— Мисс Кесуик?

Акцент казался трудноопределимым: может, чуточку Итона, смешанного с говором обитателей атлантического побережья.

— Меня зовут Дмитрий Раш.

— Доброе утро, мистер Раш. Садитесь, пожалуйста, и расскажите, чем «Баллантайн и Кº» может вам служить.

— Могу я видеть сэра Крамнера?

— Простите, его давно уже нет.

— Я вас верно понял? Он куда-то…

— Он мертв.

— О, прошу прощения. Но мне дали как его, так и ваше имя. Что же, ничего не поделаешь.

Он коротко улыбнулся, и я заметила четко очерченные губы и белые ровные зубы. От него так и веяло долгими годами тренировок. Настоящий победитель, привыкший выигрывать в любых обстоятельствах.

— Так чем могу помочь, мистер Раш?

— Я здесь по делу, требующему строжайшей секретности, и мне дали понять, что вам я могу довериться.

— Разумеется, можете. При условии, что не принесете краденый товар и не попросите взяться за что-то противозаконное.

Я такая лицемерка, что иногда сама себе удивляюсь.

— Абсолютно ничего незаконного. Речь идет о фамильной собственности. Но если содержание нашей беседы станет известно, прежде чем мы договоримся об условиях, может разгореться международный скандал.

— Мистер Раш, «Баллантайн и Кº» не смогла бы продержаться двести пятьдесят лет в бизнесе, если бы предавала доверие клиентов. — «О Господи, разрази меня громом». — Все, что будет здесь сказано, останется в этих стенах. Даю полную гарантию.

— Именно это мне хотелось услышать. Не возражаете, если я закурю?

— Пожалуйста.

Я подвинула пепельницу. Он щелкнул зажигалкой, пригубил кофе. Я посмотрела на часы и улыбнулась, как мне казалось, ободряюще, без всяких признаков нетерпения:

— Мистер Раш? Я готова выслушать вас.

Судя по моему опыту, все это хождение вокруг да около в результате окажется очередной серией охотничьих гравюр. Он принадлежал именно к такому типу людей. Явился, чтобы продать гравюры прапрапрадеда, среди которых, возможно, обнаружится маленький карандашный набросок Рембрандта или миниатюра Гольбейна, и теперь умирает от угрызений совести.

«Но, — заявит он сейчас, — это просто необходимо сделать, потому что дом нуждается в новой крыше».

Боже упаси, чтобы он или кто-то из членов разоренного семейства с заплатками на локтях вдруг стал искать работу!

Он ответил слегка извиняющейся улыбкой.

— Простите, но это такой торжественный момент для меня и моей семьи. На нас легла огромная ответственность.

— Понимаю, сэр. Но если не объясните, в чем дело, мы не сумеем вам помочь.

— Скажите, мисс Кесуик, говорил ли вам сэр Крамнер о пропавших сокровищах Романовых? Драгоценностях, исчезнувших во время революции?

Эти несколько слов отрезвили меня куда быстрее, чем холодный душ. Туман в голове испарился, словно роса под лучами солнца. По спине прошел озноб.

— Собственно говоря, он несколько раз упоминал об этом.

— Хорошо. И что именно он сказал?

— Только то, что мы когда-нибудь еще услышим о них. От кого-то, кто захочет их продать. Вы и есть тот самый «кто-то»?

Мистер Раш кивнул. Выражение его лица стало суровым, почти мрачным.

— Да. Он встречался с моей прапрабабушкой, вдовствующей императрицей Марией Федоровной, и просил ее не обращаться ни к кому, кроме него самого, а позже, через много лет, после ее смерти, общаясь с моим дедом, а потом и с отцом, назвал ваше имя. Так вот… — Он долго изучал свои руки. — …Настало время их продать. Только так мы сможем получить назад утерянную собственность.

Я пристально изучала его. Недаром сэр Крамнер был так уверен в том, что когда-то это обязательно случится. И вот оно, как гром среди ясного неба! Нам не дано узнать, когда и как изменится наша жизнь.

Бам, трах, и пожалуйста, совершенно иная картина мира. В мгновение ока наши горизонты безмерно раздвинулись.

Должно быть, именно это и есть тот золотой парашют, в котором отчаянно нуждался «Баллантайн», — последний дар сэра Крамнера фирме, которую он так любил.

При мысли об открывшихся перспективах у меня закружилась голова. Спектр возможностей был необозримо широк: от потрясающей рекламы — Бертрам будет положительно неотразим на возвышении, ведя нас с каждым ударом молотка ко все более высоким рекордам, и тогда мы прославимся на всю страну — до диаметрально противоположного оборота событий: вполне вероятно, что нас обвинят в разжигании третьей мировой войны, Бертрам уволится, а правительство прикроет нас и подаст в суд за старания уничтожить планету.

— Простите, мистер Раш, но назвать этот момент торжественным — сильное преуменьшение. По моему мнению, это ошеломляющее, поразительное событие, — начала я, понимая, что нужно сказать что-то, прояснить обстановку. — Что вы имели в виду, упомянув о возврате собственности? Восстановление монархии?

Раш яростно затряс головой.

— Нет, конечно, нет! Мы никогда бы не предъявили столь смехотворные и самонадеянные претензии. Несмотря на то что некоторые приверженцы монархии могут объявить нечто подобное в Интернете, — а таких немало, — поверьте, реставрация монархии в России — дело совершенно неосуществимое, невозможное. И даже нежелательное, если только об этом не заявит весь народ, а такого никогда не будет. К сожалению.

Снова эта самоуничижительная улыбка.

— Нет, я имею в виду, что во время революции все владения семьи, поместья, мебель, картины, все, за исключением той малости, что смогли вывезти мои предки, которым повезло ускользнуть от большевиков, было реквизировано государством.

Я хотела что-то сказать, но Раш поднял руку:

— Позвольте мне закончить. Посмотрим правде в лицо. Многие дворцы, поместья, драгоценности и мебель по праву принадлежат русскому народу и должны оставаться в его владении. Это национальные сокровища. Я говорю о других. Некоторые были дарами членам семьи, другие приобретены с соблюдением всех юридических формальностей. Именно их мы хотим выкупить, потому что они по праву принадлежат нам. В подтверждение мы готовы показать купчие и квитанции об уплате.

— А как насчет драгоценностей? И доказательств их происхождения?

— Абсолютно безупречны. Это фамильная, а не государственная собственность, и на каждую вещь имеются документы.

Что же, прежде всего, если семьей именуются монархи некоего государства, граница между «собственностью семьи» и «собственностью государства» несколько размыта. Будь вы обычным гражданином, особенно в царской, дореволюционной России, никому бы не пришло в голову раздавать вам сказочной красоты камни или поместья. А что касается денег… Еще одна огромная часть огромной российской проблемы. У бывших монархов наверняка имелись квитанции на покупку драгоценностей, но все приобретения делались по стартовой, вернее, крайне заниженной цене, ведь у бывших владельцев попросту не было иного выбора, кроме как продавать, поскольку речь шла о жизни или смерти. Возможно, если бы Романовы вложили малую долю имевшихся у них наличных в экономику, до сих пор сидели бы на троне.

Притом я почти уверена, что после всех приключений шансы получить неголословные доказательства происхождения драгоценностей будут в лучшем случае весьма шаткими.

Хотя — и мне пришлось напомнить себе, что именно такие шаткие шансы и служат залогом многих чудес, — коллекция личных украшений, привезенная вдовствующей императрицей в Англию и проданная нынешней королевской семье, чтобы оплатить содержание при британском дворе, имела все необходимые документы. Так что чем черт не шутит, а вдруг?

— Боюсь показаться скептиком, мистер Раш, но за последние годы мы не раз видели, что сохранение всех доказательств происхождения всего лишь одной картины, прошедшей Вторую мировую войну, в большинстве случаев почти невозможно. А тут речь идет о целой коллекции, пережившей не только русскую революцию, но и две мировые войны. Согласитесь, это не слишком правдоподобно.

— Согласен. И все же это правда.

Мистер Раш не спорил и не оправдывался. Наоборот, был спокоен и уверен.