— Странно, — пробормотал Гальен. — Зачем ей было сообщать тебе все это?

Эгрей пожал плечами.

— Понятия не имею. Однако я нижайше поблагодарил магистра. Под конец она дала мне совет: непременно побить Софену в каком-нибудь диспуте. Я должен убедительно показать, что мои успехи в учебе превосходят достижения бедняжки Софены, которая — будем откровенны! — ничего из себя не представляла.

— Давай не будем дурно говорить о покойнице, — строго предложил Гальен.

Эгрей пожал плечами.

— Да пожалуйста... Мне все равно. Покойники никогда еще меня не тревожили. В отличие от живых...

— Зачем ты убил ее? — спросил Гальен. Он вдруг понял, что Эгрей вот-вот скажет ему правду.

— Чтобы не стояла у меня на пути, — просто ответил Эгрей. — Мне нужно было получить это место. Ну да, а что ты удивляешься? Разве ты не сделал бы то же самое, будь у тебя возможность, не заканчивая курса, сразу получить должность управляющего в богатом имении?

Гальен попытался заглянуть в себя и найти ответ в глубине души, но там зияла удручающая пустота. Он попросту не знал.

— Не знаю, — пробормотал Гальен.

— Я рассчитал все правильно и убил ее в точности так, как предполагал. Меня раскусил только один человек. Проклятье, я не ожидал, что он притащится на этот поединок! Если бы не Элизахар, никто из вас и не догадался бы о моей проделке... Ну да ладно, дело прошлое. — Он похлопал Гальена по руке, а затем улыбка Эгрея сделалась кривой. Он как будто насмехался сам над собой. — Я уехал из Академии и направился прямехонько к графу Кросту.

— И что граф?

Эгрей деревянно расхохотался.

— А ничего! Никто ни сном ни духом не ведал там ни о каком новом поместье. Заявки в Академию они тоже не присылали. Я попытался поговорить с самим графом, настаивал, ссылался на магистра Даланн. Бывает ведь, что слуги ничего не знают.

— И что граф? — снова спросил Гальен.

— Велел поколотить меня палками и выгнать за пределы своей земли, — сказал Эгрей. — На этом моя карьера управляющего завершилась.

Гальен помотал головой.

— Я ничего не понимаю...

— Я пока тоже мало что понимаю. Думаю, магистру Даланн нужно было, чтобы мы с Софеной убили друг друга. Только неясно, зачем.

— У Софены не было ни единого шанса убить тебя, — возразил Гальен. — Магистр Даланн однозначно добивалась того, чтобы ты убил Софену.

— Еще менее понятно. Впрочем, — Эгрей отобрал у приятеля кружку и одним махом прикончил остававшееся в ней вино, — мне это безразлично. Я записался в солдаты, и теперь моя жизнь изменилась.

Их мирную беседу прервал визг Аббаны.

— Ненавижу! — кричала девушка. — Проклятые аристократы! У них — все, они — с рождения все имеют... Они воображают, будто... могут топтать... и достоинство... что угодно — ногами! Им — все, а другим — ничего! Могут жизнь сломать!

— Ого! — выговорил Эгрей, иронически поднимая брови. — Кто это так досадил нашей Аббане?

— Эмери со своим братцем, — хмуро ответил Гальен.

— У Эмери есть брат? Никогда не слышал.

— Младший. Еще сопляк.

Эгрей покачал головой.

— Знаешь что, Гальен? Сдается мне, не одного меня в этой Академии использовали и выбросили. Нам, отбросам общества, следует держаться друг друга.

Гальен схватил его за руку.

— Ты прав! — страстно проговорил он. Теперь ему казалось, что он нашел единственный выход из положения, в котором они с Аббаной очутились. — Коль скоро мы для них — отбросы... Так и будем отбросами!

Эгрей чуть приподнялся и заорал:

— Сержант!

— До сих пор не верю, что мы это сделали, — сказала Аббана.

Они уже сутки шагали вместе с отрядом наемников, удаляясь от Изиохона.

— По-моему, это было здравое решение, — отозвался Гальен.

— Здравое! Принятое в пьяном виде, — фыркнула девушка.

— Ты жалеешь? — спросил Эгрей.

Она покачала головой.

— Мы действительно не могли вернуться в Академию. Она исчерпала себя. Не знаю почему, но мне даже думать об этом месте отвратительно. Особенно после того, что ты рассказал о том, как поступили с Софеной и тобой.

