— Ранили тебя, да?

— По лодыжке гад резанул... ступить не могу, — ответил комендор.

Самолета уже нигде не было видно.

Степа подтянул наполовину затопленную шлюпку к отмели и, напрягая все силы, выволок ее на прибрежную гальку.

Панюшкин тем временем сбросил ботинок и высоко засучил разодранную штанину. Камни окрасились алой кровью. Нога была пробита пулей насквозь.

— И бинтов, как назло, нет, — кривясь от боли, сказал он. — Вот те и попили водицы!

Комендор снял полосатую тельняшку, отодрал от нее рукав и, протянув его Степе, попросил:

— Стяни жгутом... кровь надо остановить.

Юнга наложил тугой жгут ниже коленки. Потом отколол ножом кусок доски, приладил его вместо шины и крепко перебинтовал раненую ногу остатком мокрой тельняшки.

Опираясь на Степино плечо, Панюшкин поднялся, сделал два шага и, не сдержав стона, опустился на гальку. Его побледневшее лицо покрылось мелкими капельками пота.

— Ничего не выйдет — кость, видно, повредило, — простонал он. — Придется тебе одному к колодцу идти.

Степа осмотрел анкерок. Бочонок оказался в трех местах пробитым.

— И шлюпку, значит, посекло, — заключил комендор. — Придется чинить; не повезло нам с тобой.

Вытащив из кармана кривой нож, он полулежа принялся стругать деревянные затычки и заколачивать их в бочонок. Степа тем временем осмотрел шлюпку. Ее борт и днище сильно были посечены пулями. В корме зияла дыра, в которую свободно проходило два пальца.

— Ничего, заделаю, пока ты ходишь, — сказал Панюшкин. — Только оттяни подальше, чтобы с моря и сверху не заметили, а то новых дыр наделают. И автомат мне оставь — оботру, чтоб не заржавел.

Вода из шлюпки вытекла. Дощатое суденышко стало гораздо легче. Степа без особого труда подтянул его под скалу и укрыл за большими камнями. Туда же перебрался и Панюшкин.

Приладив на ремнях бочонок юнге за спину, комендор объяснил, как пройти к источнику, и предостерег:

— На тропе не маячить, чуть что — ложись и не двигайся. Храбрость показывать нечего.

Подъем в этом месте оказался крутым и неудобным. Прыгая с камня на камень, цепляясь за выступы скал, Степа отыскал извилистую тропу и, зорко поглядывая в небо, стал карабкаться в гору.

От раскаленных солнцем камней и потрескавшейся глинистой земли веяло жаром. Редкие кусты были сухими и колючими. Они цеплялись за одежду и распространяли горький запах пустынь.

Степа вспотел от усилий, пока преодолел подъем и выбрался на пологую площадку. Заметив в стороне серые развалины древнего монастыря и низкие растрепанные кипарисы, юнга стал приглядываться, где здесь должна быть седловина, в которой пробивается из-под скалы вода. Тропа разветвлялась.

— Куда же идти: влево или вправо? — не мог сообразить Степа.

Внезапно послышался гул моторов. Юнга присел и поднял голову вверх. Со стороны Балаклавы в вышине медленно плыли самолеты. Они прошли вдоль кромки моря, закружились над мысом и, что-то заметив, стали скользить вниз...

Земля загудела и дрогнула от могучих ударов. Пустынные скалы вдруг ожили: из развалин, кустарников и далекой рощицы начали звонко бить зенитные пушки.

Завывающие «юнкерсы», выходя из пике, мчались прямо на Степу. Юнга ткнулся лицом в колючую траву, перекатился под скалу и замер на месте.

Он пролежал минут десять. Неожиданно стрельба оборвалась. Но самолеты продолжали рыскать над мысом.

Степе пришлось двигаться рывками, перебегать от куста к кусту, прячась в расселинах. Вскоре он заметил, что с такими же предосторожностями спускаются с горы две девушки, обвешанные флягами. Они были в пятнистых маскировочных костюмах.

Увидев Степу, девушки почти скатились к нему, и одна из них попросила:

— Слушай, моряк, будь любезен... Одолжи свой бочонок. Наш госпиталь разбомбило. Мы теперь тут недалеко, в пещерах...

— Не могу, — сказал Степа. — У меня друга ранило. Он один остался.

— А ты веди его к нам.

— Как же я его поведу, если он ходить не может?

— Тогда подожди здесь, мы отнесем воду, вернемся и осмотрим его.

— Не имею права: мне на корабль надо быстрей.

— Вот ведь жадина! — воскликнула вторая девушка. На вид ей было не больше пятнадцати лет. — Наверное, и не моряк вовсе, бескозырку для фасона надел...

— Сима, ты опять за свое! — строго оборвала ее старшая.

Девушки были похожи одна на другую. Степа понял, что это родные сестры. Подражая катерному радисту, он солидно произнес:

— Пусть поговорит. Моряки на детей не обижаются. Показывайте, где ваша вода.

Девушки повели его к роднику. По пути старшая посоветовала:

— Только бескозырку сними. Здесь нашего санитара убили и двух зенитчиков ранили. Без маскировки нельзя.

Сунув бескозырку в карман, юнга кружкой начал черпать из выемки воду и сливать ее в анкерок. Одна из сестер наполняла фляги, а другая следила за воздухом.

— Летит! — вдруг крикнула она. Они все прижались к земле и замерли. Желтобрюхий «мессершмитт» сделал вираж над седловиной и, видимо, ничего подозрительного не заметив, полетел дальше.

Степа не мешкая наполнил анкерок, заткнул его деревянной затычкой и стал прилаживать ремни.

Сестры не уходили: они выжидательно смотрели на него. Юнге стало неловко.

— Ладно, давайте сперва к вам отнесем,— хмурясь, сказал он. — Только за это бинтов хороших достаньте.

Девушки сразу повеселели. Младшая протянула ему флягу.

— Глотни, моряк, ты ведь не пил.

Степа приник к алюминиевому горлышку фляги. Холодная вода имела привкус железа, но он с трудом оторвался от нее.

Поблагодарив Симу, юнга взвалил анкерок на спину и, сгибаясь под тяжестью, стал карабкаться за сестрами в гору.

Наверху им пришлось двигаться перебежками до лощины. Здесь вся земля была изрыта воронками. Невдалеке виднелись огороды, виноградники и какие-то траншеи. В лощине был спуск, укатанный машинами. Девушки свернули под гору и остановились у большой норы, прорубленной в каменистом обрыве. Рядом было еще несколько таких же нор.

Раненые бойцы укрывались в тени под обрывом: одни сидя дремали, другие лежали на носилках и плащ-палатках, третьи, собравшись группками, курили.

Увидев девушек, принесших воду, бойцы обступили их. С носилок послышались голоса: «Пить... дайте пить! Воды!»

— Товарищи, не волнуйтесь, — сказала старшая сестра, — воды всем хватит.

Отдав несколько фляг санитарам, девушки унесли анкерок в глубь пещеры. Раненые разбрелись по местам.

Синие мухи кружились над камнями. Степа отошел в сторону, лег в тень и стал ждать. Сестры долго не показывались. Потом появилась Сима с анкерком и санитарной сумкой.

— Олю хирург не отпускает, — виновато сказала она. — Новых раненых с батареи принесли.

— Вот и верь вам после этого, — укорил ее Степа. — Сманили, а сами прячетесь.

— Я пойду с тобой к раненому.

— А ты умеешь перевязывать?

— Спрашиваешь!.. Мы с Ольгой в Инкерманских штольнях работали. Знаешь, какой там госпиталь? Я даже гипс умею накладывать.

— Тогда пошли, — согласился Степа.

Они опять перебежками пробрались к роднику, наполнили водой анкерок и вместе спустились к морю.

Панюшкин лежал у шлюпки с закрытыми глазами. Рот его запекся, лицо потемнело.

Сима смочила вату водой, провела ею по губам матроса. Тот вздрогнул и открыл помутневшие глаза.

— Кто это?

— Я сестру привел, — ответил Степа.

— Чего ты так долго? Попадет нам от лейтенанта.

— Не шевелитесь! — приказала ему Сима.

Она сняла жгут и размотала заскорузлую от крови тряпку. Нога у Панюшкина опухла и посинела.

— Не было бы заражения крови. К хирургу надо.

— Ничего не сделается, рана в воде просолилась,— уверил ее комендор. — Вы мне только бинт потуже сделайте. У моряков быстро заживает.

— Ну смотрите, жалеть будете!

Сима наложила свежие бинты, приладила обмотанную марлей шину. В ее проворных руках нога через несколько минут стала похожей на аккуратно запеленатую куклу.