Кок обрадовался:

— Разрешите еще принести?

— Довольно, я пошутил. Накормите команду. А мне горячей воды.

Потрогав шершавый подбородок, лейтенант взглянул в квадратное зеркальце и остался недоволен собой: его широкоскулое лицо заросло темной щетиной, около рта пролегли резкие бороздки, кончик носа шелушился, губы обветрились.

— Хорош, нечего сказать! — укорил он себя.

Он пришил к кителю свежий накрахмаленный подворотничок, тщательно выбрился и вышел на палубу помолодевшим и подтянутым.

Туман медленно рассеивался. Все снасти на катере казались поседевшими — их покрывали бисерно мелкие капельки влаги. У расчехленной пушки возился комендор.

— А вы, Демушкин, почему не завтракаете?

— Задержался, товарищ лейтенант. Девушка любит ласку, а пушка смазку, — бойко ответил комендор.

— Поторопитесь — скоро выйдем в море.

— Есть поторопиться!

После завтрака на катере началась суета общей приборки. Одни матросы смазывали механизмы и драили медяшку в нижних помещениях, другие — терли швабрами, окачивали водой и лопатили верхнюю палубу.

Лейтенант переговорил по радио с островом. За ночь никаких происшествий не произошло.

Через некоторое время опрятно прибранный сторожевик опять вышел в открытое море.

Туман поредел, но видимость по-прежнему оставалась плохой. Темная, словно густеющая вода продолжала дымиться на холоде.

В полдень пошел снег — вначале мелкий и слякотный, потом повалил крупными хлопьями. Море со всех сторон окуталось белесой пеленой, за которой исчезли и острова и горизонт.

Сторожевик стал на якорь. Палуба его побелела, сделалась скользкой.

Снегопад прекратился так же неожиданно, как и начался. Небо прояснилось, появились просветы среди облаков. Но сколько наблюдатели ни вглядывались в горизонт, за весь день не увидели ни одного судна.

Сумерки наступили быстро. Урванцев надеялся, что и ночь пройдет так же спокойно. И вдруг в седьмом часу гидроакустик доложил, что слышит далекий шум винтов.

Лейтенант вгляделся в сгущавшуюся мглу, но ничего не увидел в указанном направлении. «Не почудилось ли утомленному старшине?» — подумал он и для проверки сам спустился в рубку.

В наушники шумопеленгатора действительно доносилось далекое и неясное урчание. Лейтенант напряг слух и уловил среди общего шума характерный свистящий звук, какой получается от частых ударов лопастей винта. «Судно небольшое и быстроходное», — определил он.

Проложив точный пеленг и подсчитав расстояние до неизвестного корабля, Урванцев по радио связался с постом технического наблюдения.

— Сосна... Слышу на зюйд-весте шум винтов. Огней не вижу. О своих кораблях сообщений не было. Иду на сближение.

В ответ послышалось:

— Восьмой... Я сосна... В правом от вас квадрате появилось малое судно. Скорость восемнадцать узлов. Движется на вас. Какая нужна помощь?

Это говорил начальник технического поста лейтенант Дудник.

— По моему сигналу ракетой включите прожекторы, — попросил Урванцев. — Только не слепить меня.

Гидроакустик улавливал нарастающий шум винтов. Лейтенант приказал поднять на мачте два зеленых огня. По международному своду сигналов они означали: «Остановите немедленно свое судно».

Но невидимые нарушители продолжали двигаться с той же скоростью. Гидроакустик сообщил, что после сигнала они изменили курс: стали удаляться в сторону шхерных островков.

Урванцев выстрелил из ракетного пистолета и пошел мористее, чтобы отрезать нарушителям путь отступления.

С нескольких сторон одновременно взметнулись лучи прожекторов и заскользили по воде, окрашивая волны в дымчато-фиолетовый цвет. Прожектористы не спеша обшаривали свои участки моря, но не могли нащупать нарушителей.

— Куда они подевались? — недоумевал Урванцев.

И вдруг он увидел, как в полосе света заметалось плоское суденышко, похожее на спортивный скутер.

Яркий свет, видимо, ослепил водителя. Суденышко завихляло и, блеснув застекленным козырьком, развернулось на обратный курс. Оно двигалось зигзагами, чтобы вырваться из сомкнувшихся в пучок лучей.

