Пунченок издали заметил приближавшуюся румынскую повозку.

Повозка неожиданно остановилась против притаившегося партизана. С нее спрыгнули на землю два немецких солдата и прошли в кусты.

«Секреты, видно, расставляют. Значит, автоколонна скоро пойдет, — строил про себя догадки Пунченок. — Ну конечно. Вон они уселись переобуваться… Еду достают… Надолго застрянут…»

Партизан отполз к двум своим товарищам, сидевшим поблизости, и шепотом сказал:

— Надо без шума приколоть. Их автоматы и плащи пригодятся. Вы вдвоем наваливайтесь на высокого, а я справлюсь со вторым. Только смотрите, чтоб пикнуть не успел.

Партизаны повытаскивали увесистые, выточенные из напильников стальные ножи, запихали их за голенища сапог и, крадучись, осторожно ставя ногу с пятки на носок, стали приближаться к ничего не подозревавшим пришельцам.

Пунченок, как более ловкий, раньше товарищей оказался за спиной своей жертвы. Преградой оставался только небольшой куст. Выжидая, когда приблизятся с другой стороны партизаны, Пунченок поднял руку, чтобы дать знак товарищам для одновременного нападения. И вдруг услышал русскую речь:

— Тряпки, которые дал Калужский, у тебя? — спросил меньший.

— Тут они, — ответил сдержанным басом второй.

«Кто такие?.. Почему, по-русски говорят? Не чеемы ли в самом деле?» — застыв в напряженной позе, в недоумении соображал Пунченок.

До партизан доходили слухи о появлении каких-то храбрых и неуловимых мстителей, метящих свои жертвы двумя непонятными буквами, но они не очень доверяли фашистским бредням и приписывали все слухи страху солдат, перепуганных таинственным исчезновением зондерфюрера. Теперь же Пунченок собственными глазами видел странных парней, говорящих по-русски. «Может, действительно существуют чеемы? По слухам, они мастера переодеваться. Своих бы не прирезать…»

На всякий случай Пунченок просигналил товарищам, чтобы те остановились там, где находятся, и еще больше напряг слух.

В этот момент у кого-то из партизан под ногой хрустнула ветка. Странные пришельцы вскинули головы.

— Слышал? — спросил шепотом меньший и торопливо сунул руки под плащ.

— Не хватайтесь за оружие, нас здесь много, — сказал Пунченок. Он поднялся с занесенной над головой гранатой.

— Вверх руки!

— А ноги куда деть? — видя перед собой грозного парня в гражданском, как можно наивнее спросил Чижеев.

Пунченок заметил, что из-под плаща насмешника выглядывает наведенное на него дуло автомата.

— Учтите: ваши головы взяты на мушку. Одно неосторожное движение — и в них появятся дырки, — предупредил партизан. — Вытащите руки из-под плащей.

— Не можем, погода мокрая… насморка боимся, — продолжал так же насмешливо Чижеев.

Видя, что противников не запугаешь и что они только по одежде походят на немецких солдат, Пунченок решился задать вопрос в лоб:

— Вы чеемы?

— А вы кто?

— Крымские партизаны.

— Тогда мы — крымские чеемы.

— Откуда знаете Калужского? — задал проверочный вопрос Пунченок.

Сеня сообразил, что Калужского мог знать только кто-либо из партизанского штаба. Курчавый парень на штабиста не походил, он больше смахивал на связного, о котором рассказывали в пещере.

— Оттуда же, откуда знаем, что тебя зовут Тарас Пунченок, — сказал Чижеев.

Это так поразило партизана, что он невольно опустил в карман гранату и уже растерянно спросил:

— Разве мы знакомы?

— Ага! Через Витю, если знаете такого.

— Значит, свои? — обрадовался партизан. — Тогда руку, товарищи.

— Вот теперь можно и нам не опасаться простуды, а то друг у меня хилый, — сказал Чижеев, кивая на Восьмеркина. Он дружески протянул руку и спросил: — Где ваши остальные?

— Здесь они. Мы прирезать вас хотели.

— Зря, могли на боксерский удар нарваться. Будьте знакомы — чемпион бокса Степан Восьмеркин, флотский тяжеловес и тяжелодум.

Из кустов вышли еще два человека.

