Но я забегаю вперед.

Босые слуги в простых туниках бесшумно подали роскошные — я не преувеличиваю — кушанья. К нам присоединилось еще около дюжины человек, среди них был хозяин дома, назвавшийся Исидором, Хармион, еще одна женщина, не молодая и не старая, а, как и Хармион, совершенно неопределенного возраста и другие… греки. Все они ложились на кушетки, все изредка обменивались фразами на том же древнем диалекте.

Мне показалось, что никто не увлекался едой, а некоторые и вовсе ограничились несколькими глотками вина.

Все происходило как в каком-то зловещем романе.

— Рассматривайте это как сцену из романа, — обратился ко мне Исидор. — Вообразите, как мог бы использовать этот материал мистер Хаггард.

— Вы читали Райдера Хаггарда?

Он рассмеялся. И это было ужасно. По какой-то причине в этот момент мне показалось, что он не человек.

— У меня в этом нет необходимости. Это ему не помешало бы обратиться ко мне за идеями. Мне от него ничего не надо.

Как раз тогда, то ли из-за какого-то одурманивающего снадобья, подмешанного в еду или вино, или из-за таинственных лучей, исходящих от лежащего в кармане скарабея, а может, под воздействием гипнотического взгляда, я понял, что не в состоянии вскочить и броситься к двери или даже выхватить револьвер и пулями проложить себе путь. Так мог бы поступить любой здравомыслящий человек — не говоря уж о настоящем герое из романа. Я же мог только сидеть там и слушать объяснения своего хозяина, пока он потчевал меня такой фантастической и романтической историей, что никому не под силу изложить ее на бумаге соответствующим образом, даже мои собственные попытки восстановить сюжет кажутся мне достойными сожаления.

Сцена имела место две тысячи лет назад, если быть точным, то в 30 году до нашей эры. Марк Антоний и Клеопатра — та самая, знаменитая Клеопатра, последняя из рода Птолемеев, — потерпели поражение при Акциуме и, отступив в Александрию, ожидали решения своей судьбы. Небеса наполнились странными знамениями. В ночи было дано таинственное пророчество, хотя самих пророков, прошедших через город и удалившихся в пустыню, никто не видел. Пророчество гласило, что бог Дионисий, покровитель Антония, покинул его. Потекли месяцы уныния и отчаяния. К городу подошел Октавиан с армией римлян. Верные войска таяли на глазах. Как известно из истории и легенд, Антоний бросился на собственный меч и, умирающим, был перенесен в усыпальницу, куда удалилась Клеопатра.

Но мало кому известно, что она, считая Антония умершим, в отчаянии прибегла к помощи тайного искусства, которому научилась во время глубокого изучения всех наук Египта. Остальные представители Птолемеев слишком гордились тем, что были греками. Всех других людей они считали варварским сбродом, но

она

искренне ценила древние и непостижимые тайны этой земли.

Она

воззвала к тьме из своей усыпальницы и из глубин земли вызвала

нечто,

некую роковую и невероятно могущественную силу, которая

переменила ее сущность.

Она отдала свою кровь. Она выпила чужую кровь.

Да будет благословенно имя ее!

Она превратилась в нечто иное, не в демона, не в бога, но и не в человека. И это существо

живет

и по сей день. Я был среди ее поклонников, которые тоже продолжают жить, служат ей и сегодня ночью намерены снова призвать ее из темноты, чтобы она выпила крови и разделила ее с ними.

Это за моей кровью она должна была прийти. Вот такой оказалась разгадка шарады. Подумать только, а я-то принял их за торговцев украденными раритетами. Ха! Исидору это наверняка показалось бы смешным. Он обязательно разразился бы своим ужасным смехом. Он мог бы сказать: «Продавать древности? Нет, это

мы сами

древности!» Но он, конечно, ничего не сказал, поскольку шутка показалась бы ему столь же незамысловатой, как уловки котенка, которые вы видели уже сотни раз.

