пухлою ватой. Белой цвелью березовый пень. Подосиновик с тонкой ногою Да багульная одурь от трав. Солнце пухнет за вербой нагою, На закате в калину запав. А зайдет – всё как будто как было: Та же ель и поленница дров. Только темень муругой кобылой Заезжает понуро на двор. А посмотришь – почмокав устами, Закачался уже, как туман, Растекаясь внизу под кустами, Головастый болотный губан. Вот смотри на такое в окошко. – Вам-то что, а мне с ними тут жить… Я и сам уже начал немножко Ведогонью по лесу кружить. вернуться Ведогони — души, обитающие в телах людей и животных, и в то же время домовые гении, оберегающие родовое имущество и жилище. Каждый человек имеет своего ведогоня; когда он спит, ведогонь выходит из тела и охраняет принадлежащее ему имущество от воров, а его самого от нападения других ведогоней и от волшебных чар. Если ведогонь будет убит в драке, то человек или животное, которому он принадлежал, немедленно умирает во сне. Поэтому если случится воину умереть во сне, то рассказывают, будто ведогонь его дрался с ведогонями врагов и был убит ими. У сербов — это души, которые своим полетом производят вихри. У черногорцев — это души усопших, домовые гении, оберегающие жилье и имущество своих кровных родичей от нападения воров и чужеродных ведогоней. ЮЖНЫЕ славяне так называли незримых духов, сопутствующих людям до смерти. Во время сна они исходят из человека и охраняют его имущество от воров, а жизнь — от неприятелей или других, недобрых, ведогонов. Между собою эти духи дерутся, и ежели в драке ведогон убит, то и человек, хозяин его, вскоре умирает. Ведогонь— по верованиям черногорцев и сербов, живущий в человеке дух, который во время крепкого сна может покидать на время тело и странствовать по белу свету; то, что В. в это время видит, после пробуждения от сна кажется человеку сновидением. Ведогони могут даже драться друг с другом, и если чей-нибудь В. в драке погибнет, тогда и человек уже более не просыпается и умирает. Польские крестьяне говорят, что душа покидает человека, на время — во сне или навсегда — при смерти, в виде мыши. Когда мышь возвращается назад к спящему человеку, тот ее глотает и только тогда просыпается. На берегах Адриатического моря существует подобное же поверье; здесь В. является домовым гением, оберегающим родовое имущество и жилище. Не всякий человек имеет своего В., но только тот, который рождается в сорочке. В некоторых местностях Сербии ведогонем называется кровожадное мифическое существо, тождественное с вампиром. Стихийный первоначально характер ведогоней виден из того, что, по сербскому поверью, когда поднимается буря, это значит, что ведогони дерутся. В Белоруссии до сих пор верят, что каждый мальчик получает при рождении сестрицу — сорку, а каждая девочка — братца, братека, которые остерегают их от несчастий и искушений. Поскольку люди всегда норовят дурные свои поступки и побуждения как-то оправдать, то и приписывают их этим духам, которые то же самое, что ведогоны древних славян. Ведогон (сербск. и черногор.), по народн. поверью дух, живущий в человеке могущий во время сна покидать тело. Не всякий имеет своего В., а лишь родившийся в сорочке. Порой В. смешивается с вампиром, волколаком. Удача, как уже было сказано, представляла собой главную ценность, которой мог владеть человек (или род). Удачи - а не счастья или материального благополучия - просили у богов; Удачу берегли как ценнейший их дар; на приобретение или улучшение Удачи были направлены многие магические технологии. Нередко такие технологии были связаны с персонификацией Удачи в образе божества, связанного с конкретным человеком. Такой персонифицированный аспект Удачи назывался на Северо-Западе фетч (др.-англо-сакс. fetch), фюльгья (др.-сканд. fylgja) или ведогон (слав.); эти традиционные представления были позднее заимствованы и христианством, где персонифицированная Удача превратилась в ангела-хранителя. |