Услышав имя Полковника, староста тут же согласился удовлетворить просьбу Клары и сказал, что на следующий день она сможет побеседовать с кем только захочет. Он также сообщил ей, что и некоторые женщины деревни выразили желание поработать: они могли бы, например, стирать белье и убирать в жилищах иностранцев, пока те будут находиться на раскопках.
Вечером Клара сказала старосте, что принимает его предложение остановиться в его доме на половине, где жили его жена и дочери, пока не прибудет основной состав экспедиции. Но сначала она хотела бы сходить к месту раскопок, чтобы решить, какие еще работы предстоит выполнить в ближайшее время. Староста согласился. Он знал, что Клара все равно будет делать то, что ей захочется, к тому же на нем не лежала ответственность за нее, несмотря на то что вместе с ней из самого Багдада приехали ее личные охранники.
Клара подумала, что эта деревня наверняка получила свое название из-за желтого цвета почвы, такой же желтой покрывающей все вокруг пыли и желтовато-соломенного цвета камней. Ей нравился этот цвет, который придавал какой-то своеобразный колорит этому полузабытому месту, расположенному так близко к древнему Уру.
Клара попросила сопровождавших ее охранников держаться подальше: ей хотелось побыть одной, не ощущая их присутствия буквально на каждом шагу. Охранники не подчинились, потому что полученные ими от Альфреда указания были однозначными: они не должны были терять Клару из виду, и если кто-либо попытался бы причинить ей хоть малейший вред, они должны были убить его. Перед этим, если будет такая возможность, следовало выяснить, что это за человек и на кого он работает. Никто в мире не мог предпринять попытку причинить Кларе хоть какой-то вред, не поплатившись за это своей жизнью.
Как Клара ни настаивала, ей не удалось переубедить охранников. Единственное, чего она смогла добиться, – они стали держаться от нее на некотором расстоянии, но ни на секунду не теряли ее из виду.
Клара стала ходить по периметру уже откопанных руин, гладя остатки камней, из которых когда-то было построено это таинственное здание. Она рассматривала его с разных сторон, смахивая прилипшие к камням кусочки земли, а еще она собирала маленькие обломки глиняных табличек и аккуратно укладывала их в холщовую сумку. Затем она села на землю и, опершись спиной о камни, дала волю своему воображению, пытаясь мысленно увидеть где-нибудь поблизости писца по имени Шамас.
16
– Аврам, то, что ты мне рассказываешь, описывается и в «Поэме о Гильгамеше»! – воскликнул Шамас.
– Ты в этом уверен?
– Да как же я могу быть в этом не уверен, если мы ее изучали с Илией?
– Я тебе уже говорил, что люди иногда пытаются объяснить то, что происходит вокруг них, и слагают об этом сказания и поэмы.
– Ладно, продолжай рассказывать о Ное.
– Это, в общем-то, не история о Ное – я тебе рассказываю о том, как разгневался Бог на людей за непослушание их. Увидел Бог, что все мысли и желания их сердец были зло, и решил он истребить свое самое любимое творение – человека. Был же на земле праведник по имени Ной, и обрел он благодать в очах Господа, и Бог в извечном милосердии своем решил спасти Ноя.
– Для этого повелел Господь Ною сделать ковчег из дерева гофер и осмолить его смолою внутри и снаружи, – подхватил Шамас, пересказывая то, что он уже написал на одной из глиняных табличек, лежавших стопкой возле пальмы, на ствол которой он опирался спиной. – Это я записал раньше. И размеры ковчега: длина ковчега триста локтей, ширина его пятьдесят локтей, а высота тридцать локтей. Дверь в ковчег была с боку его, а еще Бог приказал устроить в нем нижнее, второе и третье жилье.
– Я гляжу, ты точно записал все то, что я тебе рассказывал.
– Конечно. Хотя эта история мне нравится меньше, чем история сотворения мира.
– А почему?
– Я много думал об Адаме и Еве и о том, как скрылись они от взора Господа, ибо убоялись его, потому что были нагими. А еще о проклятии, которое Бог наложил на змея за то, что тот обольстил Еву и склонил ее к неповиновению Господу.
