— Если бы знал, то мог бы сообщить только в том случае, если бы Петр Шевелев мне разрешил.

— Я не спрашиваю, где он находится, я спрашиваю, знаете ли вы об этом, — хитрит следователь. "Все-таки ты только машина и должен отвечать мне правду", — думает Павел Ефимович в уверенности, что робот попадется в логический капкан.

— На этот вопрос отвечать не буду.

— А если прикажет Арсений Семенович?

— Он не прикажет.

Это сказано поистине с железной уверенностью.

— Почему ты… вы так уверены?

Нет, он никак не мог заставить себя говорить этой машине "ты".

— Арсений Семенович вам объяснит. Он уже вошел в дом.

Трофимов прислушивается, но не улавливает никаких звуков, свидетельствующих о приближении Бурундука. Не выдерживает напряженного молчания и спрашивает:

— Откуда тебе известно, что он вошел в дом?

На этот раз "ты" получилось просто и естественно, наверное, из-за досады и раздражения.

Павлу Ефимовичу кажется, что робот улыбается. Своими фотоэлементными глазами он пустил плясать по стене колонну ярких бликов и произносит как само собой разумеющееся:

— Вы забыли, что я ТОЛЬКО машина. Арсений Семенович вмонтировал в меня органы, которых нет у людей. Арсений Семенович уже едет в лифте. Вот хлопнула дверь. Теперь слышите?

Павел Ефимович так и не успел определить, содержится ли в словах робота насмешка. Он слышит стук одной двери и скрип другой. Робот метнулся в переднюю. Он так рад приходу хозяина, что только хвостом не виляет по причине отсутствия оного. Из передней доносится:

— Привет! Ну ладно, ладно, Варид, вижу, что рад до смерти! Аннушка еще не приходила?

— Нет еще, — слышится певучий баритон робота. — А у нас — гость. Павел Ефимович Трофимов, следователь городской прокуратуры. Интересуется соседом Петром Шевелевым. Сообщает, что мальчик исчез. Спрашивает, не знаем ли мы, где он находится.

Следователь поднимается из кресла.

— Здравствуйте, — входя в комнату, говорит Бурундук. — Что же вам ответил Варид?

— Сказал, что сообщил бы, если бы Петя ему разрешил, а потом и вовсе увернулся от ответа.

— Вот как? Ты хитрил? — поворачиваясь к роботу, укоряет Арсений Семенович.

— Я только отвечал на вопросы так, как они были поставлены. Помню, что хитрить с человеком — неблагородно, — говорит Варид, кланяется, вопросительно глядя на Бурундука, и выходит из комнаты, как бы подчеркивая, что дальнейший разговор на эту тему бесполезен.

— Видимо, вы неправильно его поняли, — заключает Бурундук.

— Это не суть важно, — злясь на себя, ворчливо говорит Павел Ефимович. — Гораздо важнее для нас всех, чтобы он ответил, где сейчас находится Петя Шевелев.

— Варид этого не знает.

— А вот мне показалось, что знает, но утаивает.

Бурундук пожимает плечами. Его жест можно толковать по-разному.

— Прикажите ему отвечать на мои вопросы.

— Пожалуйста. Но где находится Петя, он и в самом деле не знает.

— На чем основана ваша уверенность?

— Если бы знал он, знал бы и я. Вы же, надеюсь, не допускаете, что мы не сообщили бы об этом Петиным родителям?

— Я обязан допускать все, — жестко говорит следователь.

— Но тогда вы очень плохо думаете обо мне.

— Не о вас, а о вашем роботе, — беспричинно раздражается Трофимов.

— Варид — мой кибернетический двойник. Это только внешняя форма у него пока не очень совершенна. Но скоро для него будет создан новый облик из пластбелков. Поначалу Варид будет неотличим от человека…

— А потом?

— Он будет изменять себя с моей помощью и без меня, станет таким, каким и я хотел бы стать, — сигомом.

— Что это такое?

— Новый вид человека — гомо синтетикус. Новый организм с принципиально иными, чем у нас, системами переработки энергии, информации, свободная замена изношенных или устаревших деталей и органов, следовательно — отсутствие старости, образование вокруг тела защитной энергетической оболочки за счет усвоения рассеянной в пространстве энергии, свободное существование и передвижение в открытом космосе, бессмертие, наконец.

