И прочитал горестно, отчаянно, до слезы:

Василий Дмитриевич Поленов нашел свое счастье, а вот Илья Ефимович растерял. Семейный разлад с Верой Алексеевной кончился разводом.

Летом Репин был со Стасовым в Испании и в Голландии. Вернувшись, он писал Василию Дмитриевичу: «После Мадрида я почувствовал себя тем блаженным правоверным мусульманином, который побывал в Мекке и удостоился носить чалму. Я даже подумываю серьезно: не носить ли мне испанской шляпы…» Письмо о Веласкесе, о Мурильо, Хуане Вальдесе, о Гальсе, а в конце письма просьба: «Кланяйся, пожалуйста, всему милейшему Абрамцеву, часто я вспоминал вас всех, особенно Савву Ивановича, когда ехал от „Севильи до Гренады“. Дивный инструмент гитара! Как хорошо иногда играли испанские нищие, особенно в две гитары, одна — выше строем, коротенькая, другая — обыкновенная. Просто заслушаешься… Не от Саввы ли Ивановича я получил в Мюнхене в Байришергоф листок белой почтовой бумаги? Я думаю, это он подшутил. Но как он угадал, что я остановлюсь в этом отеле?»

Мамонтов со своим бронхитом ездил в Италию, а осенью с головой ушел в постановку оперы «Алая роза».

В Италию же по совету Антокольского отправился Поленов с молодой женой. Не ради свадебного путешествия и удовольствия, а собирать материалы для картины «Христос и грешница».

Наталья Васильевна писала Елене Дмитриевне Поленовой о решительности Василия Дмитриевича создать значительную картину: «Антокольский много с ним говорил, так поднял его дух… отрешил его от всех мелочей и дрязг… Редкий человек Антокольский… Он тут на всех так чудесно подействовал, он сам так высоко настроен».

Видно, и впрямь пришло время дальних дорог, напророченных «Витязем на распутье». Суриков в это время тоже совершал семейную поездку по Европе. Осматривал картинные галереи Германии, Парижа, а на зиму перебрался в Рим. Спасибо Третьякову. За картину «Меншиков в Березове» Павел Михайлович заплатил пять тысяч.

Если Суриков для Мамонтова всего лишь потенциальный зритель, то в Репине он потерял актера, а в Поленове и того больше — декоратора, композитора, артиста, половину души всех спектаклей, всех радостных предприятий. Для оперы Базиль был бы так необходим! Но даже находясь за тридевять земель, этот чудо-человек сумел-таки участвовать в «Алой розе». И не только декорациями. Изумительной беломраморной лестницей в волшебном лунном свете. Он подарил дому Мамонтовых своего ученика, рекомендовал его для писания декораций. Имя двадцатидвухлетнего ученика — Исаак Левитан. Исаак Ильич писал декорацию волшебной залы в замке Чудовища по эскизу Васнецова.

О том же, какие хлопоты в создании оперного спектакля пришлись на долю Саввы Ивановича, Елизаветы Григорьевны, Елены Дмитриевны и прочих, прочих, лучше всего судить по письмам.

8 ноября 1883 г.

С. И. Мамонтов — Н. В. Поленовой

«Здравствуй, любезный друг Наталья! Читал твое письмо из Вены. Вкусно пишешь — у меня даже слюнки потекли. Захотелось вон из холодной, туманной Москвы… Я последнее время сильно погружен в каменный уголь вперемежку с „Алой розой“. А ведь сия последняя двигается преисправно, и напрасно вольтерианцы утверждают, что она делается кое-как. Кротков идет сильными шагами: написал очень красивый дуэт отца Бьянки, который так и хочется постоянно напевать… Митричу мой дружеский поцелуй, навеки нерушимый. Желаю ему высоко поднять свой дух, отряхнуться и, дав простор вдохновенью, подарить нас чем-нибудь торжественно прекрасным».

