Вот стиль Мамонтова той поры. Посетив Севастополь и Малахов курган, он почувствовал в себе «писателя». «… Внизу под вами, под курганом, этот фатальный ров, куда десятками тысяч складывались во время отчаянных штурмов милые легкомысленные жизни французской бойкой молодежи, здесь раздавались вдохновляющие возгласы и раздирающие душу вопли и стоны умирающих. Здесь уныло и хмуро, до тупости терпеливо и просто умирал старый измордованный русский солдат за Веру, Царя и Отечество… Это была не война, а дикое тупое упрямство, которое довело до последнего одурения обе стороны. Теперь такие войны едва ли мыслимы»…
Многословие, выспренность и некое высокомерие по отношению к истории своей страны.
У Саввы Ивановича интересы — в мировом масштабе. Оставляя жену с шестинедельным сыном, он едет в Париж на Всемирную выставку, а у Елизаветы Григорьевны какие заботы? Грудница. Кормилицу нужно найти для Сережи. С кормилицей повезло, взяли деревенскую бабу, красавицу Пелагею Яковлевну. Появилась няня Наталья Владимировна, дочь священника, девушка приветливая, ловкая. Пока муж в заграницах, Елизавета Григорьевна живет у матери, в ее имении, в Покровском… А в августе, оставив сына бабушке, отправляется с мужем в Нижний Новгород на ярмарку. Решили было совершить плавание до Саратова, но доплыли только до Макарьева монастыря. Уж очень плохая погода.
В записях Саввы Ивановича читаем: «Отец относился ко мне и к моей жене очень осторожно и сердечно».
Иван Федорович надежды свои по-прежнему возлагал на Савву, хотя и Анатолий взялся за ум, завел типографию, зарабатывал хорошие деньги. Николай был еще молод, а вот Федор требовал постоянного внимания. Женился, но женитьба от болезни не избавила.
Читаем в дневнике Елизаветы Григорьевны: «В сентябре беременна вторым ребенком… Зимой очень хворал брат мужа Федор Иванович, у него нервное расстройство.
Весна 1869 — исключительная. В апреле жарко, как в июле».
Савва Иванович подарил сыну на двухлетие двух больших солдатиков. Сережа назвал их Кирюшей и Гаврюшей. В день рождения именинника нарядили мужичком: в русскую алую рубашку, в сапоги. Сережа расхаживал по гостиной и, веселя взрослых, пел:
— Славься да славься русский царь!
— Мужик, — поправлял внука Иван Федорович.
Сережа призадумывался, качал головой и стоял на своем:
— Царь!
На радость Елизавете Григорьевне Савва Иванович купил у своей тетки и крестной матери, у Серафимы Аристарховны Гуляевой, часть ее сада, запущенного, заросшего травой. Елизавета Григорьевна ходила в сад глядеть на цветущие яблони и вишни, в белую кипень, чтоб у бьющегося под сердцем младенца душа была красивая.
День 19 мая выдался таким теплым и душистым, что Елизавета Григорьевна отважилась вместе с Саввой Ивановичем на пешую прогулку по Кузнецкому Мосту.
В полдень, когда воротились домой, стало сильно парить, сбиралась и никак не могла разразиться какая-то невиданная гроза. Гром грянул уже в сумерках. Молнии секли небо без пощады, раскаты ударов сливались в сплошной рокот. Елизавете Григорьевне стало дурно.
«Утром прибежала мать и акушерка Надежда Ивановна, — читаем в „Дневнике“. — В 7 ½ вечера родился Андрей. Было это в воскресенье».
Смотреть внука приезжал Иван Федорович. Мальчик поразил дедушку черной длинной шевелюрой и росточком:
— Никогда не видел такого маленького ребенка! Но, слава Богу, здоровенький.
Елизавета Григорьевна пишет: «В этом же году вышел роман Гончарова „Обрыв“. Читали вместе с сестрой мужа Ольгой. Мы с ней были одних лет и очень дружили. Дедушка торопил переезжать в Киреево. Сережа боялся деда, плакал, а теперь очень подружился с ним. Ходил каждое утро к нему за баранками… Подружился с двоюродными сестрами: Машей и Соней — дочерьми Федора Ивановича».
2
Савва Иванович впервые беседовал с Федором Васильевичем Чижовым, компаньоном отца, о делах практических и можно бы сказать — ничтожных, но знание этих дел, здравость суждений и внимательность к малому, сосредоточенность на предмете до того понравились этому матерому человеку, что он прослезился.
