ЖАЛО Весь день звенят ленивыми альтами В долинах свежих погремки коров. Уютно пахнет молоком, хлевами, Дымками буковых тяжелых дров. Здесь в городках всё каменно и чисто, И крепок их порядок вековой: Неодобрительно на век неистовств Здесь бюргеры качают головой. Я, путник, проходил по их тропинкам. Ел гостем хлеб их. Слышал их «Gruss Gott». Подслушивал смущенное, с заминкой: – «Чужой? Ну, что ж? Ведь скоро он уйдет…» Я шел на юг. Всё круче были склоны. И в первый раз я, северный изгой, Увидел полный облик Скорпиона И жало, вознесенное дугой. БАРИ В декабре Адриатика хмура: Мутной зеленью ходит волна И на берег, скалистый и бурый, Лепит камни морские со дна. Пальмам холодно. Как жестяные, Порыжели концы опахал. Всё под серое: камни стенные, И оливы, и старый портал. В этом гужом, забытом соборе Он почиет в литом серебре. Но когда в ненадежное море Ветхий парус идет в декабре, То Джованни, Джузеппе за молом Шепчут все-таки несколько слов: Бережет византийский Никола Черномазых чужих рыбаков. ПРИБРЕЖЬЯ Пустыня, плоская, как блюдо, И небо пыльной синевы. Как шкура с падали верблюда, Песок и пежины травы. Здесь каждый день одно и то же: Встает струящейся стеной Слепит глаза и жжет по коже, Как из печи, упорный зной. И море не дает прохлады: Напрасно в поисках за ней, Как спины допотопных гадов, В лиловой чешуе камней. Здесь мысы врезались в сверканья Сафирно-пламенной воды. Нет жизни. Ветер на бархане Метет случайные следы. МОРЕ Корабль взбирается упруго, Ныряет: кажется – киты Под киль неспешно друг за другом Кидают скользкие хребты. Под затуманенной луною, Доколе видит глаз, бугры Лоснятся сизой пеленою В однообразии игры: Нырок дельфиний, снова выгиб — И встанет стекловидный холм. Бегут ожившие ковриги Однообразных тусклых волн. А там, на дымном небосклоне, Огромен, бледен и разъят, Большой Медведицы квадрат На севере, как призрак, тонет. ЗЕМЛЯ Как толченый кирпич – эта красная глина, И колются космы травы. Как до кости, до камня промыты в долины Пересохшие дикие рвы. А взберешься и выйдешь: замаячат укропами Дерева по пыльной степи. Позабыта веками, позабыта потопами, Ты, недвижная, сонная, спи!.. Мы по самым паучьим местам проходили, Мы устали по зною кружить. Побуревшие травы и солнце над пылью: Вот земля, на которой – дожить. По равнине уставленной деревьями тошными, Я который уж день бреду. И птицы не наши голосами истошными Точно с радостью кличут беду. ЭВКАЛИПТЫ В эвкалиптах бежит, исчезает, как сетка, По опавшей листве незаметная тень. Эвкалипты: как будто посохли их ветки. Не шумят, а шуршат. Колыхнуться им лень. Эвкалипты растут без конца по отрогам, По безводным холмам: не нужна им вода. Как от судорог ствол их свело. Как из рога Древесина стволов, тяжела и тверда. Этот серо-зеленый покров – эвкалипты Это – шкуры змеиные слезшей коры. И вот так без конца. И ты знаешь: погиб ты Здесь в краю эвкалиптов и тусклой жары. ПАМЯТЬ Мне припомнилось – узкою тропкою, Меж ольхами, ложбиною топкою Приходил я из леса домой. Пальцы, жмите глаза. Вы картину обрамите, Соберете обрывки измученной памяти: Их не много осталось со мной. Так, как будто вчера. Теплым клевером И смолою, как солнечным севером, Пахнет в памяти это вчера. Я иду по меже и рукою по колосу Провожу, точно глажу пушистые волосы. Как белеет березы кора! Заплелась плауном с паутиною, Закустилась колючей малиною, Заросла подорожным листом Эта тропка сквозь сумрак ольшаника — Через проблески памяти раненой — В опустелый, заброшенный дом. |
