– Не переживай по этому поводу, – успокоил Танненберга Полковник. – Я ими уже занимаюсь. Раз они не сумели предотвратить то, что здесь произошло, они еще пожалеют, что до сих пор живы.

– Надеюсь, все эти события никак не повлияли на работу археологической экспедиции, – сказал Танненберг. – У Клары еще есть шанс найти то, что мы здесь ищем.

– Пико уезжает, дедушка.

– А мы его не отпустим, – заявил старик. – Он останется здесь.

– Нет, мы не можем этого сделать. Это… это было бы ошибкой. Уж лучше пусть он уедет. А я, пока будет можно, останусь здесь, но тебе, дедушка, обязательно нужно отсюда уехать. Полковник тоже так считает.

– Я останусь с тобой! – воскликнул Танненберг.

– Тебе необходимо изменить свое решение, друг мой, – сказал Полковник. – Доктор Наджеб настаивает на том, чтобы мы увезли тебя отсюда. Я гарантирую, что Кларе здесь ничего не будет угрожать. Я лично позабочусь о том, чтобы с ней ничего не произошло, а вот тебе действительно нужно уехать.

Альфред Танненберг ничего не ответил. Он чувствовал себя изнуренным и понимал, что его жизнь сейчас висит на волоске. Если его перевезут в Каир, тогда, возможно, удастся немного продлить ему жизнь, но надолго ли? Он чувствовал, что в столь сложный период, накануне войны, ему не следует оставлять внучку одну, потому что если война все же начнется, то позаботиться о Кларе будет некому.

– Ладно, посмотрим, у нас еще есть время. А теперь мне хотелось бы переговорить с Ясиром и Ахмедом. То, что здесь произошло, не должно отразиться на наших делах.

– Ахмед, по-видимому, вполне может успешно завершить начатое, – предположил Полковник.

– Ахмед не способен ни на что, если только ему не указывать, когда, что и как надлежит делать, – заявил Танненберг. – Я пока не умер, а когда все-таки умру, моим преемником станет не Ахмед.

– Мне уже известно о возникших между вами трениях, однако в данный момент тебе, наверное, следует действовать гибче. Ты ведь себя не очень хорошо чувствуешь. А ты с этим согласна, Клара?

Клара ничего не ответила, а про себя подумала, что уж она-то будет верна дедушке до последнего дыхания. Кроме того, она, как и дедушка, не доверяла Ахмеду.

– Дедушка, если ты сейчас хочешь с кем-то переговорить, я пойду позову тех, кто тебе нужен.

– Скажи своему муженьку, чтобы он сюда пришел. А еще я хочу видеть Айеда Сахади и Ясира. Но сначала мне нужно подготовиться к встрече с ними. Скажите медсестре, чтобы она помогла мне одеться.

– Но тебе нельзя вставать! – испуганно воскликнула Клара.

– Можно. Делай то, что я сказал.

Люди Полковника так и не сумели добиться от Фатимы вразумительных пояснений. Бедная женщина едва могла говорить и все время плакала. В ту ночь она сидела на стуле возле кровати своего хозяина – Альфреда Танненберга. Наблюдая, как Самира подготавливает раствор для капельницы, который, по ее расчетам, понадобится старику в течение предстоящей ночи, Фатима задремала. Затем она услышала какой-то звук снаружи, возле входной двери, но даже не открыла глаза: она подумала, что один из охранников, которые стояли у входа в комнату, что-то уронил.

Вскоре послышался еще один звук, но на этот раз уже внутри комнаты. Бросив взгляд в сторону Самиры, Фатима увидела, что какой-то человек, с ног до головы укутанный в черные одеяния, с закрытым маской лицом, душил Самиру. Не успела Фатима закричать, как темная фигура метнулась к ней, зажала рот и ударила ее по голове чем-то тяжелым. После нескольких ударов Фатима потеряла сознание. Больше она ничего не смогла вспомнить.

Она даже не знала, кто на нее напал – мужчина или женщина. Фатима предположила, что это был все-таки мужчина, потому что она почувствовала, что этот человек очень сильный. У него на руках, по всей видимости, были перчатки, потому что Фатима, попытавшись укусить его за руку, которой он закрывал ей рот, почувствовала, что зубы ее вонзились в эластичную материю.