Эгрей ухмыльнулся.

— Душенька, зато теперь мы свободны!

Они переглянулись — все трое, а затем, не сговариваясь, прибавили шаг.

Скоро отряд перевалил первую гряду, и для троих бывших студентов Изиохон навсегда остался в прошлом.

Элизахар знал, что Чильбарроэс подсматривает его сны. Но это были неинтересные сны — из числа тех, которые Элизахар разделял с множеством других людей. Сны о том, что нужно срочно ехать, но в последний момент пропала какая-то нужная вещь. Сны о том, что кровать вместе со спящим в ней человеком летит по неинтересному небу, где может встретиться разве что дымовая труба. Сны о том, что все вокруг непомерно огромное (Элизахару объясняли: такие сны означают детские воспоминания, ведь только в детстве стул кажется размером с целого человека, а земля очень близка и играет куда большую роль в твоей жизни, ибо ежеминутно в состоянии больно укусить за колено или треснуть по скуле).

Нет, это были бессодержательные сны. Они ничего не рассказывали ни о самом Элизахаре, ни о том деле, которым он сейчас занимался. Чильбарроэс спокойно мог бы и не подсматривать их.

Иногда солдат чувствовал, как прозрачный старик с двухцветным лицом раздосадованно исчезает из его забытья. Тогда Элизахара охватывало облегчение: с него снимали ответственность за скучные видения, и он мог спокойно отдыхать, оставаясь самим собой, самым обыкновенным человеком. И никто не требовал, чтобы он притягивал к себе прозрения, никто не злился за то, что эти прозрения не приходят.

А затем вновь в его сознании возникал Чильбарроэс, прогневанный, нетерпеливый, и мучения Элизахара возобновлялись.

Однажды Элизахар проснулся от того, что у самого его локтя кто-то развел костер. Пламя мертвенного голубого цвета, точно кормилось дровами из преисподней, стояло почти вертикально на сухих ветках. Желтоватая луна уже зашла, и воздух был мертвенно-синим.

Элизахар не столько увидел, сколько почувствовал, что он больше здесь не один. Рядом находился кто-то еще, и сомнений в том, кем мог быть этот «кто-то», не оставалось.

— Чильбарроэс! — прошептал солдат. — Что ты делаешь в моих снах? Неужели тебе мало подсматривать?

— Это не сон, — отозвался голос из индиговой темноты. — Это почти наяву...

Элизахар уселся.

— Я варил здесь мясо, — предупредил он. — Подбил вчера гуся.

— Знаю, — спокойно отозвался Чильбарроэс. — Расскажи, что здесь происходит. Из твоих снов я ничего не могу понять.

Элизахар сморщился.

— А нельзя сделать так, чтобы ты просто в них не появлялся? Лучше я буду тебе докладывать обо всем наяву.

— Ну вот и докладывай! — фыркнул Чильбарроэс.

— Охраняют ее хорошо, — начал Элизахар. — В одиночку я с ними, ясное дело, не справлюсь, но попробовать стоит. Скоро определюсь с целями и начну.

— Выражайся яснее! Что начнешь?

— Охоту. — Элизахар поморщился: прозвучало слишком самоуверенно, с эдакой наемнической залихватскостью.

Но Чильбарроэс отнесся к этому с явным одобрением.

— Самое естественное намерение, коль скоро мы имеем перед собою охотничий домик и ничто иное.

— Дался тебе этот «охотничий домик»! — проговорил Элизахар с досадой. — Да будь это хоть выгребная яма для бедных, какая разница, как назвать!

Чильбарроэс склонил голову набок, причудливо гоняя тени по всему лицу.

— Да? — отозвался он с непонятной печалью. — Тебе безразлично, как это назвать?

— Именно, — сказал Элизахар, отводя взгляд. — Нет никакой разницы. Важно, что этот дом хорошо охраняется, а Фейнне — там, внутри...

Чильбарроэс вдруг посмотрел прямо на него и, чуть раздувая ноздри, произнес:

— А вдруг она уже умерла? Ты здесь сидишь, греешь задницу о теплые мхи, а она мертва...

На миг у Элизахара онемели губы и кончики пальцев, но когда этот миг прошел, солдат понял, что Чильбарроэс просто хотел причинить ему боль. Непонятно, чем это было вызвано — доискиваться до причин Элизахар не стал. Обычный каприз, не более.