— Не осуждайте старца за мокроту, — лицо Федора Васильевича светилось. — За тебя рад, за себя рад, а за дело покоен.
Савву Ивановича по настоянию Чижова пригласили в Общество Троицкой железной дороги, провели кандидатом в Правление. Ему тогда еще не было двадцати восьми лет.
Федор Васильевич Чижов был воистину русский человек, и уж о ком говорить — сын Отечества, так о нем.
По рождению дворянин, он хватил и в родной костромской глуши, и в студенчестве безнадежной голодной бедности. Имея надежды только на свои силы, закончил Петербургский университет со степенью кандидата физико-математических наук. Его оставили в университете преподавателем начертательной геометрии. Двадцати пяти лет Чижов получил степень магистра, защитив диссертацию «Об общей теории равновесия с приложением к равновесию жидких тел и определению фигуры Земли». Через два года, в 1838 году была напечатана его вторая ученая работа и первое отечественное исследование о паровых машинах. «Паровыя машины. История, описание и приложение их». Но самым замечательным было нежданное перерождение математика и физика в гуманитария.
В 1839 году Чижов издал перевод «Истории европейской литературы XV и XVI столетий» Галлама со своими примечаниями. Прекратил читать лекции по математическим наукам и преподавал литературу и искусство. Его переделка с английского «Признание женщины» имела успех у читателей. Но писательский путь он тоже оставил. Появившиеся деньги и жажда искусства привели его в Италию. В итальянском искусстве он видел путь к познанию истории человечества. Статьи по искусству, преимущественно о русских художниках, работающих в Италии, он печатал в «Современнике», в «Москвитянине». Стал близким человеком Языкову и Гоголю.
В 1845 году Чижов после пяти лет заграничной жизни приехал на родину. Познакомился с Хомяковым, братьями Киреевскими, с Константином Аксаковым, с Самариным и воротился в Италию славянофилом. Он совершил большое путешествие по южно-славянским странам и в 1847 году был арестован на границе России и доставлен в Петербург. (Ответы Чижова в 3-м отделении были напечатаны уже после его смерти в «Историческом вестнике» за февраль 1883 года.) Больших грехов за Федором Васильевичем не сыскали, но ему пришлось отправиться в Киевскую губернию, где он арендовал поместье, и заняться разведением шелковичных червей и шелководством. По смерти Николая I ссылка закончилась. Чижов приехал в Москву и принялся пестовать двух новых младенцев, национальную русскую торговлю и национальную русскую промышленность. Он издает и редактирует «Вестник промышленности» и газету «Акционер». Свои теории, свои призывы к активности русского капитала Федор Васильевич претворяет в делах. Много хлопотал над созданием Московского Купеческого Банка, Московского Купеческого Общества Взаимного Кредита. Он не только строил железную дорогу с Мамонтовым, но и организовал Товарищество Архангельско-Мурманского Срочного Пароходства.
Теперь все его помыслы были отданы превращению коротенькой дороги от Москвы до Сергиева Посада в дорогу экономическую, в торговый путь из центра на Север. Общество Троицкой железной дороги было преобразовано в Северное. Дорогу было решено продолжить до Ярославля. И Чижов был очень доволен, что рядом с ним набирается ума и опыта молодой Мамонтов, смена.
А смена была рисковая, Федор Васильевич это чувствовал по тому, как Савва скрывает недовольство, когда дело касается расчетов и трат. Но ведь деньги, как голуби, хоть и прирученные, да кто же знает — вернутся ли из полета? Могут чужую стаю за собой привести, а могут улететь к соседу.
Чижов главным инженером Троицкой железной дороги пригласил инженера Валериана Александровича Титова, человека уважаемого и знающего. Эксплуатацией ведал инженер Василий Александрович Шмидт, строитель и воспитанник Николаевской дороги. Опыт такого работника дороже золота, но у Саввы Ивановича на этот счет было свое мнение. Опыт хорош, если не тормозит дела чрезмерной въедливостью, если не пасует перед размахом планов. Поколение отца, Чижова, Шмидта через канаву за рублем не прыгнет, как бы копеечки не растрясти. Савва, однако, помалкивал, не хотел пугать стариков фантазиями, старался показать себя толковым исполнителем.