Она не могла вспомнить ни какой-нибудь особенный запах, ни того, произнес ли этот человек хотя бы слово. Она в тот момент чувствовала только лишь страх – страх всепоглощающий и мучительный. Фатима была уверена, что ее жизни пришел конец. И теперь она благодарила Аллаха за то, что он все же сохранил жизнь и ей, и ее господину.

Лайон Дойль бродил по лагерю, пытаясь найти ответ на мучившие его вопросы. Кто-то сумел тайно пробраться в комнату Танненберга, и это был не он, Лайон. Сам собой напрашивался вывод что либо нанявшие Лайона клиенты, так и не дождавшись результатов, прислали сюда другого человека, либо один из врагов Танненберга решил попытаться его устранить.

Люди Полковника допросили Лайона, но ничего от него не добились. Эти люди явно привыкли получать признания при помощи пыток, и их, по всей видимости, очень раздражало то, что им приходится выслушивать показания, не имея возможности применить свои традиционные методы, которые, вероятно, позволили бы им быстро найти убийцу Самиры и двух охранников.

Дойлю не составило большого труда во время этого допроса убедительно играть роль независимого фотографа. По правде говоря, он был прекрасным актером и удивлялся своему умению весьма искусно представлять различных персонажей.

Лайон поговорил о произошедших событиях с Пико и выяснил, что у профессора, как и у него, было больше вопросов, чем ответов. Фабиан и Марта были потрясены случившимся, но и они не выдвигали никаких предположений. Ничего не знал и Джиан Мария, и было видно, что он очень переживал по поводу случившегося.

Единственным человеком, не выражавшим абсолютно никаких эмоций, был хорват. После того как Анте Пласкича допросили люди Полковника, он преспокойно уселся перед одним из компьютеров и стал доделывать работу, оставшуюся со вчерашнего дня.

Лайон подумал о том, что, как он и подозревал, Анте Пласкич скорее всего, – не обычный компьютерщик, точно так же как Лайон – отнюдь не фотограф. Да и Айед Сахади вдруг стал вести себя как военнослужащий, находящийся в подчинении у Полковника, хотя по-прежнему ходил в такой же одежде, как и местные жители.

Так или иначе, Лайон Дойль решил пообщаться с Анте Пласкичем, чтобы попытаться отыскать какую-нибудь зацепку, которая помогла бы пролить свет на произошедшие события. Он знал, что найти такую зацепку будет очень трудно, потому что Анте Пласкич, по всей видимости, – такой же профессионал как и Лайон, но попытаться все-таки стоило.

Когда Лайон вошел в дом, в котором работал хорват, он с удивлением увидел там сына старосты деревни. Странным, однако, было вовсе не то, что этот человек находился здесь, – он, как-никак, возглавлял одну из бригад рабочих и часто бывал в лагере археологов. А вот действительно странным Лайону показалось то обстоятельство, что эти двое оживленно о чем-то говорили, но, увидев его, тут же замолчали.

Лайон поразился, с каким хладнокровием хорват вышел из этой ситуации: тяжело вздохнув, Пласкич повернулся к Дойлю.

– Лайон, рабочие переполошились. Вот этот человек спрашивает у меня, будут ли продолжаться раскопки и что станется с рабочими, когда мы отсюда уедем. Они боятся, что здесь может начаться что-то ужасное, что в этих убийствах могут обвинить кого-нибудь из них. Этот человек говорит, что профессор Пико ничего им не разъясняет. В общем, если ты что-то знаешь…

– Я знаю столько же, сколько и ты, то есть почти ничего. Думаю, нам придется подождать, пока ситуация не прояснится и пока не поймают убийцу или убийц – кто знает, сколько их там было. Что же касается нашего отъезда, то, в общем-то, нам здесь уже нечего делать, и, учитывая сложившиеся обстоятельства, для нас более разумным было бы, конечно, уехать.

Пласкич пожал плечами и ничего не сказал, а сын старосты деревни, что-то пробормотав, озабоченный, вышел наружу.

Дойль пристально посмотрел на Пласкича. Хорват выдержал его взгляд. Несколько секунд эти двое смотрели друг другу в глаза, интуитивно чувствуя, кем каждый из них является на самом деле. Они словно предупреждали друг друга, что если им придется столкнуться на узкой тропинке, то это столкновение для одного из них окажется роковым.