Рейчел знает, что не соответствует этому миру. Совершенно к нему не подходит. В детстве у нее были большие деревянные цифры с шероховатой поверхностью — развивающая игрушка для обучения счету. У других детей не было таких тактильно-зернистых цифр, а у нее были, и Рейчел знала, что ее нейротипичные одноклассники ее недолюбливали, считали странной и вообще больной на голову. Еще Рейчел помнит, что она могла целыми днями вообще ничего не есть, потому что еда на столе была не той температуры, или не того цвета, или не так разложена на тарелке; и это было неправильно. А потом Рейчел открыла для себя компьютерные игры, в которые можно играть одному. Впервые в жизни она нашла что-то такое, что ей подходит: двухмерное, толерантное, безоценочное, четко определенное пространство, в котором не было неправильно подогретой еды, тошнотворных цветных рисунков и обижавших ее одноклассников. Там, в этом пространстве, оживал ее аватар, Игрок 1. В отличие от самой Рейчел Игрок 1 имеет исчерпывающее представление о мире и времени. Жизнь Игрока 1 — это скорее живописное полотно, нежели повествование. Игрок 1 сразу все понимает и может по собственной воле менять времена: прошлое, настоящее и будущее. Игрок 1 абсолютно свободен; идеальная программа на идеальном «железе». Это пространство внутри игры — единственное место в мире, где Игрок 1 (за неимением других вариантов миров) ощущает себя нормальным.
Еще Рейчел знает, что она «красивая». Это так называется, «красивая», но она не имеет понятия, что это такое. До семи лет она вообще не могла смотреться в зеркало: сразу же начинала кричать от страха. Если ей показывали несколько фотографий с изображениями разных людей, среди которых была и ее собственная фотография, она с трудом находила себя, а бывало, что и не находила вовсе. Но Рейчел знает, что из-за ее «красоты» люди относятся к ней иначе: не так, как они относились бы к ней, не будь у нее данного качества. Отец говорит, что ее красота — это ее трагедия, что бы ни значила эта «трагедия». Рейчел не понимает, что это такое. Наверное, трагедия — это когда все хорошо, а потом вдруг становится плохо. Трагедия — это напрасная трата человеческой жизни.
Но Рейчел докажет, что она не напрасно растрачивает свою жизнь. Например, она уже доказала, что умеет одеться стильно — как нормальная человеческая женщина. Она прочитала в журнале, что у каждой женщины непременно должно быть маленькое черное платье и что все женщины любят одежду от Шанель; так что она взяла все свои деньги, заработанные на разведении лабораторных мышей, поехала в центр, в бутик «Шанель», и купила маленькое черное платье и туфли за 3400 долларов, то есть за столько, сколько она получила бы за 8200 мышей. Рейчел зашла и в салон красоты, к косметологу. Попросила, чтобы ей подобрали макияж с «полным преображением», потому что она где-то слышала, что женщины любят ходить к косметологу — и что женщину, которая следит за своей внешностью, мужчины считают особенно привлекательной. А потом, высчитав наиболее подходящий день менструального цикла, она оделась и сделала макияж, как нормальная — плодовитая и соблазнительная — человеческая женщина, села в такси и поехала в коктейль-бар рядом с аэропортом, потому что читала в интернет-чатах, что это именно то место, куда люди ходят искать партнеров, чтобы перепихнуться. Словом «перепихнуться» люди обозначают одноразовый, без всяких последующих обязательств и чаще всего не ведущий к зачатию половой акт. В аэропортах у людей, как правило, наблюдаются сбои в ощущении собственной личности, отчего их поведение меняется, и они позволяют себе многие вольности, в частности — сексуальные эксперименты, которые они никогда бы себе не позволили в обычной жизни.
И вот теперь Рейчел сидит в коктейль-баре за допотопным, зараженным изрядным количеством вирусов компьютером, который издал при включении резкий звук игрового автомата, и на экране возникла заставка: многочисленные женские половые органы и текст, предлагающий познакомиться с обольстительной дамой. Все будет прямо сейчас, не откладывая, только сначала нужно ввести номер кредитной карты. Visa, Amex, JTB или MasterCard. Непродолжительный поиск отследил трафик до сервера в Белоруссии, статистически не самого безопасного места для указания данных по кредитной карте.
Рейчел готова к своему поиску материнства.
