— Мама, ты поняла, что он — это… он? — сказанное прозвучало так проникновенно, что, к своему ужасу, я догадалась, о чем она. Но сдаваться так просто не желала.
— Нет, я вообще ничего не понимаю, — строго произнесла я. — Кстати, он, который он, ушел?
— Да, час назад. Мне нужно привести себя в порядок, прежде чем прийти домой.
Что она подразумевала под порядком, то есть о чем речь, о душе или теле, я интересоваться не стала. Да и моя Танюша сделалась совсем взрослой и распахиваться передо мной, как в юности, тоже не желала.
— Мама, я все-таки хочу, чтобы ты знала. Северцев — это мой бывший шеф и… — Дальше я не услышала: Ксюша врубила телевизор на полную катушку.
— Что ты сказала, повтори, — прошу я.
— Северцев — моя первая любовь и отец Ксюши, понима… — Ее последние слова заглушил крик внучки:
— Риса, посмотри, что делается у твоего дома, — кричала девочка, показывая на телевизионный экран. — Кого-то убили… машина «Скорой помощи» и полно милиции.
С экрана, как сквозь вату, доносился голос диктора:
«А теперь информация с места событий. Час назад возле дома номер пять по Старомирскому переулку было совершено покушение на известного адвоката Святослава Северцева. Наш корреспондент задал вопрос приехавшему на место событий следователю по особо важным делам:
— Имеет ли покушение связь с нашумевшим в последнее время делом?»
— Ма, что там у вас? — Голос Тани привел меня в чувства.
— Таня, не выходи из дома. Я сейчас приеду.
— Что случилось?
— Покушение у подъезда моего дома на Северцева.
— Что… что ты такое говоришь? Он жив?
— Ничего не знаю, включи телевизор.
Плохой день не кончался. Я в полной растерянности. Элеонора, видимо привыкшая к неприятностям, ведет себя хладнокровно и рассудительно. Она выясняет больницу, куда отвезли Северцева, и мы с ней мчимся туда. Нас долго не пускает охранник в камуфляжной форме. Выглядит солидно: бушлат, автомат, ботинки на меху. В таком виде хорошо отбиваться на далекой таежной границе от врагов. Он и отбивается… от нас. Но Элеонора проявляет завидную напористость, и ее зелененькая купюра распахивает нам врата больничной территории в такой поздний час. По вытертому, но свежевымытому линолеуму длинных коридоров мы несемся в реанимационное отделение. Там в сонной тишине холла уже сидит Таня.
— Нянечка сказала, что все хорошо, все нормально, — ломая пальцы, твердит она, — что ему сделали операцию. Если выживет, я выйду за него замуж, выйду замуж… мы же с ним не виделись так долго, и вот сегодня встретились… надо же… я ничего не понимаю. Только пусть выживет, я выйду замуж, — словно заклинание, повторяет она несколько раз.
Совсем по-домашнему, в тапочках, шаркая полными ногами, нянечка несет ей капли.
Стуча зубами о край мензурки, Таня выпивает содержимое и, морщась, вновь повторяет, что обязательно выйдет замуж за Северцева. В ее словах я слышу укор мне. Мудрая шутка нянечки стирает мои угрызения совести. Глядя на зареванную и растрепанную от горя дочь, старая женщина вопрошает:
— Ты-то за него выйдешь, а он-то тебя возьмет? Такой раскрасавец-мужик… — Обрывком бинта нянечка вытирает Танюшке нос. Таня вырывается. — Ну и зачем ты ему такая зареванная нужна? — продолжает ее увещевать нянечка. — Поправится — ему от баб отбоя не будет! Тебя, такую простоволосую, замуж? Ишь, собралась!
Ее слова возымели действие: Таня роется в бездонной сумочке в поисках зеркальца.
Пока мы разводим сопли, Элеонора разыскивает дежурного врача. Делает она это весьма умело, потому что несколько медсестер, бегая по коридорам, тоже принимают участие в поисках. Когда спрашивала я, они, пожимая плечами, даже не шелохнулись — их зады были плотно прилеплены к стульям. Наконец из-за напрочь забаррикадированных дверей дежурки появляется неказистый, тщедушный юноша. Если бы не хирургическая форма ярко-бирюзового цвета, определяющая его принадлежность к уважаемой профессии, никогда бы не подумала, что он врач. Видимо, все представительные подались в коммерческие структуры.
