Хеопс, сын Снофру, надменно разглядывал строительную площадку собственной пирамиды с высшей точки, до которой ее достроили, — примерно с половины предполагаемой высоты. Даже так пирамида была очень высока. На нижнюю половину ушло примерно четыре пятых общего количества камня. По мере возвышения пирамида резко сужалась.

Хеопсу понравилось увиденное: храмовый комплекс, пристань и канал, по которому поступали гранит и превосходный известняк, работники, тянущие под присмотром бдительных мастеров нагруженные камнями волокуши (с высоты смотровой площадки они казались не крупнее жуков), и поднимающиеся вдоль боков пирамиды узкие насыпи. Но когда взгляд темных глаз фараона вернулся к плоской площадке, на которой он стоял и куда бережно укладывали пронумерованные камни, на его лице отразилось сомнение.

— Останови работы, родич, — щелкнул пальцами Хеопс. — Мне не нравится.

Принц Хемиун, племянник, а также визирь и главный зодчий фараона, отдал приказ немедленно. Иного он от Хеопса и не ожидал. Хотя слова фараона задели его за живое, на невыразительном лице зодчего ничего не отразилось. За долгие годы он научился прятать свои чувства.

— Не нравится, о великий?

— Совсем не нравится! Я передумал! Я не сомневаюсь, что погребальная камера послужит защитой от воров-смертных и жрецы моего храма будут охранять ее вечно, но вдруг случится землетрясение? Потолок камеры рухнет! Мой саркофаг раздавит камнями! Ты должен построить новую камеру, выше, где над ней будет меньше камня.

— Как пожелаешь, повелитель. Я могу построить новую камеру.

Хемиун не колебался с ответом. Он уже обсуждал этот вопрос с подчиненным ему мастером Зези. Им дважды пришлось пересматривать планы неимоверного рукотворного памятника. Сначала они проложили нисходящий туннель к камере, высеченной в скальном основании пирамиды. Устрашенный (хотя никто не решался высказать этого вслух) мыслями об огромной массе камней, что будет возвышаться над ним, когда его положат в саркофаг, Хеопс потребовал, чтобы погребальную камеру устроили внутри пирамиды. Тогда через уже уложенные блоки прорезали новый, восходящий проход (что оказалось очень неудобной и тяжелой задачей), который потом становился горизонтальным и вел ко второй погребальной камере.

А теперь Хеопсу не понравилась и она.

— Повелитель, вот эти только что уложенные блоки будут нам мешать. Мы пробьем в них новый проход. Потом еще одна восходящая галерея, примерно такая… — Хемиун начертил набросок на одном из подставленных под дневной свет блоков, — поведет к более высокой погребальной камере.

«И я очень надеюсь, что этот план тебя наконец-то устроит».

— И помни, родич, строительство не должно вестись в спешке и необдуманно.

Хеопс пронзил зодчего строгим взглядом, для чего ему пришлось задрать голову. Они были на удивление непохожи, хотя их связывали кровные узы. Божественный владыка Двух Земель, дающий пищу, а также носитель множества других титулов, кипел быстрой, нетерпеливой жизненной силой, что находило отражение во всем — и в речи, и в движениях. Его широкое лицо, с сильно выступающим носом и узкими глазами, трудно было назвать красивым, но оно говорило о характере, с которым не стоит шутить.

Визирь, выше и моложе фараона, с большим животом и широкими плечами, с тяжелыми руками, скрывал под слоем жира внушительные мускулы. Круглое, мясистое лицо выдавало опытного придворного. Он также проявил себя умелым распорядителем.

— Дядя! — возразил Хемиун, — Я подготовился к такому повороту дел, и не только к нему. Клянусь, что работы поведутся со всевозможным тщанием. Вес камня над твоей камерой будет распределяться при помощи нескольких разгрузочных полостей, а между ними для прочности я проложу толстые плиты. Если ты окажешь мне честь отобедать со мной сегодня вечером, я с удовольствием покажу тебе планы.

Как и надеялся племянник, Хеопс принял приглашение. За беспокойством, которое фараон выказывал в отношении своей гробницы, стояла не одна лишь мелочная придирчивость. Со своей наследственностью Хеопс и без заверений жрецов знал, что переживет смерть. Хемиун медленно оглядел возводимую им царственную гробницу — самое величественное строение, сооруженное руками людей как жилище для бессмертного вампира, чтобы оберегать его после того, как тело умрет и будет забальзамировано. Пирамида строилась только для этой це

ли — и

Никто за пределами царской семьи не знал эту тайну.

Визирь задумчиво смотрел вниз, на снующих туда-сюда рабочих, которые радостно пользовались неожиданной передышкой. С сухой усмешкой он отметил про себя, что уж кто-кто, а рабочие пребывают в полной безопасности от вампирских похождений фараона и его семьи. Даже если забыть об исключительной важности ведущейся стройки, чеснок в их рацион добавлялся щедрой рукой.

— Ты уже слышал, родич, что недавно кто-то осквернил гробницу моей матери? — внезапно нарушил молчание фараон. — Туда пытались проникнуть грабители. Они повредили одну стену, но стража их так и не поймала. Как они посмели? Я сам их разыщу.

Фараон имел в виду, что выйдет на охоту ночью, на свой лад. При этой мысли Хемиуну с трудом удалось сохранить невозмутимое выражение лица. Ему, полукровке, не передалась способность покидать тело и принимать любую форму — летучей мыши, тумана, черной собаки или змеи, зато его проклятия отличались особой силой и он умел в какой-то мере предвидеть будущее.

— Так тому и быть, о владыка, — пробормотал зодчий.

— Мои царицы тоже будут похоронены в пирамидах, но поменьше моей. Саркофаг моей матери необходимо перенести в новое, более безопасное место. Проследи за выполнением, Хемиун.

Визирь с поклоном заверил фараона в немедленном исполнении приказа.

Вампиры не выходят на охоту днем. Именно по этой причине братство Ра, тайное общество, посвятившее себя борьбе с ночнокрылыми, решило привести Менхафа в свое укрытие в полдень. Глаза ему закрыли повязкой, а руки связали за спиной кожаным ремнем.

Поскольку в месте, куда его привели, веяло прохладой и пахло горящим в лампах маслом, солдат догадался, что находится под землей. В воздухе стояла пыль, и, помимо врезавшегося в руки ремня, он ощущал под ногами плоский, уложенный людьми камень. Вокруг него слышалось дыхание, время от времени кто-то вздыхал, почесывался, переминался с ноги на ногу… Хотя все покорно и дисциплинированно молчали. Один раз кто-то закашлялся. И тут прямо перед Менхафом кто-то заговорил. Голос звучал размеренно и без интонаций, как если бы говорящий старался, чтобы его не узнали.

— Менхаф, сотник, ты убил вампира. Не многие могут похвастаться таким подвигом. Мы заверяем тебя, что твоего дядю убила именно она. Ты отомстил за него.

— Это действительно была Хетепхерес? — спросил солдат.

— Да. И не жалей о ней. Перед тем как члены нашего братства отвели тебя к демонице и дали оружие, способное ее уничтожить, ты клялся, что не пожалеешь о последствиях, лишь бы удалось отплатить за убийство родича. Мы поверили твоему слову. Ты говорил правду или болтал попусту?

— Правду! — горячо воскликнул Менхаф. Ему не нравилась повязка на глазах. — А теперь снимите повязку. Я не буду говорить с вами вслепую и со связанными руками.

— Подожди, пока услышишь, что мы предлагаем, — ответил второй голос с оттенком насмешки. В нем проскальзывали нотки, говорившие о почтенном возрасте говорящего. — Возможно, что тогда ты обрадуешься повязке, а заодно пожалеешь, что не родился глухим. Клан вампиров угрожает всему Египту. Солдат, ты знаешь, кто такие вампиры?

— Призрак, который кормится кровью живых, — нетерпеливо выпалил Менхаф.

— Не совсем и не только. Вампиры начинают жизнь обычными мужчинами и женщинами, но несут в себе чудовищное, проклятое наследие. Оно считалось древним еще в те времена, когда закладывали первый кирпич при постройке Мемфиса. Это наследие передается из поколения в поколение, оно течет в их крови подобно темной реке, а происходит из седого прошлого, о котором мы ничего не знаем. Они рождены вампирами. При жизни они обладают великой способностью к магии, а их духовные двойники могут ночами покидать тело в любой приятной им форме и творить злодеяния.