Капитан-лейтенант не замедлил примчаться на своем катере. Взглянув на бурые пятна, он еще раз пробомбил это же место и пустил в ход шумопеленгатор.

— Молчит, — радостно сообщил он нам. — Видно, крепко досталось. Вон как масло травит!

Шиманюк собрался было скромно ответить, что впредь готов так же чисто работать, но вовремя сдержался, так как заметил перепуганную физиономию механика, поднимавшегося на мостик.

— У нас сальники выбило. Машину заливает. Не могу воду остановить... — задыхаясь, доложил механик. — Скорее к берегу — иначе крабов будем кормить!

Крен катера заметил и капитан-лейтенант.

— Чего это вас скособочило? — обеспокоенно спросил он.

— Сальники вышибло, отсек заливает! — ответил Шиманюк.

Капитан-лейтенант приказал одному из подошедших МО передать нам буксирный конец и быстрее тащить к берегу.

И вот, идя на буксире к скалистому мысу, мы заметили, что за нами тянется маслянистый след. Бледнея, мы переглянулись с Шиманюком. Теперь нам стало ясно, что масло травила не подводная лодка, а наш собственный катер, пострадавший на малой скорости от взрывов глубинных бомб. Можно было бы промолчать, никому ни слова не сказать об этом, но Шиманюк доложил капитану-лейтенанту о нашем весьма неприятном открытии.

Сообщение Шиманюка, как и следовало ожидать, вызвало среди командиров катеров негодование. Из-за нас опять была упущена подводная лодка.

Проверить в точности, чье масло плавало на воде — катерное или подводников, — не представлялось никакой возможности. Глубины в этих местах оказались такими, что нельзя было спустить водолаза.

«Морские охотники», пока мы ремонтировались у мыса, в течение суток бессменно дежурили в море, настораживаясь при всяком всплеске и пузыре, поднимавшемся из глубины, но ни глухих стуков, ни работы механизмов под водой никому из них не удалось услышать.

Подводная лодка либо опять ловко увильнула от бомб и таинственно исчезла, либо навсегда осталась лежать на дне.

Дольше болтаться в море у мыса всем катерам не имело смысла. Капитан-лейтенант, обозленный неудачей, оставил в дозоре только наш МО, а всем остальным приказал лечь на обратный курс.

— Не уходите отсюда до тех пор, пока не получите особого распоряжения, — сказал он и даже не попрощался с нами.

Шиманюк догадывался, каким может быть это особое распоряжение. После такой неумелой бомбежки его могли списать в резерв, а в лучшем случае оставить помощником у более опытного командира катера.

Когда скрылись катера за горизонтом, младший лейтенант стал искать укромное место для наблюдений. У него еще теплилась надежда на то, что подводная лодка где-то прячется поблизости, что она не могла уйти незаметно.

Местом для наблюдений мы выбрали узкое пространство между двумя почти отвесными скалами, торчавшими из воды в двух кабельтовых[9] от берега. Здесь можно было, не показываясь никому, просматривать весь обширный участок моря.

Пошумев немного на фарватере у мыса, мы малым ходом подошли к своему убежищу и притихли.

Матросы со старшинами, понимая состояние командира, горели желанием выручить его. Они с необычайным вниманием наблюдали за поверхностью воды и прислушивались к шумам моря.

Так мы простояли до глубокой ночи и только в третьем часу услышали слева нечто, похожее на вздох облегчения, вырвавшийся со дна моря. Бурлящий звук повторился. Но, сколько мы ни всматривались в темноту, разглядеть ничего не удалось.

Шиманюка лихорадило от нетерпения, но я уговорил его выждать, не спешить с нападением. В темноте мы могли сделать промах и потерять подводную лодку навсегда. Узнав о засаде, фашисты, конечно, больше бы не показались в этих местах. Вскоре послышался шумный всплеск, а затем почти час стояла полная тишина.

— Неужели огляделась и ушла в море? — тревожился Шиманюк. — Тогда служить мне на буксире. Второй ошибки никто не простит. Надо кинуться вдогонку.

— А что толку? — сдерживал я его. — Как мы обнаружим ее?

— Это верно, — досадовал младший лейтенант. — Придется ждать рассвета. Вот не везет!

И он терпеливо ждал. На нас косились недоумевающие старшины и матросы. Они не понимали, что случилось с командиром? Почему он медлит?

В море возник предрассветный ветер. Он донес неясный стук молотка и едва уловимые звуки, издаваемые пилой, режущей железо.

— Лодка повреждена! — радостно шепнул Шиманюк.

Но младший лейтенант не отдавал команды готовиться к бою.

— Если подводники осмелились стучать здесь, поблизости от берега, — значит, повреждение немалое. Они не могут далеко уйти. Понимаешь? — убеждал он меня, сдерживая дрожь в голосе. — Я успею вызвать радиограммой катер с шумопеленгатором. Но поверят ли мне в штабе? А вдруг это вовсе не подводная лодка? Тогда совсем засмеют меня. Нет, лучше дождемся рассвета. Надо действовать наверняка.

Светать начало в пятом часу. Сквозь дымку легкого утреннего тумана мы увидели в семи-восьми кабельтовых, у такой же скалы, как наша, темный силуэт длинной и узкой подводной лодки. В бинокль можно было различить ее рубку, носовую пушку и тумбу перископа, у которой возились два человека в беретах.

Мы бесшумно начали готовиться к нападению. Поднесли боезапас к пушкам, снарядили глубинные бомбы... И вот в это время, как на грех, в стороне показался наш самолет У-2. Он летел так низко над водой, что, казалось, задевал колесами волны.

Фашистская подводная лодка моментально ушла под воду. А злосчастный самолет принялся рьяно кружить у скалы и покачивать крыльями. Летчик, видимо, заметил погружение вражеской лодки и всячески привлекал наше внимание.

От злости Шиманюк готов был обстрелять его из пулемета. Теперь бесполезны были все наши приготовления. Подводная лодка шла где-то на глубине, и мы не могли ее преследовать.

Когда «услужливый» самолет подлетел к нам ближе, младший лейтенант злобно погрозил ему кулаком и от огорчения чуть не разревелся.

Летчик, не понимая нашего озлобления, сделал еще полукруг, затем обиженно взмыл вверх и скрылся за мысом.

Что нам оставалось делать? Ведь не будешь же без конца ругать подвернувшегося некстати летчика и клясть свою неудачливую судьбу! Надо было что-то придумывать.

Мы теперь знали, что подводная лодка никуда не уходила. Нами подраненная, она где-то пряталась поблизости. Но где? Где то укромное место, которое не раз спасало хитрых подводников от глубинных бомб?

Оставив на мостике наблюдателей, мы с Шиманюком прошли в рубку, вытащили штурманские карты, лоции и принялись тщательно изучать весь район. Я внимательно приглядывался к извилистым берегам, к цифрам, указывающим глубины, и ничего подозрительного обнаружить не мог.

— Не нашла ли она какую-нибудь подводную пещеру?

— Чепуха! — досадовал Шиманюк. — Какая подлодка осмелится заползти в пещеру!.. Может, она, проклятая, прячется вот на этой банке?.. — задумчиво тыкал он карандашом в длинную подводную гряду, протянувшуюся вблизи от фарватера, но тут же разубеждал себя: — Бред... все бред! Не будет же она ползать на брюхе...

Поднявшееся солнце так накалило палубу, что в рубке стало душно. Мы еще не завтракали. В горле у меня пересохло. Я вызвал к себе Сапурова и спросил, сумеет ли он быстро приготовить холодное питье.

Кок смутился. Его припухшие раскосые глаза сразу как-то потускнели и превратились в щелочки. Полагая, что в моих словах кроется подвох, он приглушенным голосом доложил:

— Так что, виноват, товарищ помощник, не сумею быстро охладить. Наш охладительный бачок с покрывушкой затонул не по уставу...

— Как так — не по уставу? — вмешался в разговор Шиманюк. — Где он затонул?

— Над долгой банкой, товарищ командир, — начал виновато оправдываться Сапуров. — Когда лежали в дрейфе, я спустил бачок с компотом на тросике за борт. Охладить думал... А лодка возьми и всплыви под нами. Вам, конечно, невдомек, что бачок за бортом. Вы как дернете да как пойдете глушить... Где же здесь компоту удержаться! Сорвался бачок! Его, думаю, еще достать можно. Я это место запомнил.