Меня распростерли для жертвоприношения, бывшего основной целью этого собрания. Я пытался подняться. Но конечности не подчинялись моей воле. Голова была как в тумане. Я осознал, то ли потому, что кто-то сказал об этом, то ли потому, что сам начинал учиться читать чужие мысли, что утраченная усыпальница Клеопатры была именно здесь, под этим домом или рядом с ним, а может, и частью его в каком-то ином измерении… В любом случае ее местонахождение до сих пор остается тайной для археологов. И еще я пришел к пониманию, что Марк Антоний был

ей

уже не нужен, в конечном счете он оказался никудышным спутником, и потому она позволила римлянам обнаружить его тело, а сама исчезла. Помнишь эту финальную сцену из Плутарха? «Не ваша ли госпожа сотворила этот источник?» — и так далее и так далее… Вот такие вещи и вызывают у ее служителей столь ужасный смех. Да, у них, в вечности, есть свои шутки.

Да будет благословенно имя ее!

Поверь, Клеопатра, бессмертная, изменившаяся, ставшая больше чем человеком, в ту ночь явилась к нам из темноты. Был рокот барабанов, песнопения, были неземные мелодии на флейте и рожке, и огромные двери открылись там, где я не ожидал увидеть ничего, кроме стены. Словно камни самой усыпальницы раздвинулись с негромким скрипом, раздались раскаты приглушенного грома, и

она

вышла, чтобы испить

моей

крови и разделить мою кровь с остальными — для этого были приготовлены жертвенный кинжал и чаша. Но —

да будет благословенно имя ее!

— мне предстояло вступить в эту благословенную и проклятую компанию на веки веков.

В ту ночь я встретился с Клеопатрой. Я оказался с ней лицом к лицу. Заглянул в ее глаза… Это невозможно выразить… Я лишь могу сказать, что в последний миг здравый рассудок во мне пробудился, я спрыгнул со стола, выхватил револьвер и разрядил в нее весь барабан. Ты можешь подумать, что я промазал, что был одурманен снадобьями, что рука утратила твердость, так что я промахнулся. Но я-то знаю, что не промахнулся. И пули, конечно же, не помогли. Она лишь рассмеялась. Ужасным смехом.

Было уже поздно. Мы остались одни в темноте. Улица опустела. Я оглянулся на здание греческого кафе. Казалось, что там никого нет. Немногие свечи погасли или догорели. Весь город как-то неестественно притих. Не было ни далекого лая собак, ни ночных птиц, ни песен или смеха ночных бродяг.

Притихли. Молчат.

Слушают.

Сэр Генри Макферсон начал смеяться, и при этих звуках кровь застыла у меня в жилах. Не было больше добродушного смешка приветливого пожилого человека, бывшего когда-то моим наставником. Это было

нечто

иное.

— Отличная история, а, Дэвид? Да, отличная история. И финал такой напряженный и непонятный. Ну же, покритикуй, если сможешь. Я ценю твое мнение, Дэвид. Ты всегда был умным мальчиком.

Я не мог себя заставить вымолвить хотя бы слово.

— Вот, — добавил он и толкнул по столу каменного скарабея.

Какой-то импульс, которого я не мог понять и которому не мог воспротивиться, заставил взять фигурку в руки.

— Дэвид, ты же хочешь узнать, почему Клеопатра после двух тысяч лет, проведенных в гробу и за гробом, в состоянии

после смерти

, как ты можешь это назвать, откликнулась на эту болтовню и пришла ко мне. Что ж, могу тебя заверить, она проделывала это и раньше, когда привлекала в свою темноту арабов, персиян, турок, даже монголов, когда все эти расы по очереди правили миром, когда ее темное влияние помогало манипулировать ими. Ей известно, что власть ускользает от Греции и Рима, и теперь — «Фи-фай-фо-фам, дух британца чую там»[25] — разве это не забавно, Дэвид? Теперь она знает, что власть исходит из Лондона.

Так что теперь она призывает англичан, Дэвид. Вот чего она хочет.

Но есть еще кое-что. Ты сомневаешься в правдоподобности моей истории. Ты искренне хочешь заставить себя не верить ни одному ее слову. Особенно волнует тебя один пункт логических рассуждений.