— Вы правильно делаете, что не доверяете Поводырю. Он приказал мне сопровождать вас, но при первом удобно к случае убить и труп предъявить властям для опознания. За вас назначено крупное вознаграждение.

Еще бы, такой ученый, как я, — дорогая дичь. Но для них цена на меня выше, пока я жив, а для Поводыря, самого главного из нас, — когда я мертв.

— Поводырь хочет отвлечь внимание от себя и одновременно заработать, разделить премию со мной.

— Кто вы? — спросил я.

— Один из бывших сотрудников Поводыря по канцелярии штаба. Тоже врач, как вы. Подробности вам не нужны. Главное, что сейчас наши интересы совпадают. Дни Поводыря сочтены, а я не хочу подыхать вместе с ним. Я решил сказать вам обо всем и бежать вместе.

— И знаете куда?

— Вверх по реке. Другого пути нет.

На всякий случай я сказал:

— Можно скрываться и в городе.

— Но они идут по вашему следу. Депутат вас продал. Чего еще ждать неудачнику? Меня все продали, подумал я. Все, кто мог на этом заработать. Для них я теперь только дичь. Этого и следовало ожидать. Для них становится врагом всякий, кто ставит превыше всего на свете интересы науки. А врага они травят. Чего еще ждать от людей?

— Почему я должен вам верить?

— Не верьте. Испытайте. Для начала я рассказал вам о замысле Поводыря. Одному в джунглях долго не протянуть. Это верно и для вас и для меня. У нас одни интересы, во всяком случае на ближайшее время.

Насчет "одному в джунглях" он был прав. И еще кое в чем. Но я слишком хорошо знал Поводыря. Лучше, чем ему бы того хотелось.

— Хорошо, пойдем вместе. Но если вы что-то замышляете, пеняйте на себя. Как мне вас называть?

— Яном. Это мое теперешнее имя.

Отвечая, он смотрел мне прямо в глаза. Когда-то я доверял такому взгляду. Мой бог, как это было давно и каким наивным я тогда был!

— Ну что же, Ян, для начала перекусим тут поблизости. Возможно, это наш последний обед в цивилизованном мире. Пошли.

Кивком я указал направление. Он понял и пошел первым, время от времени оглядываясь, чтобы получить подтверждение, что идет, куда нужно. Изредка навстречу попадались поздние прохожие. Проехал полицейский патруль. Ян вел себя безукоризненно, не давая повода для подозрений.

Началась улица торгового района. Маленькие лавчонки, затем — многоэтажные дома с яркими витринами. Чем дальше, тем выше дома и богаче витрины. Здесь было оживленнее, и я пошел рядом с Яном. Задал несколько вопросов по медицине.

Я не скрывал, что проверяю его. На мои вопросы мог ответить только специалист. Он отвечал без запинки. Я взглянул на его сильную руку с длинными пальцами:

— Хирург?

— Нейрохирург и психиатр. Как вы.

— Знакомы с моими работами?

— Конечно. Когда вы будете больше доверять мне, профессор, я разрешу себе задать вам несколько вопросов относительно ваших работ.

И тут он допустил маленький промах — улыбнулся. Он, как видно, редко улыбался, не учился искусству обманчивой улыбки или не овладел им. Улыбка выдала его. Чересчур уж он был доволен тем, что до сих пор благополучно миновал все ловушки. В его улыбке был привкус торжества и злорадства. Я это понял сразу.

Мы прошли мимо дверей гостиницы и ресторана. Ян направлялся дальше, к центру, где сверкали неоновые рекламы, но я остановил его:

— Пообедаем здесь.

— Это не самое тихое место.

То, что не подходит для него, — подходит для меня. Расчитывал ли он и на это?

Я сделал нетерпеливое движение, и Ян послушно пошел к двери ресторана. Но, открывая ее, допустил вторую ошибку. Он помедлил, как бы спрашивая, не желаю ли я пройти вперед, но в то же время приоткрыл дверь чуточку больше, чем следовало бы, — ровно настолько, чтобы там увидели и меня.

А затем он укрепил мои подозрения. Проходя мимо швейцара, Ян рассеянно почесал мочку уха. Этот жест на языке людей Поводыря означал: внимательно посмотри на того, кто идет со мной. Вряд ли это вышло случайно.

Я сел за столик рядом с выходом в следующий зал. Там, если свернуть вправо, — ступеньки и дверь. За ней начинается коридор, потом — длинная лестница, ведущая в винный подвал. Из него можно пробраться в заброшенный карьер, а оттуда выйти в квартал Кубамги. Я нащупал в кармане ампулу, откупорил ее и достал одну таблетку величиной чуть больше макового зернышка. Незаметно зажал ее в складке между двумя пальцами. Наступило мое время, и я думал о Яне: все его ухищрения, знания, сила воли, все, что может воспитать в себе человек, окажется бессильно перед крохотной таблеткой…

Я придвинул поближе пепельницу, побарабанил пальцами по столу, поправил волосы — он должен был убедиться, что в руке ничего нет. Пока официант принесет вино и закуску, Ян забудет, что моя рука побывала в кармане. Тогда-то я уроню в его рюмку таблетку, способную самого волевого человека сделать безвольной куклой.

Я заказал бутылку дорогого коньяка — кутить так кутить. Мы выпили по первой, затем — по второй. Ян налил по третьей.

— Длинный посох на длинную дорогу! — сказал я, многозначительно глядя ему в глаза, сковывая его взгляд и, потянувшись за своей рюмкой, уронил таблетку в его рюмку.

Уже через несколько минут я мог убедиться, что успехи психофармакологии в наше время довольно значительны. Глаза Яна утратили блеск, в углах рта появились характерные унылые складки, испарина покрыла лоб.

— Ян, я твой друг, искренний друг твой, лучший твой друг, — начал я ласково, одновременно проводя взглядом две параллельные линии на его лице, как бы соединяя брови и продолжая линию губ до ушей. И только потом, сосредоточившись, я заставил Яна неотрывно смотреть на меня. Я чувствовал, как мой взгляд совершенно свободно, будто скальпель в мягкие ткани, входит в его глаза, в его мозг, погружается в глубину серых клеток — сторожевых пунктов сознания — и гасит их. — Кто тебя послал?

— Поводырь.

— Задание?

— Он велел сказать, что послан я для вашей безопасности. Поводырь сказал: "Он не поверит тебе, и тогда ты признаешься, что должен убить его и предъявить полиции для опознания. В это он поверит, потому что знает меня и знает, в каком я сейчас положении. Войди к нему в доверие, а затем сделай то, в чем "признался", — убей и труп предъяви полиции. Иначе они поймают его живого. Хуже будет ему".

— Вот как, Поводырь заботился обо мне? — сказал я, забыв, что передо мной уже не человек, а безвольная кукла.

Но почему Поводырь решил убрать меня, не овладев подробной схемой моего аппарата — изобретения, которое могло привести к установлению наивысшей справедливости на Земле? Впрочем, у Поводыря просто нет времени. И у меня тоже…

— Запомни, — сказал я Яну, зная, что каждая моя фраза, произнесенная сейчас, вбивается в клетки его памяти, словно эпитафия в камень надгробия. — Я никуда не уйду из этого города. Буду скрываться здесь. Только здесь. Сделаю себе еще одну пластическую операцию. Я буду ждать, когда все изменится. Ждать буду здесь… Ты посидишь за этим столиком. Когда я уйду из зала, расплатись и ступай к Поводырю. Он будет спрашивать, а ты — отвечать.

Ян сидел неподвижно, уставившись на меня, а я, удерживая в своем воображении клейкую нить, связывающую нас, готовился оборвать ее и тем самым снять воздействие гипноза.

Сделал это я только после того, как открыл дверь и стал спускаться в подвал. Ступеньки тянулись вдоль мрачных, вечно сырых стен.

Впереди в полутьме виднелись очертания больших бочек-хранилищ. Я пробежал мимо бочек и попал в лабиринт. Коридоры расходились в разные стороны, только один из них вел в карьер.

Я рискнул включить фонарик. Желтый кружок света заплясал по стенам, остановился на крестике с грубо выбитой надписью: "Помни о друзьях". Она звучала для меня весьма многозначительно…

Я был уже у самого карьера, когда уловил звуки шагов. Они доносились сзади, со стороны входа в подвал. За мной гнались.

Что делать? Спрятаться в карьере? Здесь мог бы укрыться от бомбежки полк солдат. Но пока я буду там сидеть, преследователи успеют перекрыть все входы и выходы и в конце концов найдут меня. Мое спасение сейчас — выигрыш во времени.