Положение их крайне тяжелое и неопределенное: с одной стороны, не зная за собой никакой вины, они могли бы рассчитывать быть отпущенными на свободу, что бывает редко: с другой стороны, находясь в неведении, что им инкриминируется, а, следовательно, неизвестно, какое последует наказание, они готовится ко всевозможным сюрпризам: или отправят в ссылку, или посадят в тюрьму, или заточат на Соловки, или... или... даже расстреляют (что бывает при «ударниках красного террора»). Вот в таком трепетном ожидании они находятся обычно несколько месяцев, ожидая приговоров мнимых провокаторских судебных органов ГПУ.

Для полноты картины здесь не лишним будет описать процедуру шутовских судебных разбирательств в учреждениях ГПУ.

В центральном ГПУ (Москва, Лубянка, 2) существуют два карающих органа: это Коллегия ГПУ, как высшая инстанция, и Особое Совещание при той же Коллегии и ей соподчиненное. Вот эти два органа Красного Террора и распоряжаются судьбами всех россиян; порою производят массовые расстрелы. Советское правительство, оправдываясь перед заграницей в своем открытом злодеянии, расстреле 20 монархистов, как бы в отмщение за убийство Войкова в Варшаве, декларировало эти органы, как судебные установления.

Правда, с оговоркой, «революционные судебные установления».

На самом деле, эти органы при выполнении своих функций не имеют ничего сходственного с судебными установлениями культурных народов.

Это ничто иное, как карающие органы красного террора.

Различие между этими двумя органами лишь по подсудности тех или иных дел; процессы же судебных разбирательств и постановление приговоров мало различествуют в этих двух Шемякинских судах нового типа; видите ли, «революционного времени».

На основании тех сведений, которые посчастливилось мне собрать на Соловках от самих же ссыльных чекистов и даже бывших следователей ГПУ, я опишу вкратце процедуру рассмотрения дела в Особом Совещании при Коллегии ГПУ.

В течение всей недели многочисленный штат следователей всех отделов ГПУ приготовляет массу дел для рассмотрения в очередных заседаниях, — мелких дел Особого Совещания, а крупных Коллегии. Каждое из них заседает один раз в неделю. Надлежит помнить, что рассмотрение дел в Особом Совещании происходит без присутствия обвиняемого или кого-либо из посторонних.

Бывают недели, когда накапливается дел для рассмотрения на однодневном заседании Особого Совещания до 200 дел, даже доходит до 300.

Следует заметить, что в большинстве дел фигурируют несколько обвиняемых.

Отсюда можно лишь вообразить, какого множества людей решается судьба в течение одного заседания.

Естественно, не может быть и речи о рассмотрении каждого дела. Да, собственно, дела даже и не раскрываются, так как члены Совещания не находят в этом никакой надобности.

Они всецело полагаются и вполне доверяют следователям, которые и являются фактически вершителями судеб жертв Красного Террора.

Обычно следователи являются на заседания Совещания с заготовленными заранее постановлениями с обозначенными уже мерами наказания тому или другому свободному гражданину СССР.

По словам самих же следователей, на заседаниях Особого Совещания происходит в большинстве случаев лишь процедура подписания заготовленных уже постановлений.

Обыкновенно, как говорили бывшие следователи, заседания происходят так: следователь, имея пачку сделанных им кратких следственных заключений с приложенными к ним заготовленными постановлениями в трех экземплярах, становится сбоку от правого по месту сидения члена Совещания и подкладывает ему для подписи одно за другим постановления. Член Совещания, не читая, быстро, размашисто подписывает постановление и передает соседу слева, а тот следующему. Одного следователя сменяет другой и т. д.

Вот как быстро и просто решается судьба жертв Г.П.У...

Несомненно, у каждого читателя возникнет вопрос: при таком упрощенном судопроизводстве и при том доверии, каким пользуются следователи, кстати, в большинстве мальчишки, возможны ли и в каком размере злоупотребления со стороны следователей.

На этот вопрос пусть каждый сам, учитывая психологию чекистов, способных на всякую подлость, сделает предположение о размерах злоупотреблений.

За все время пребывания в тюрьмах, на Соловках и в ссылке, я слышал о многих фактах беззастенчивого взятничества и вымогательства со стороны агентов ГПУ и особенно из юридического персонала ГПУ. Перечислить их не представляется возможным, ибо их несть числа, да, кроме того, это и не интересно.

* * *

Часто подследственные каэры не знают, какое судилище будет разбирать их дела, — почему не могут даже предугадать, какое ждет их наивысшее наказание.

Кроме того, наблюдаются резкие крайности между приговорами Коллегии ГПУ по аналогичных делам. Я сам знаю случаи, когда люди были обвинены по одной и той же статье и им инкриминировались деяния до мельчайших подробностей одинаковые, хотя, допустим, и мнимые, получали различные сроки наказания; — один, например, десять лет, а другой пять на Соловки. Такое крупное различие в наказании за одно и тоже деяние происходило лишь потому, что их дела рассматривались в разных заседаниях Коллегии. Следует добавить, что в коллегии дела, все-таки, разбираются, хотя и скоропалительно, и также в большинству заочно.

Будучи на Соловках, я старался выяснить причину такого несоответствия в наложении наказания за одно и тоже деяние, вел беседы на эту тему с ссыльными чекистами из судебного <вира>. Они находили такое явление самым обычным и в порядке чекистской практики, и объясняли это тем, в каком настроении члены Коллегии были в день заседания.

По их словам, если члены Коллегии прокутили всю ночь перед заседанием, что случается часто, и пришли на заседание с похмелья с головными болями; словом, в удрученном состоянии, то тогда жертвы ГПУ не жди никакого снисхождения. Обыкновенно в такие дни дают максимальные сроки: десять, семь лет и минимум пять, и, само собой, выносят больше приговоров с применением высшей меры наказания, то есть, расстрела.

Или же обратное явление: случалось, и наверно, до днесь так бывает, что во время перерыва заседания члены коллегии навестили ближайший ресторан, хорошо закусили и изрядно выпили, а затем возобновили заседание в благодушном настроении, то счастливы те, чьи дела будут рассматриваться, — им назначают минимальная сроки: пять, три года Соловок, или административная высылка, и даже оправдание.

Однако, те же рассказчики, бывшие следователи, вспоминали случаи, когда члены коллегии в разгоряченно-пьяном состоянии входили в звериный раж жестокости и суровости и налагали предельные по данной статье наказания и даже, для согласования, приказывали следователям изменить следственные заключения. Возможно, у некоторых читателей возникнет подозрение в утрировке мною передаваемого. Открыто заявляю, что никакой утрировки нет; передаю то, что слышал от осведомленных лиц, и даже, наоборот, излагаю с некоторым умалением красочности рассказанного. Весь секрет в том, что в большинстве случаев заседания Коллегии происходят без присутствия обвиняемого, и уж, конечно, без всяких защитников и свидетелей с их стороны.

Судьба обвиняемого решается заочно.

Самая процедура заседании Коллегии имеет видимость как бы судебного процесса. Каждое дело рассматривается отдельно. Правда, мигом. Следователи докладывают дела и обычно подробностей дел не касаются, а лишь зачитывают свои следственные заключения. Затем прокурор предлагает меру наказания.

Таким образом, на заседании Коллегии ГПУ присутствует одна сторона, обвиняющая, без присутствия ответчика; при чем судьями являются лица, которые по самому духу органа ГПУ принадлежат к палачам-карателям. Отсюда явствует, что жертвам ГПУ рассчитывать на снисхождение не приходится. Единственно может быть послабление, когда члены Коллегии будут по пьянке в благодушном настроении.