— А зачем ему тогда вы, мы да и все человечество?

— Человеческая память и человеческая личность составляют основу его личности. Через сотни лет многое в нем сотрется, уйдет по мере замены деталей, но что-то останется, как остались в нас с вами копии генов наших предков. Только в нем это будут гены памяти…

"Как он увлекается, рассказывая о своих идеях и о своем детище! Кажется, пришло время для моего главного вопроса. Да, пожалуй, в самый раз!" Прищурившись, слегка склонив голову набок, придав своему лицу выражение крайней заинтересованности, будто пытаясь поглубже вникнуть в слова ученого, Трофимов спрашивает:

— А могут ли в такой системе, как сигом, применяться детали человеческого организма?

— В принципе могут. Некоторые конструкторы применяют и в компьютерах детали из живых клеток. Но в сигоме это, по-моему, неперспективно.

Бурундук умолкает, исподлобья с подозрением глядя на следователя.

Быстро, чтобы его подозрение не успело оформиться ч развиться, Трофимов задает новый вопрос:

— А не станет ли сигом, благодаря своему совершенству, относиться к нам свысока?

— Зависит от его воспитания. Точно так же, как и с собственными детьми. Та же "техника безопасности".

"Он относится к роботу, как к детенышу. Вот почему робот называет себя Арсеньевичем. Только ли в угоду ему? Пожалуй, ответ на этот вопрос тоже немаловажен".

— Выходит, ваш Варид осознает в полной мере ответственность за судьбу ребенка, в данном случае — Пети Шевелева?

— Я ведь уже говорил вам: то, что узнал бы он, знал бы и я.

И снова, не расслышав мягких шагов робота, Трофимов вздрогнул от его голоса за своей спиной:

— Арс, нам еще сегодня составлять четыре уравнения.

Варид явно намекал, что разговор со следователем слишком затягивается. Павел Ефимович вспыхнул, не глядя на робота, проговорил:

— Вы не хотите ничего добавить к портрету Анатолия Петровича Сукачева?

Арсений Семенович разводит руками:

— Все, что знал…

— Вы забыли сообщить о том, что Сукачев использовал вашу идею о новых способах эвристического программирования, включил разделы из ваших работ в свою книгу, не сославшись на вас.

Бурундук побледнел, обозначились скулы, тени легли во впадины висков.

— Не забыл, а не счел нужным сообщать. В конце концов, это наши счеты.

— Теперь не только ваши, — режет следователь и по угрожающему виду робота, шагнувшего поближе к своему двойнику, понимает, что удар попал в цель. Торопливо добавляет: — Об этом знали не только вы, но и ваша жена.

Брови Бурундука двумя бумерангами взлетают на лоб и возвращаются на свои места.

— Вы что же, в смерти Сукачева подозреваете Анну?

Вымученная улыбка, больше похожая на судорогу, подергивает его лицо, и Павел Ефимович отчетливо видит, как это его состояние передается двойнику — у Варида начинают искрить какие-то контакты в сочленении плеча.

— Анна не могла, разве это не ясно? — возмущенно говорит Бурундук.

— Тогда кто же? — спрашивает следователь, и его вопрос остается без ответа.

В тот же день Трофимов заехал к судмедэкспертам. Худющий высоченный мужчина, чуть сутулясь, вышел к нему, застегивая пиджак. Выпяченная нижняя губа придавала острому лицу верблюжью надменность.

— Что-нибудь прояснилось? — спрашивает следователь.

— По интересующему вас вопросу — без изменений. Излетная пуля угодила в нервный узел. Уточнили: выстрел произведен с расстояния в сто семьдесят — сто девяносто метров. Смерть наступила от кислородного голода вследствие паралича нервного центра. — Эксперт посмотрел на Трофимова с высоты своего роста и соблаговолил коротко разъяснить: — Остановка дыхания. Четкие следы борьбы на теле убитого отсутствуют. В желудке — ликер, кофе и остатки миндального печенья. Вот, пожалуй, и все. Эти сведения вряд ли особо для вас полезны, но что поделаешь, дорогой Павел Ефимович, чем могли — помогли…