– Шамас, ты не можешь записывать только то, что тебе нравится. Раз уж ты попросил меня рассказать тебе историю сотворения мира, тебе необходимо узнать и о том, как Бог решил истребить людей с лица земли и затопил всю землю. Если ты не хочешь больше записывать…
– Да нет же, конечно хочу! Просто мне припомнилась «Поэма о Гильгамеше», и… – мальчик прикусил язык, боясь вызвать гнев Аврама. – Прошу тебя, прости меня и продолжай!
– На чем мы остановились?
Шамас нашел глазами свои последние записи на глиняной табличке и стал громко читать:
И сказал Господь Ною: войди ты и все семейство твое в ковчег; ибо тебя увидел Я праведным предо мною в роде сем. И всякого скота чистого возьми по семи, мужеского пола и женского, а из скота нечистого по два, мужеского пола и женского.
– Пиши, – сказал Аврам и начал диктовать:
Также и из птиц небесных по семи, мужеского пола и женского, чтобы сохранить племя для всей земли. Ибо, через семь дней, я буду изливать дождь на землю сорок дней и сорок ночей; и истреблю все существующее, что Я создал, с лица земли.
Ной сделал все, что Господь повелел ему.
Ной же был шестисот лет, как потоп водный пришел на землю. И вошел Ной и сыновья его, и жена его, и жены сынов его с ним в ковчег от вод потопа. И из скотов чистых и из скотов нечистых, и из всех пресмыкающихся по земле по паре, мужеского пола и женского, вошли к Ною в ковчег, как Бог повелел Ною. Через семь дней воды потопа пришли на землю.
В шестисотый год жизни Ноевой, во второй месяц, в семнадцатый день месяца, в сей день разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились; и лился на землю дождь сорок дней и сорок ночей…
Мальчик проворно водил палочкой для письма по глине, мысленно представляя, как отворились окна небесные и как через них стали изливаться потоки воды, которой Бог хотел затопить землю. Ему вдруг припомнилось, как трескается кувшин с водой и как из него тут же выливается его содержимое. Не отрывая взгляда от таблички, Шамас продолжал записывать то, что ему диктовал Аврам:
И усилилась вода на земле чрезвычайно, так что покрыли все высокие горы, какие есть под всем небом… Истребило всякое существо, которое было на поверхности земли от человека до скота, и гадов, и птиц небесных… И вспомнил Бог о Ное… и навел Бог ветер на землю, и воды остановились. И закрылись источники бездны и окна небесные, и перестал дождь с неба. Вода же постепенно возвращалась с земли, и стала убывать вода по окончании ста пятидесяти дней. И остановился ковчег в седьмом месяце, в семнадцатый день месяца, на горах Араратских. Вода постоянно убывала до десятого месяца; в первый день десятого месяца показались верхи гор.
Аврам замолчал и закрыл глаза. Шамас воспользовался этим, чтобы немного передохнуть. Он писал на каждой глиняной табличке с обеих сторон, и это было для него занятием не из легких. После того как Аврам закончит рассказывать историю о Ное, Шамас хотел поговорить с ним о том, что терзало его в снах. Ему хотелось возвратиться в Ур, потому что в Харране он чувствовал себя чужаком, хотя здесь рядом с ним были его отец, мать и братья. Однако радость общения с близкими родственниками пропала с тех самых пор, как он пришел с ними в этот город. Теперь, когда бы он ни посмотрел на своего отца или свою мать, они всегда были в плохом настроении. Вся их семья очень скучала по прохладным комнатам того дома, который отец Шамаса некогда построил неподалеку от ворот Ура. И полукочевая жизнь уже не казалась им такой привлекательной, как раньше.
– О чем ты задумался, Шамас?
– Об Уре.
– И что же ты о нем думаешь?
– Думаю о том, что уж лучше бы я остался там и жил вместе с моей бабушкой. И ходил бы учиться к Илии.