Рейчел обратила внимание на бармена с красным, обожженным солнцем лицом. Интересно, сколько ему лет? Вполне приемлемая кандидатура, но Рейчел вспомнила, что бармен здесь на работе, а значит, скорее всего не расположен проявлять сексуальную расторможенность и искать себе партнершу, чтобы перепихнуться. Бармен разговаривал с женщиной, которой на вид было лет тридцать шесть — или, может быть, тридцать четыре, если она любит выпить. Возраст женщины определить всегда легче, чем возраст мужчины; в отношении женщин природа как-то щедрее на визуальные подсказки. За барной стойкой сидел еще один мужчина… чуть за тридцать, наверное? С виду крепкий, упитанный. Рейчел попыталась определить, хорош ли он собой. «Хорош собой» — так говорят о красивых мужчинах, и для нейротипичных людей мужская красота служит признаком хорошего племенного производителя. Рейчел уже не первый год изучает журнал «Стиль», пытаясь понять язык внешности, но ей так и не удалось определить для себя эталон привлекательности. С другой стороны, в пиджаке у мужчины за стойкой (который с тех пор как пришел, выпил уже две порции виски) лежат две толстенные пачки денег. Видимо, это значит, что он богат. И в состоянии прокормить ребенка.
Рейчел заметила, что он то и дело поглядывает в ее сторону, и поняла это как эротический интерес. Она знала, что теперь ее очередь подать ответный сигнал, поэтому оторвалась от компьютера и подошла к стойке походкой, которую подсмотрела у манекенщиц по телевизору.
Познакомившись с этим мужчиной — Люком, — Рейчел решила, что он в общем-то ей подходит. Люк выпил две порции виски, а значит, был более склонен смеяться, чем если бы он был в трезвом виде, и Рейчел очень надеялась, что он не будет смеяться. Она ненавидела смех. Смех был как восклицательный знак в конце предложения, напоминавшего ей, что она — не совсем человек. И вообще это был жуткий звук. Почти такой же противный, как плач младенцев.
В рекламе по телевизору показали оленя, и Люк завел разговор об олене, и Рейчел показалось, что она очень даже неплохо справилась с этой темой. Потом они говорили о религии, и Рейчел вполне обоснованно изложила свою позицию. Затем в разговоре возникла пауза — сразу после того, как Люк упомянул воробьев, — и Рейчел воспользовалась этой паузой и огляделась по сторонам.
Потом Люк спросил, какие новые интересные мысли возникали у нее сегодня. Вопрос прозвучал как-то совсем неожиданно и не к месту, это было понятно даже Рейчел. Может быть, это и есть пресловутая «прелюдия», о которой она читала?
— Это вопрос для прелюдии, Люк?
Люк улыбнулся и чуть было не рассмеялся, но все же сдержался, за что Рейчел была очень ему благодарна.
— Нет. Не для прелюдии. Наша церковь теряет молодых прихожан, и нам дали брошюрку, где сказано, как можно установить контакт с молодыми мужчинами и женщинами. И там было написано, что женщинам нравится, когда им задают этот вопрос, только им его никогда не задают. Поэтому я и спросил.
Рейчел не могла разобрать, какое именно чувство сквозит в голосе Люка. Может быть, горечь? Расшифровывать эмоции в тоне голоса ей было еще сложнее, чем различать лица. Но ее чуть ли не парализовало от удовольствия, что ее назвали женщиной, и поэтому ее ответ получился достаточно многословным, хотя обычно она не любила много говорить:
— Сегодня у меня и правда возникла одна интересная новая мысль. Я думала о героях фантастических телесериалов. О бессмертных персонажах. Которые в принципе неубиваемы. Если в них выстрелить, рана от пули заживает почти мгновенно, и они поднимаются как ни в чем не бывало. Если они потеряют руку, у них отрастает новая рука. Если их разнести на кусочки взрывом, они полностью регенерируются из какого-то одного куска, а все остальные куски разлагаются, как и положено мертвой материи. Но если взорвать его атомной бомбой, из чего он тогда восстановится? Он же вообще распадется на атомы. И я подумала, что, если от него останется хотя бы одна молекула ДНК, он все равно сможет регенерироваться и продолжить свое бессмертное существование. И знаете, Люк, судя по книгам, которые я читала, — об устройстве вселенной, о строении атомов, — возникновение жизни было неизбежно. Фактически, наша вселенная задумана как гигантская машина для производства жизни. И даже если все до единой молекулы ДНК этого бессмертного персонажа будут уничтожены при ядерном взрыве, составлявшие их атомы все равно будут нести в себе импульс к созданию жизни. И неизбежно ее создадут.