— Это ваш муж? — остановился он возле зареванной Танюшки.
— Она только за него собирается, — пояснила нянечка.
— Вот и хорошо, до свадьбы все заживет. — Юноша-врач оказался с чувством юмора. — Операция прошла успешно, пуля не задела жизненно важных органов. Ему повезло, хотя возраст, конечно, дает о себе знать. Сейчас он в реанимации. Пока не отошел от наркоза. Приходите завтра или звоните.
— Спасибо, доктор, — сказала я, потому что Таня не могла издать ни звука.
— Пожалуйста. — Доктор выразительно пожал плечами.
— Оперировали вы? — Элеонора, как всегда, не растерялась.
— Я, — оживился доктор.
— Вот, возьмите! — Элеонора вытащила из сумочки несколько зелененьких купюр.
— Спасибо! — Без всякого стеснения доктор положил деньги в карман. — Если понадобятся лекарства, сообщим. — Теперь он обращался только к Элеоноре.
— Хорошо, вот мой телефон, я тут же подвезу. — Элеонора протянула визитную карточку.
Мы втроем молча вышли на улицу, в непроглядную темень. Что-то обсуждать не было сил. Я ощущала полную опустошенность, даже чувства страха не испытывала, хотя жизнь каждого из нас теперь могла оказаться в опасности.
Расставаясь с Элеонорой, я вспомнила, что не познакомила ее с Таней.
— Это моя дочь, — подумав, представила я Таню, которая уже забралась в кабину своего не очень нового авто.
Элеонора не спросила, ни как Таня очутилась в больнице, ни какое отношение она имеет к Северцову.
— Ваша дочь — жена Георгия Павловича? — Этот вопрос почему-то интересовал ее больше. Значит, я не ошиблась, когда обратила внимание, как они смотрят друг на друга.
— Не совсем, — отозвалась я, вспомнив, как Таня всхлипывала в больнице, что выйдет замуж за Святослава.
Как можно быть женой «не совсем», я сама не понимала. Но ответ очень устроил Элеонору. Я это почувствовала.
— Если мне понадобятся еще лекарства, я, с вашего разрешения, позвоню Георгию Павловичу напрямую?
«Очень интеллигентно ставит всех в известность», — приревновала я своего несостоявшегося зятя, но так хотелось, чтобы этот плохой день закончился хорошо, что я так же интеллигентно ответила:
— Конечно-конечно, Георгий будет рад вам помочь!
9
С того самого плохого дня все пошло наперекосяк. Хоть день этот был не пятницей и не тринадцатым числом.
Сначала мы потеряли зятя Георгия. Он стал пропадать по вечерам.
Как-то, заскочив в кафе возле Таниного дома, я наткнулась на него. Он явно кого-то ждал, потому что занял столик за перегородкой, в укромном уголке, и очень нервничал. Это была кондитерская, достаточно дорогая, чашечка дымящегося кофе и пирожное стоили как плотная еда в «Макдоналдсе» на двух голодных волков. Но заведение славилось прекрасным интерьером: элегантная мебель, кресла с витыми ножками, мягкие бархатные диванчики в кабинках, в одной из которых пристроился Георгий. В общем, уютно и интимно.
Я не очень расточительна, но встретиться со знакомой из пресс-службы президента предпочла именно тут. Для такого случая достойнее заведения не сыскать.
Не успела я выбрать место, удобное для обзора моего условного родственничка (не потому, что я любопытна и подозрительна, а просто хотелось выяснить, чем он занимается во время длительных отлучек из дома), как дверь кафе отворилась и, не замечая меня в упор, мимо пронеслась Элеонора, прямиком к Георгию.
«Ну и что тут такого? — успокоила я себя. — Сама же их познакомила, он человек сердобольный, вновь какое-нибудь лекарство достал, а, возможно, девушке медицинская консультация понадобилась».
— Я так долго тебя ждал! — воскликнул мой зять и, набросившись на девушку, развеял остатки моих сомнений.
— Что ты, — вяло отбивалась она, косясь на возникшую тут как тут официантку, — потерпи для приличия.
Он ткнул пальцем в меню, чтобы официантка исчезла, и еще с большим жаром принялся обцеловывать Элеонору, при этом произнося одну-единственную фразу:
