— Трудно, — сказал сигом и попытался нахмурить лоб, но это у него не получалось — кожа из пластбелка не собиралась морщинами. — Может быть, ты мне поможешь? — И, не ожидая ответа Виты, спросил: — Из старых или из новых?

— Из новых. — Ее глаза говорили: "Ты хитрый".

— Машина или существо?

— Существо.

"Я не ошибся", — думал Валерий Павлович, вспоминая куклу-сигома, новинку пражской фабрики. Кукла умела сама ходить, выговаривала несколько слов, пела. В ее лоб был вделан маленький прожектор, прикрытый заслонкой. "Глядя на куклу, она будет вспоминать меня".

Он спросил:

— Это существо похоже на меня?

— Немножко, — лукаво сказала девочка.

— Может быть, это кукла-сигом? — сказал он медленно, будто раздумывая.

— Вот и не догадались!

Вита раскрыла коробку. Там лежали две чешские куклы — папа Шпейбл и Гурвинек.

— Но ты же сказала, что игрушка — из новых моделей.

— Я правду сказала: папа Шнейбл играет, а Гурвинек танцует. Раньше таких не было.

Сигом и Вита попрощались с Главным конструктором. Они вышли из его кабинета, прошли через выставочный зал. У выхода сигом задержался, спросил Виту:

— А ты не хочешь еще и ту куклу, которую я называл?

Девочка отрицательно покачала головой.

— Ты не будешь вспоминать обо мне?

— А при чем же та кукла?

— Она похожа на меня.

— Нет, — сказала девочка. — Кукла — это кукла. А вы — это вы.

Она вприпрыжку побежала к двери.

— Не так быстро, Винтик, упадешь!

Девочка замерла, прижалась к двери. Не решалась обернуться, взглянуть на сигома. Он сказал: "Винтик". Но так называл ее только один человек — папа.

Сигом подошел к ней, опустил руку на плечо, притянул к себе. Так в обнимку они вышли — гигант с массивными плечами и девочка-одуванчик. Вопросы бились в голове Виты, как птицы, но она ни о чем не спрашивала.

Они прошли по старинной набережной над Влтавой, и Вита старалась не наступать на большую тень сигома. Листья шуршали под ногами, как пожелтевшая бумага, как обрывки чьих-то писем, которые не дошли по адресу.

Вот и Вацлавская площадь. Сигом что-то объяснял девочке, рассказывал о короле Вацлаве, но она не слушала, занятая своими мыслями. Внезапно спросила:

— Когда у вас кончится отпуск?

— Через два дня. — Он понял, к чему она клонит, — и сказал, стараясь, чтобы голос звучал как можно тверже: — Я и потом буду прилетать к тебе.

— Честное мужское слово, да?

Она испытующе смотрела на него — серьезная маленькая женщина, которая не прощает лжи. И она доверила ему то, о чем не говорила никогда никому:

— Мой папа всегда выполнял то, что говорил. Но однажды… Когда он уходил на Опыт, то обещал вернуться… — Она отвернулась. — Я не хочу, чтобы вы подумали, будто я плакса. Но у других есть папы…

Он боялся посмотреть в ее глаза, знал, какие они сейчас. А девочка изо всех сил прижалась к нему и бормотала:

— Он обещал вернуться.

Сигом почувствовал, что больше никакими переключениями стимулятора воли не удастся сдержать ком, подступивший к горлу. Словно что-то сломалось в нем, какая-то незаменимая деталь, и третья, и четвертая сигнальные системы, и даже система Высшего контроля были бессильны перед этим. Он опять на мгновение стал тем, кем был когда-то давно, до смерти, — обычным слабым человеком. Из его губ вырвалось:

— Я сдержал слово, Винтик.

— Папа…

— Я тебе потом объясню…

— Папа!

Сильный порыв ветра взъерошил волосы девочки, вздул пузырем ее платьице. Пушистые волосы щекотали губы сигома. Он хотел что-то объяснить девочке, но подумал: "Она не поймет. Да я и сам не мог бы определить, сколько во мне от Анта и сколько нового. Сказал ли я ей правду?"

— Ант, — шепнула женщина.

Он повернул к ней лицо, и она увидела, что в его глазах нет и следа сна.

— Ты не спал всю ночь?

— Мне не нужен сон. Я ведь не устаю.

"Что в нем осталось от того, которого я любила?" — думала женщина. Сказала совсем другое:

— Ты мне кажешься высшим существом, каким-то древним богом.

Сигом улыбнулся, и она убедилась, что Вита не ошиблась: это была улыбка прежнего Анта.

— Если тебе приятно, то все в порядке.

"И слова прежнего Анта…"

Он добавил:

— Я ведь и мечтал стать таким.

"Что же в нем осталось от того, которого я любила?" Погладила его горячее плечо — плечо того Анта никогда не было таким горячим, — сказала:

— Мне кажется, будто это ты и не ты…

И наконец решилась:

— Что же в тебе осталось от прежнего?

— Ты ведь только что сама ответила на этот вопрос.

Он знал, что ей тяжело: в его возвращении она видит что-то кощунственное. И она и мать мучаются, пытаясь ответить на вопросы, которые не нужно задавать. И только Вита сразу радостно приняла все таким, как есть: для нее главное, что он вернулся.

Сигом сделал то, что неоднократно запрещал себе, — включил телепатоусилитель и тут же его выключил. Затем проговорил, отвечая на невысказанный вопрос Ксаны:

— Я мог бы вернуться и прежним — точно таким, каким был до смерти. Ведь опыт предстоял очень опасный, и мой организм записали на фиоленты. Проще было бы восстановить его по матрице.

— Тогда почему же…

— Когда я очнулся, показалось: сплю. Потом услышал знакомый голос. Профессор Ив Кун позвал меня по имени. Я хотел повернуть голову, но не мог, хотел взглянуть на Ива — тоже не мог. Ив спросил: "Ант, ты меня слышишь, отвечай!" Я ответил, что слышу, но не вижу. И он сказал: "Сейчас объясню. Ты погиб. И Олег тоже. Вспомни". Я снова увидел, как Ол передвинул рычаг — и сверкнула молния… "Вспомнил?" — "Да", — ответил я. Ив рассказал, что они начали восстанавливать нас. Первый этап. Оказалось, что я пока только модель мозга Анта, созданная в вычислительной машине. Ив говорит: "У тебя есть органы речи и слуха, но еще нет зрения. И перед тем как приступать ко второму этапу, хочу спросить…" Я уже знал, о чем он спросит. Ведь еще когда был создан первый сигом, я высказался достаточно определенно. И потом мы не раз говорили об этом, и он знал, каким бы я хотел быть. Он просто уточнял, все ли остается неизменным…

Ксана приподнялась, опершись на локоть, внимательно наблюдала за его лицом, которое теперь уже не казалось ей чужим.

"Чему я удивляюсь? Он всегда был таким, — думала она. — Мы всегда плохо понимали друг друга. То, что мне и другим казалось кощунственным, для него было обычным и ясным. Пойму ли я его когда-нибудь?" Она спросила, хотя и знала заранее, что опять не поймет его:

— Но почему ты хотел быть таким, а не прежним?

"Я не могу ей сказать всего, — подумал он. — Это бы оскорбило и опечалило ее и любого такого же человека, как она".

— Мне нужно было поставить Опыт, а в прежнем облике я не мог этого сделать. Не хватало объема памяти, быстроты мышления, реакций, органов защиты и контроля. У меня было только две сигнальные системы, а теперь — пять. И еще система Высшего контроля.

Сигом вспомнил, как когда-то давно — тогда он был человеком — на спутнике погибал его друг, прижатый обломком радиотелескопа, а он не мог прийти на помощь, не мог поднять руки. У него шла носом кровь, в голове как будто скрежетали жернова, размалывая память. Он проклинал свою слабость и это дьявольское вихревое вращение, возникшее по неизвестной причине. Сквозь скрежет жерновов пробивался вопль: "Помоги!" Потом затих…

Сигом провел рукой по волосам Ксаны, по ее щеке. Пальцы наткнулись на морщины. Он вспомнил, как она всегда панически боялась старости. Боль проникала в его сознание, он взял руку Ксаны и осторожно сжал.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

— О тебе.

Он думал:

"И она спрашивает, почему я решил стать другим. Вся беда в том, что ей нельзя объяснить — надо, чтобы она почувствовала. А это почти невозможно. Конечно, я мог бы включить усилители и внушить ей. Но я ведь запретил себе в отношениях с людьми использовать преимущества перед ними. И правильно сделал. С ними я должен быть человеком — ни больше и ни меньше. В этом все дело…"