Татьяне Фесенко Я гуляю, и, тонок, Проклевался из тучи лунёнок. Вот проходит декада – А гулять-то мне надо: И чернеет труба-голенище, А за ней не луна, а лунище. На рассвете вхожу в переулок, Шаг мой звонок, отчетлив и гулок. А луну покрошили на звезды, И, как гвоздики, звезды сквозь воздух. Как от мыла обмылок, От еды-то объедок. Вот и светит в затылок По-над домом соседок Из-за облачных слюнок Непригодный облунок. ЧИТАТЕЛЯ: Читателя не причесывай стихами, Не корми дешевой печалью, А – давай ему рвотный камень, А – бури ему череп сталью. Это будет ему не скерцо В тоне гаммочки ща-бемоль. И когда до самого сердца Полыхнет в нем, как молния, боль, Он поймет ядовитое жало В происшествиях мира простых, И твои жестокость и жалость, – Пронизавшие стих. ОТЧАЯНИЕ Quasi una fantasia Стоя сидеть! Сидя бежать! – Виси в петле, тихо качаясь… В. Хлебников. «Отчаяние» А повестка пришла до Ивана Семеныча (Тух на Глиняной десять), И соседки судачили до ночи, Что, мол, жалко, а – надо повесить. А в повестке лиловым по серому: «В соответствии с прочими мерами, С полученьем сего предписую явиться В вам известный участок районной милиции Двадцать третьего мая, в нуль восемь пятнадцать, Быть одетым прилично, зубами не клацать. Доложиться дежурному без промедления На предмет удавления». Почему? Отчего? А решил так компютер: – Акакой там был флер? А быть может,я муттер? Центропуп согласился, Собес не перечил, А Секретный Отдел так еще и приперчил, Увязали с милицией, – вот и готово! И директор по службе совсем ж препятствовал, А сосед, что напротив, еще позлорадствовал: «Так и надо таким, право слово!» Ну, а сам-то Семеныч? Да был он пришибленным, Но поди и поспорь там с порядком незыблемым. Только раз вот в кинотеатре На какой-то там Клеопатре Он завыл и метнулся из зала И помчался кругом до вокзала. Чуть не сшиб он девчоночку в фартучке, – Да куда уже там – ведь билеты по карточке, А на ней: «Удавить двадцать третьего На приборе Изметьева, Укрывать же – не сметь его!» Ну, и что ж? В самый срок, как и велено, Он уж мялся в несвежей прихожей, Чистил ноги о коврик постеленый, А был сам на себя непохожий. Но его повстречали любезно, Даже вот угостили вином (полбутылки, Рацион, как положен, и – крем для затылка). «Вы теперь разрешите: браслетик железный! Подождите немножко, – ну, самую малость!» И еще в животе от вина улыбалось, А уже потащили обмякшего, И затылок обрили: «Намажь его!» Завизжал было он, да уж поздно: Засверкало в глазах его звездно. А когда он совсем удавился, То чему-то в себе удивился. …Остывать на веревке оставленный, Удоволен удивленный удавленник, И висит, тихонько качаясь. Исполнитель устал: «Не угодно ль вам чаю-с?» ……………………………………………… Ну, а я-то чем отличаюсь? КОКОДРИЛ Тихой улицей, в тихом квартале Я под вечер домой проходил, И с душком из ноздрей, изо рта ли, – Привязался ко мне кокодрил. Ну, не очень большой, вроде – с кошку, Колбасой на коротеньких лапках, А зубатый: куснет где немножко – Пальца на три отхватит, как тяпкой. За пальто уцепился зубами И сипит: «А побудь тут со мной!» Ну, а некогда мне за делами, И противный – воняет, как гной. Тоже голос гнусавый и гнусный, И все тянет, канючит: «Присядь-ка!» А мне мерзок он духом капустным, А ему я не нянька, не дядька! Ухватил, и вот так не пускает, И ведь сильный, хоть весь и с аршин. Да в пальто уже нету куска и Норовит доползти до штанин. Оглянулся вокруг я и вижу: Каменюга удобно лежит. Долбанул я, и вижу, как жижа Из колбасного тела бежит. ДРЕВО Во дни тяжелых испытаний, Когда от жизни я устал, Ко мне, в туманном одеянье, Сомненья демон прилетал. Не издевался этот демон Над чувством свежим и живым, Не искушал меня ничем он, Казался другом он моим. Но он ожег мертвящим словом В душе расцветшие цветы И повелел возникнуть новым Цветам зловещей красоты. Сомненье возрастит познанье, Но плод того и сух, и мал. Затем в цветах, как в одеянье, На древе Змий главу вздымал. И вот, теперь я расцветаю. Как древо знания в раю. О, путник! Заповедь простая – Не приступай под сень мою! |