Урванцев, дав полный ход, направил катер в погоню. Опасаясь, что нарушители скоро окажутся в полосе недосягаемости лучей прожекторов и скроются в темноте, он скомандовал:

— Демушкин, холостым... один предупредительный!

Прозвучал выстрел. Но удиравшее суденышко не останавливалось.

— Фугасными... с упреждением по носу, с недолетом по корме... Огонь!

Прямо перед носом скутера вырос белый столб воды. Суденышко вильнуло в сторону от всплеска и чуть не попало под второй снаряд, поднявший сноп брызг в трех или четырех метрах от кормы. Это, видимо, облагоразумило нарушителей, они моментально выключили мотор. Нос скутера опустился, пенистый бурун исчез.

Урванцев видел, откинув козырек, на скутере засуетились две фигуры. Они что-то сбрасывали за борт.

Войдя в полосу света, лейтенант крикнул:

— Руки вверх!

Нарушители поднялись, держа вверх руки. В свете прожекторов их фиолетово-синие лица напоминали лица утопленников.

Суденышко оказалось большой моторной лодкой, похожей на сплющенную сигару. Оно было камуфлировано белыми и черными полосами и сделано так, чтобы морская волна не могла залить его: кабину прикрывал прозрачный откидной козырек.

Подойдя вплотную, Урванцев спросил:

— Чье судно? Почему вы не остановились по сигналу?

Задержанные сделали вид, что не понимают его. Пришлось эти же вопросы повторить по-немецки и по-английски.

Водитель скутера, одетый во все кожаное, мешая шведские, английские и немецкие слова, пытался объяснить, что судно спортивное, что оно — его собственность. Он нес явную околесицу насчет маршрута, вспоминая зачем-то свадьбу своей тетки. И тут же на всех языках принялся ругать туман и испорченный компас.

Лейтенант перебил его:

— Что вы сбросили за борт?

— Нас захлестнуло волной после вашего выстрела, — поспешил вставить второй по-английски. — Мы вычерпывали воду.

На нем была одежда прибалтийского рыбака: грубый брезентовый плащ, шапка-ушанка и сапоги с высокими голенищами. Когда он говорил, его верхняя губа чуть оттопыривалась, обнажая длинные, похожие на заячьи резцы, зубы.

«Он, оказывается понимает наш язык. Последний вопрос я ведь задал по-русски», — отметил про себя лейтенант. И тут боцман доложил:

— Посмотрите, за кормой что-то еще плавает, не успело затонуть!

Метрах в семи от катера действительно то показывался, то исчезал в волнах какой-то тюк. Урванцев приказал:

— Выловить!

Старшина, подцепив багром, вытащил на палубу объемистый рюкзак. В нем оказались сумка с компасом, котелок, топорик и резиновая лодка, какие бывают в самолетах для спасения летчиков. В сумке боцман нашел подмокшую карту восточного побережья и объемистую пачку советских денег.

— Обыскать этих «спортсменов» и пересадить на катер, — распорядился лейтенант.

На скутер спрыгнул Салтаров. Быстро обшарив одежду водителя моторки, он передал боцману часы с множеством брелоков на цепочке, начатую пачку американских сигарет и толстый бумажник. С другим задержанным матрос возился дольше. У «рыбака» на ремне висели финский нож и фляга, а за ремнем оказался длинноствольный автоматический пистолет. Из многочисленных карманов были извлечены запасные обоймы с патронами, электрический фонарь, плитки шоколада, галеты и стопка документов, перетянутых красной резинкой.

— Все ясно, — сказал Урванцев. — Отправить в кают-компанию.

По радио он передал:

— Сосна... В прожекторах больше не нуждаюсь. Прошу выслать конвой к пристани.

Как только моторка была взята на буксир, лучи прожекторов разомкнулись и погасли. На катере стало так темно, что лейтенант несколько секунд ничего не видел.

— Старший матрос Демушкин! — окликнул он комендора.

— Есть Демушкин!

— За отличную стрельбу объявляю вам благодарность.

— Служу Советскому Союзу! — донеслось из темноты.