Эгрей панически смотрел на Фейнне, но лицо девушки оставалось безмятежным: она ни о чем не догадывалась.

Гальен прошептал на ухо Эмери:

— Что ты делаешь?

— Проверяю одну свою догадку, — ответил Эмери тоже шепотом.

Гальен быстро глянул на Эгрея.

— Позеленел.

— Вот видишь!

Эгрей сказал:

— Поэзия создается для того, чтобы поступить затем во всеобщее распоряжение. В ряде случаев имя поэта — неважно. Важны лишь чувства, которые вызывают его произведения. А чувства могут быть вызваны как поэтической, завораживающей формой, так и обычным содержанием. И приведенный господином Эмери пример как нельзя лучше доказывает это. Стихотворение, пересказанное прозой, сохраняет свои полезные свойства.

— По-моему, уважаемый оппонент изволил перепутать поэзию с компотом, — проговорила Софена. — Полезные свойства, господин Эгрей, сохраняют правильно приготовленные овощи и ягоды. Поэзия принципиально не должна обладать полезностью. Это все равно что сравнивать абсолют с лысиной.

— Насчет лысины — поясните, — попросил Эгрей.

Их взгляды столкнулись.

— Я хочу сказать, — упрямо стояла на своем Софена. — что стихи не должны быть полезны.

— Нет, по поводу лысины.

— Просто она у вас скоро появится, — сказала Софена и села.

— Тихо! — крикнула Даланн. — Сопоставление предметов, имеющих отношение к разным сферам человеческой деятельности, действительно некорректно, в этом госпожа Софена права. Одну лысину можно сравнивать только с другой лысиной, но никак не с урожайностью на яблоки... Поэзия и польза, по мнению госпожи Софены так же несопоставимы. Такова была ее мысль. Теперь попрошу господина Эгрея высказать свои возражения.

— Человеку вообще не свойственно создавать нечто бесполезное, — сказал Эгрей. — Если стихи пишутся, значит, их создатель имел в виду некую выгоду. Может быть рассчитывал получить деньги от какого-нибудь богатого ценителя. Увлечь сердце молодой девушки или состоятельной вдовы. Поэт поет, как птица. Мы почему-то считаем, что птицы распевают совершенно бескорыстно, но ведь они подманивают самок...

— Лично меня нельзя подманить песней, — сообщила Софена. — Потому что я не самка.

— В биологическом отношении... — начал Эгрей.

— Довольно! — Магистр привскочила в кресле. — Эта идеи будете развивать на диспуте по естественным дисциплинам. Мы говорим о поэзии.

— Значит, я — самка? — прошипела Софена.

— Поговорим об этом после, — отозвался Эгрей. — Вернемся к поэзии, ладно?

— Ладно... — Софена посмотрела на Пиндара. Она почувствовала, что исчерпала свои возможности и больше не в состоянии выдавить из себя ни одной мысли.

Пиндар подхватил нить:

— Поэзия может завораживать и влиять на человека, минуя его сознание, — высказался он. — Я неоднократно наблюдал за ее действием.

— Очень хорошо, — сказала магистр. — Диспут окончен. Выношу благодарность всем участникам.

Она встала и быстро пошла прочь.

Софена только этого и ждала. Одним прыжком она подскочила к Эгрею и набросилась на него:

— Стало быть, я — самка, так, по-вашему?

— Я же сказал: в биологическом смысле — да, несомненно.

— Так я докажу вам, что это не так!

— Любое лицо, принадлежащее к женскому полу, является самкой, — повторил Эгрей, — и лично я не вижу этом ничего зазорного. Это природа. Я-то тут при чем?

— При том! А вы, стало быть, будете распевать песенки... в прозаическом пересказе... Самец!

— Не смею отрицать и этого, — сказал Эгрей.

— Мужчинам, конечно, можно все, — буркнула Софена. — Они могут совращать нас и бросать по своему усмотрению, а поэзия только служит им на пользу. И как ловко все придумано! В возлюбленной воспевают что угодно, только не ум, не волю! Любимая, в представлении поэтов, должна быть красива, податлива, глупа и терпелива... Ну, еще может немножко помучить — для виду. Берегись, девушка, если ты умна! Берегись! Ты никогда не будешь любима!

— Софена, остановись, — вмешалась Аббана.

Но Софена оттолкнула подругу так грубо, что она едва не упала.

— Лучше молчи! Он тебя бросил ради этой отвратительной богачки, а ты даже не страдаешь!

— Почему я должна страдать? — спросила Аббана. — Ну да, мы с Эгреем были одно время... друзьями. Но я перед всеми могу повторить: лично для меня наш разрыв не был ни трагедией, ни даже бедой. Так, мелкая неприятность.

— Уведите Фейнне, — быстро сказал Эмери Элизахару.

Но Фейнне заупрямилась.

— Я хочу послушать, о чем здесь будут говорить. Похоже, я очень многого не знаю...

— Госпожа, мы опоздаем на почвоведение, — настойчиво повторял Элизахар. — Это важный предмет. Не стоит пропускать лекции.

— Отстаньте от меня! Почему вы за мной надзираете? Кто дал вам право решать, где мне находиться и что мне слушать? — Фейнне вырвала у него руку. — Я хочу остаться, — объявила она.

— Уберите ее! — завизжала Софена. — Уберите ее, иначе я за себя не отвечаю! Я что-нибудь сделаю ей!

Фейнне спросила негромко:

— Это она обо мне?

— Да, — сказал Элизахар. — У нее истерика. Незачем присутствовать при подобной сцене. Эти вещи и в романах-то читать неловко, а участвовать в них — занятие совершенно плебейское.

— Вы правы, — согласилась вдруг Фейнне и протянула ему руку. — Уведите меня. Вы совершенно правы,

— Как всегда, — добавил Элизахар, помогая ей пробраться между скамей.

— Ну вот, теперь, когда наша нежная красавица удалилась, можем наконец высказаться начистоту, — заявила Софена. — Господин Эгрей изволит утверждать...

— Мы слышали то, что он изволит утверждать, — перебила Аббана. — Неужели тебе доставляет удовольствие пережевывать эту тему?

— Не удовольствие, — заскрежетала зубами Софена. — А... Просто кое-кто должен знать свое место.

— Женщина, если на то пошло, тоже должна знать свое место, — сказал Эгрей. — И я утверждал и буду повторять: милым чириканьем можно соблазнить любую самочку.

Он наклонился к самому уху Софены и прошептал.

— Через месяц та нежная красавица, которая только что спаслась отсюда бегством, будет меня обожать Я буду целовать ее при всех. И это произойдет благодаря нашей доброй, прекрасной и очень полезной поэзии. Спорим?

Софена отпрянула, как будто он ее ударил.

— И ты готов побиться об заклад?

Эгрей кивнул.

— Более того, я уверен, что выиграю.

Пока они шептались, присутствующие начали расходиться. Осталось всего несколько человек; прочие утратили всякий интерес к спору, который превратился в заурядный скандал.

— А знаешь что, — медленно проговорила Софена, — пожалуй, я расскажу об этом Элизахару. Пусть он всего лишь слуга — мне кажется, к его мнению наша красавица прислушивается. Посмотрим тогда, как ты суметь выиграть. Ну что?

Она подбоченилась и посмотрела на него победоносно.

— Ты не сделаешь этого, — прошептал Эгрей.

— Еще как сделаю!

— Нечестная игра.

— Честная, честная.

Аббана подошла к Эмери и Гальену и уселась рядом с ними. Маргофрон, сопя, подобрался к ним из задних рядов.

— Дурацкий диспут, — сказал Эмери. — Давно такой глупости не было.

— Это потому, что Софена пришла и раскрыла свой хорошенький ротик, — сообщил Маргофрон. — Все-таки она жуткая особа. Лично у меня просто мурашки от нее бегут по всей коже.

— В таком случае, это очень много мурашек, — согласился Эмери.

— Целые стада, — подтвердил Маргофрон. И перевел разговор на другое: — Это правда, что ты добыл плащ умершего гробовщика?

— Истинная правда, — подтвердил Эмери. — Завтра приду в нем на занятия. Нужно дырку зашить. Великовата дырочка, будут обращать внимание.

— Ну как тебе повезло! — раззавидовался Маргофрон.

— Колпак экзекутора — трофей непревзойденный, — утешил его Эмери.

— А этот гробовщик — он правда умер?

— У меня на руках, — заверил Эмери. — Его последние слова были: «Позаботься о моей безумной дочери Она — настоящее растение. Ничего не соображает. Боюсь, без меня это растение зачахнет...»