— Тише, нас могут заметить, — обеспокоился Пунченок. — Сорвем всю музыку. Вы тоже автоколонну поджидаете?

— Нет, мы продуктами больше интересуемся, но и автоколонной можем заняться.

— Пока вот здесь все наше войско — я и Степа.

— Тогда нужно совместно действовать, по общему плану.

Пунченок наскоро поделился своими планами и высказал пожелание захватить контрольный пункт.

— Ладно, регулировку движения мы со Степой на себя берем, — сказал Чижеев. — Направим, куда следует. А вы побольше мин закладывайте и людей с гранатами тащите, чтоб жарче было.

Моряки условились о сигналах, вместе с двумя партизанами пересекли у балки шоссе и, сделав большой полукруг, подобрались с другой стороны к контрольной будке. Здесь они нашли окопчик, залегли в нем и стали наблюдать.

Они ясно видели, как у немцев произошла смена постов. У контрольного пункта осталось всего лишь четыре человека. Один регулировщик находился против указателя с немецкими надписями у разветвления дорог, а остальные — два солдата и ефрейтор — ушли в будку. Регулировщики сменялись каждый час.

К вечеру движение на дороге резко сократилось: за час пронеслись только три грузовых машины и один мотоцикл. Начало смеркаться. Моряки и партизаны подползли еще ближе к будке и притаились за поленницей мелко нарубленных дров.

Вскоре на шоссе показался небольшой отряд мотоциклистов.

Забрызганные грязью мотоциклисты остановились у контрольного пункта и покатили дальше. Ефрейтор больше не возвращался в будку, он остался на дороге с регулировщиком.

— Видно, их квартирмейстеры или передовое охранение, — шепнул один из партизан. — Верный признак, что скоро появится автоколонна с войсками. Надо быстрей захватить будку, иначе проскочит мимо.

— Сейчас мы им смену устроим, — сказал Чижеев.

Он подкрался к будке и осторожно заглянул в окошко. Тесное помещение освещалось только колеблющимся светом железной печурки, у которой сидел на корточках рыжеволосый немец и ворошил дрова. Другой регулировщик спал на скамье, закрыв шапкой лицо.

Момент был удобный. Чижеев махнул рукой партизанам и Восьмеркину: «Выходите, мол, пора действовать».

Степан, как было условлено с Чижеевым, поднялся, набрал полную охапку дров и деловой походкой направился к дверям сторожки. С дороги на него никто не обращал внимания. Восьмеркин обтер у порога ноги, толкнул легкую дощатую дверь и, согнувшись, протиснулся в помещение.

Солдат, сидевший у печурки, решил, что вернулся ефрейтор, и, не поворачивая головы, о чем-то заговорил.

Восьмеркин молча бросил дрова в угол и выпрямился, зажав увесистое полено в правой руке.

Принесенные дрова, видимо, озадачили солдата: его начальник не имел привычки таскать топливо для подчиненных. Гитлеровец, недоумевая, повернулся и вдруг различил освещенную красноватыми отблесками пламени огромную фигуру незнакомца. Он отпрянул в сторону, но тяжелый удар по голове свалил его навзничь.

От шума заворочался и регулировщик, спавший на скамейке. Восьмеркин подскочил к нему, и фашистский солдат так и не понял спросонья, что произошло. Со скамьи он уже не поднялся.

Захватив сторожку, Восьмеркин выдавил окошко и, тяжело дыша, шепнул Чижееву:

— Оба готовы… Противная работа… Обозлился я очень. Говори, что еще делать?

— Надо каким-нибудь способом заманить в будку ефрейтора.

— Но как?

— Давайте зашумим или запоем, точно шнапсу мы напились, — предложил один из партизан. — Может быть, он и прибежит.

— Дельно придумано, — одобрил эту мысль Чижеев. — Давайте попробуем.

Через некоторое время до перекрестка донеслось нелепейшее пение. Только пьяные могли так горланить, и ефрейтор некоторое время вслушивался в доносившийся к нему дикий рев, а затем выругался и рысцой поспешил к будке.

Разъяренный ефрейтор бежал с твердым намерением заткнуть глотки разгулявшимся солдатам, так как с минуты на минуту могло прибыть начальство. Веселенькая будет встреча! Он резко рванул дверь и заорал: