– Значит, либо не смогли, либо не захотели. И как бы они ни поступали раньше, теперь они уж наверняка на нас нападут.

– А я тебе говорю, что этого не произойдет, – раздраженно возразил Танненберг.

– Нет, произойдет. И они нанесут нам смертельный удар. Мы начнем сражаться сначала с ними, а затем друг с другом: сунниты против шиитов, шииты против курдов, курды против кого-нибудь еще, даже неважно, кто против кого. Мы обречены.

– Да как ты смеешь нести подобный вздор?! – крикнул Танненберг. – Такое впечатление, что ты внушил себе, будто обладаешь даром провидца, и поэтому ты пророчишь всем нам гибель!

– Ты понимаешь все это даже лучше, чем я. Если бы это было не так, ты не стал бы торопиться с раскопками в Сафране А еще не стал бы допускать тех ошибок, которые ты – и это тебе понятно – допускаешь, и не стал бы выходить из тени как ты это совсем недавно сделал. Я всегда восхищался твоим умом итвоим хладнокровием, и не пытайся меня обмануть, утверждая что ничего страшного не случится и что все, что происходит, – всего лишь еще один политический кризис.

– Замолчи!

– Нет, давай уж лучше откровенно поговорим о том, о чем мы до сих пор не решались даже и думать, потому что только так мы сможем избежать непозволительных ошибок. Нам необходимо быть искренними друг с другом.

– Да как ты смеешь так со мной разговаривать? Ты – никто. Это я тебя сотворил – сделал тем, кем захотел сделать.

– Да, отчасти ты прав. Я – тот, кем меня захотел сделать ты, а не тот, кем хотел быть я сам. Но мы с тобой сейчас плывем на одном корабле. Можешь мне поверить: мне совсем не нравится плыть выбранным тобой курсом, но поскольку у меня уже нет другого выхода, я пытаюсь хотя бы предотвратить кораблекрушение.

– Давай, говори все, что считаешь нужным сказать! Но это могут быть твои последние слова в этом доме.

– Я хочу знать, что ты задумал. У тебя всегда найдется запасной путь для отступления. Но я сейчас совсем не понимаю твоих замыслов. Даже если Пико приедет сюда проводить раскопки, у нас в распоряжении будет максимум шесть месяцев. Этого времени явно недостаточно для того, чтобы добиться существенных результатов. Ты это знаешь так же хорошо, как и я.

– Я пытаюсь защитить Клару, спасти ее жизнь и обеспечить ее будущее. И очень хорошо, что я все это делаю, потому что, как я вижу, ты нетот человек, который сможет ее защитить.

– Клара не нуждается ни в чьей защите. Твоя внучка способна гораздо на большее, чем ты можешь представить. Я ей не нужен – не только я, но и никто другой. Единственное, в чем она нуждается, – так это освободиться от тебя, от меня – от всех нас – и уехать из этой дыры.

– Ты становишься все глупее, – Танненберг произнес это ледяным тоном.

– Вот уж нет, у меня сейчас ума больше, чем когда-либо. Я догадываюсь, что ты пытаешься ускорить ход событий, потому что знаешь так же хорошо, как и я, что Ирак лишь несколько месяцев будет оставаться той страной, какой он был раньше, и его будущее, мягко говоря, довольно туманно. Именно поэтому ты сейчас готовишься к возвращению в Каир. Ты отнюдь не собираешься оставаться здесь, когда начнутся бомбардировки и американцы станут «шерстить» друзей Саддама. А заодно ты подготавливаешь общественное мнение к возможному появлению «Глиняной Библии».

– «Глиняная Библия» – наследство Клары. Если она ее найдет, ей уже не придется ни о чем заботиться до конца своей жизни. Она получит международное признание и станет таким археологом, каким всегда мечтала быть.

– А какую роль ты приготовил для себя?

– Я скоро умру, и ты это прекрасно знаешь. Мою печень пожирает раковая опухоль. Мне уже нечего терять и ничего не нужно приобретать. Я умру в Каире. Может, через шесть месяцев, а может, и раньше. Я настоял на том, чтобы врачи сказали мне правду. И вот она, правда: я скоро умру. Не такая уж это и неожиданная новость, если учесть, что мне скоро стукнет восемьдесят шесть. Но я не хочу умирать, так и не найдя «Глиняную Библию». Даже если в этой стране будет война, я подкуплю кого угодно ради того, чтобы у меня была возможность нанять людей, которые станут работать в Сафране и днем, и ночью. Они будут трудиться без перерывов и выходных до тех пор, пока мы не найдем таблички, которые ищем.

– А если они вообще не существуют?

– Они существуют, и они находятся именно там. Я это знаю.

– А что, если они уже рассыпались на кусочки? Что ты тогда будешь делать?

Танненберг некоторое время молчал, даже не пытаясь скрывать безграничную ненависть, которую он постепенно начинал испытывать к Ахмеду.

– Я тебе скажу, что я стану делать: я буду любыми способами защищать Клару. Тебе я не доверяю.

Старик повернулся и вышел из комнаты. Ахмед провел ладонью полбу и почувствовал, что он мокрый от пота. Разговор с дедушкой Клары истощил его силы.

Он налил себе еще виски и выпил залпом. Затем он налил еще, но стал пить уже маленькими глоточками, погрузившись в безрадостные размышления.

Энрике Гомес прогуливался по парку Марии Луизы, стараясь держаться в тени вековых деревьев. Он чувствовал в желудке неприятную тяжесть, от которой не мог избавиться с тех самых пор, как получил фотографии двух трупов.

Фрэнки настоял на том, что они должны встретиться, и Джордж – хотя и с большой неохотой – все-таки согласился. С тех пор, как они расстались тогда, более полувека назад, им лишь изредка доводилось видеть друг друга. Поскольку они были уже очень пожилыми людьми, могло оказаться так, что эта встреча станет для них последней. Больше всего Гомеса удивляло то, что Джордж согласился встретиться в Севилье. Поначалу он отчаянно упирался, однако Фрэнки удалось его убедить в том, что именно в Севилье они привлекут к себе меньше всего внимания.

Джордж приехал в Марбелью два дня назад и занимался, в основном, игрой в гольф. Фрэнки сейчас находился в Барселоне. Примерно через час трое друзей должны были встретиться в полутемном баре отеля «Альфонсо XIII».

Эмма, супруга Фрэнки, настояла на том, чтобы они оба поселились в самом популярном отеле Севильи, – отеле, в котором останавливались все, кто постоянно маячил в престижных клубах или красовался на лощеных обложках журналов моды.

Росио в последнее время охватило беспокойство. Она вот уже несколько дней донимала Энрике вопросами, на которые так и не получала ответов. К счастью, сегодня она ушла к сестре, чтобы присутствовать на последней примерке свадебного платья племянницы. Энрике сказал ей, что у него на вечер назначена встреча в отеле «Альфонсо XIII».

Джордж собирался приехать сюда на автомобиле и на нем же возвратиться в Марбелью. Фрэнки предполагал остаться еще на пару дней в Севилье и вести себя как один из туристов-миллионеров, приехавших от нечего делать поглазеть на красоты этого города. Они намеревались общаться друг с другом не дольше, чем это будет необходимо: час, два, максимум три.

Энрике вышел из дому заранее, потому что ощутил потребность побыть на свежем воздухе. Его очень беспокоила чертова тяжесть в желудке.

Он сегодня обедал вместе с Росио и со своим сыном Хосе. Его внук и внучка – Борха и Эстрелья – находились в Марбелье, наслаждаясь последними летними деньками, – ведь лето в Андалусии длится до конца сентября. Хосе сказал за обедом, что у Энрике обеспокоенный вид, и это замечание еще больше подлило масла в огонь охвативших Росио опасений.

Когда его во время послеобеденного отдыха наконец-то оставили одного, он попытался немного поспать, но ему так и не удалось заснуть. Тогда он поднялся и, услышав, что Росио ушла из дома, через некоторое время последовал ее примеру и, пройдя по узким улочкам и небольшим тихим площадям района Санта Крус, стал бродить по парку, дожидаясь, когда настанет время идти на встречу со своими старинными друзьями.

Джордж сидел за столом в укромном уголке бара, отделенном от основного зала перегородкой. Энрике направился к нему. У них обоих на глазах заблестели слезы: так растрогала их эта встреча. Однако они не стали обниматься, а лишь пожали друг другу руки, потому что знали: им не следует привлекать к себе внимание.