28 декабря

Е. Г. Мамонтова — Н. В. Поленовой

«В доме у нас каждый день репетиции, то одна антреприза, то другая, т. е. Савва и Сережа. Сергея ужасно жаль… вся его компания жаждет играть, и ничего не выходит, так как взрослые заняты оперой. Наконец мы сегодня сжалились над ними и предложили повторить „Снегурочку“, так, запросто, между своими. Они ухватились за это. Васнецов, конечно, тотчас увлекся, и пошла работа, всех актеров собрали… Спиро будет играть царя… а Весну, нечего делать, беру я на себя. Сергей будет Мизгирем…»

31 декабря

С. И. Мамонтов — В. Д. Поленову

«Хочется написать тебе длинный и подробный ответ, но, сказать по правде, репетиции „Алой розы“, постановка и всякие хозяйственные хлопоты (не говоря уже об железных дорогах, которые все-таки забывать не приходится) настолько абсорбируют меня, что я не найду времени расписать тебе все как следует…

Опера наша вышла сверх ожидания так интересна, что можно смело сказать, что в сокровищницу русского творчества поступает новый и небезынтересный вклад, и я хожу по этому случаю именинником…»

1 января 1884.

«Особенно сильны и прямо художественны вышли сцены Бьянки с Чудовищем. На роль Чудовища нам Бог послал такого роскошного баритона (М. Д. Малинина — бухгалтера, служившего у Алексеевых. — В. Б.), о каком я и не мечтал — художника в полном смысле. М-м Галенбек в роли Бьянки очень деликатна и изящна и достодолжно увлекается. Сегодня первая оркестровая репетиция — любопытно, что выйдет. Бен-Саида поет твой брат Алексей, донью Хименес — его жена. Васнецов написал для волшебной залы новую декорацию — готика со сводами и разными волшебными страхами, например, на правом кулисе огромная химера держит герб чудовища…»

1 января

Е. Г. Мамонтова — Н. В. Поленовой

…«Вчера раза три принималась я за письмо к тебе, и все напрасно… Буквально с утра до вечера провозилась с костюмами, а ведь ты знаешь, как это происходит, каждый является со своим требованием, а особенно Спиро, с ним просто беда, но дело у нас идет очень весело, ужасно много комических происшествий, а следовательно и смеху… Что тебе сказать об нашей настоящей жизни?.. После завтрака приезжает Ел. Дм., и у меня в спальной на полу открывается мастерская вплоть до обеда. После обеда одевать актеров и репетиция, до третьего часа и почти положительно каждый день так».

5 января 84.

Е. Г. Мамонтова — Н. В. Поленовой

«Вчера мне принесли твое письмо в очень критическую минуту, а именно в то время из меня делали Весну для „Снегурочки“… Виктор Михайлович так увлекся постановкой, как только он один и умеет увлекаться, а за собой и нас всех увлек. Бедная „Алая Роза“ отошла для нас даже на второй план. Какого царя Берендея создал Спиро — чудо!..»

9 января

Е. Д. Поленова — Н. В. Поленовой

«Ну, Наташа, уж и „Роза“ же вышла! Представь себе, идет опера при стечении публики более ста человек — вся музыкальная Москва налицо: и Эрдмансдерфер, и Павловская, и прочие, которую оперу сам композитор слушает в первый раз. Так как она до дня спектакля не была еще вся готова, то не только генеральной репетиции не могли дать, но даже ни на одной не прорепетировали ее всю с начала до конца; поэтому она не только была новинкою для публики и для всех участвующих, но и для самого тревожно дирижировавшего сочинителя. Сегодня утром была у Николая Сергеевича Третьякова… Я спрашиваю его о впечатлении… „Очень, — говорит, — многое мило, интересно, симпатично, но вместе с тем писать оперетку в четыре действия и так, чтобы она шла от восьми часов вечера до двух часов ночи (это правда), согласитесь, это несколько жестоко“. Нельзя было не согласиться. Кроме того, шла она не гладко, сбивались, врали — Савва Иванович и Петр Антонович — безголосые, за них страшно, ждешь каждую минуту, что вот-вот и со скандалом все вдруг станет…»

Почему-то биографы Мамонтова оставляют последнее письмо без внимания и пишут об успехе оперы, о единодушном чествовании Саввы Ивановича. Это верно, Прахов славил своего друга стихами, поздравляли радетеля искусств дирижер симфонического оркестра Максимилиан Карлович Эрдмансдерфер, певицы Климентова, Павловская. Восхищаться было чем: изумительно спела партию Бьянки Галенбек, публика приходила в восторг от декораций, от костюмов, но единого спектакля, конечно, получиться не могло, если даже композитор слушал полностью свою оперу впервой, но коли любители допели четырехактную оперу до конца, так и слава им!