2 Мильтон Как сладко грезить мне, что, вспенив море, Я посещу туманный Альбион, Где состязались мудро виг и тори, И даже бури ведали закон! Мечтать в ночи о важном разговоре Вестминстерских часов, – услыша звон, — И о гробнице в лавровом уборе, Где имя гордое прочту: Мильтон. А ниже: Бард, или еще: Свобода. И ясен мир заморского народа, И как приближен дальний этот край! Бестрепетный, железный пуританин, Я верую в твой возвращенный рай, Где даже дух твой – вечный Англичанин. 3 Паскаль На лоб твой геометра полагая Венок из терний, – вещую печаль, Смиряясь, умирил ты, Блэз Паскаль! Пусть бездны зев грозит тебе, зияя, — Пронзенная Десница всеблагая Коснулась глаз твоих, и дальний Граль Провидел ты и лобызал скрижаль, Еще горящую огнем Синая. А в час отдохновений и побед Вручал тебе свой циркуль Архимед, И дух живил предвечный Архитектор; Склонясь к листу, ты числил и чертил, Но под пером твоим малейший сектор О таинстве распятий говорил. 4 Сведенборг Едва теснины дольние расторг Твой жгучий глаз и в далях безымянных Витал, – скажи, избранный от избранных, Кто о тебе подъял последний торг? Кто, охмелевший бездной Сведенборг, Встречал тебя на скалах первозданных, — Денница ли с изгибом уст желанных, Сулящий в дар свой ледяной восторг? Как отвечал ты Князю искушений, Воздвигнутый горе, к иным кругам В обители лазоревых видений? Но голос твой, завещанный векам, Звучит темно и глухо о святыне, Как колокол, затопленный в пучине. 5 Калиостро Спеша из края в край в раскрашенной карете, Как кожу гибкий змей, меняя имена И жесты важные, – Маэстро и жена, Лоренца лживая, несутся к дальней мете. Великий Кофта ли в пурпуровом берете, Граф Феникс в бархате, – быть может, Сатана? — Он сыплет золотом и зельями, – она Глазами жгучими влечет в иные сети. И золото всех стран за райский Пентагон Рекой стекается и, нимбом окружен, Ты – чудо сам себе, волшебник Калиостро! Но, чу! рожок звенит… Толпа ливрейных слуг Снует бездельная… И мчит тебя, сам-друг, Карета шестерней, малеванная пестро. 6
Бальзак Огромный Оноре! плечом циклопа Покорно принял ты, как дар от муз, Седых камней неизреченный груз, Отторгнутых могуществом потопа. Ты храм воздвиг, – но дряхлая Европа Змеей бежит пророчественных уз: Богам из глины молится француз С позорным сладострастием холопа. До наших дней непонятый чудак, Как хороша твоих созданий свита: Ведун Ламберт и томный Растиньяк, И лик свирепый красного бандита! Но слаще всех, возвышенный Бальзак, Твой андрогин крылатый – Серафита. II Орлы Где будет труп, там соберутся орлы. Матф. 24, 28; Луки 17, 37 На бледный труп от льдистой мглы, С бесплодных гор, ширяя, канут Широковейные орлы И, веки приподняв, заглянут В безжизненный зрачок… И вот, Пророча воскресенье персти, Орел седой, ярясь, клюет Из окровавленных отверстий. Глаза, что в грозный день Суда, Восхищены от пасти орлей, Уж не померкнут никогда, — Скользят в ненасытимом горле. И ждут косматые орлы Обряда темного свершенье; Глядят, нахмурены и злы, На первое преображенье. Их дрогнут крылья, чуть старик Вонзит меж ребер клюв согбенный, И горд и буен будет клик, Когда из груди вожделенной Ужасный повлечет комок И когтем над орлами вскинет, Да клюва алчного не минет Пустой бессмертного чертог. III Памяти Н. Ф. Федорова 1 С каким безумием почтил ты человека, Как жутко высоко ты длань его занес, Ты, вещий и святой старик-библиотекарь, Кротчайший из людей и повелитель гроз! В убогой комнате, зарями золотыми, Когда Москва спала, а Кремль был нежно-ал, Листы дрожащие, непонятый алхимик, Реченьем пурпура и крови покрывал. Как зыбким ладаном, овеянный отцами, Сын человеческий, сыновством ты болел; И выкликал, трубя над горными мирами, Аскет и праведник, – бессмертье грешных тел! 2 Заставка Высокий серый крест… У мшистого подножья Желтеет тускло шар на скрещенных костях. Вдали – гряда холмов. А сверху: Нива Божья. Славянской вязию гласит поблеклый стяг. Адамов череп там возник из бренной персти, Но в ужасе глазниц подъята тьма гробов: Так когти льдистые владычной древней смерти Еще свирепее под молотом веков! Эдема бедный Царь, на дне времен не ты ли, Как божий сын, сиял в безгрешной наготе, И то тебя – Тебя – нагого пригвоздили Твои сыны, вверху, на сером том кресте? … А там холмы, холмы… И сверху: Нива Божья, Вписал Неведомый на полинялый стяг И опочил, припав у серого подножья, С нетленной лилией в хладеющих перстах. |
