Именно Николя первым заметил, что студия совершенно не приспособлена для нашей новой жизни. Она была слишком маленькой для троих. Реб Тордманн, владелец книжного магазинчика на улице Розье, сказал ему, что скоро освобождается четырехкомнатная квартира по соседству с ним. Можно было договориться насчет нее еще до официальных торгов, поскольку Реб знал владельцев и даже был с ними в отдаленном родстве. Такой вариант избавил бы нас от мучительных поисков жилья в Париже. Составлять и размещать объявление, встречаться с агентами, искать и не находить подходящие варианты, снова искать… Но если приобретать именно эту квартиру, то нужно действовать срочно. Это означало, что нам придется заработать гораздо больше денег. Вот уже многие годы Николя отказывался от коммерческих предложений, которые регулярно получал. Эта свобода сама по себе была наградой, но дальше так продолжаться уже не могло. С богемной жизнью было покончено.

Мы ушли из дому юными, свободными и беззаботными, а вернулись семьей. Никогда больше не стать прежними. До рождения дочери я была личностью, мало-помалу формирующей себя, — теперь с этим покончено. Отныне я стала старой, превратилась в прошлое. Невозможно больше просто жить день за днем — теперь есть ответственность за другое существо. Я больше никогда не буду одинокой, не смогу ездить на мотоцикле, уходить вечером из дому, не думая о том, что меня кто-то ждет. А спустя несколько лет уже сама буду ждать, когда дочь вернется… Отныне я занята навсегда, неразрывно связана с ней. Я произвела на свет ребенка, и этот ребенок создал новую меня — серьезную, отрезвленную. Что узнаешь о жизни после того, как дашь другому жизнь? Не осталось личных амбиций, не хватало времени, я больше не принадлежала сама себе. Теперь я превратилась в пропасть, пустоту, небытие. Отныне я стала матерью.

Мы в последний раз осмотрели квартиру — сцену прошлых встреч, еще хранившую память о наших объятиях, клятвах, мечтах. Все было кончено. Конец нашей студии, вечеринкам и друзьям, остающимся до рассвета. Мы уезжали. Я понимала, что навсегда прощаюсь с целой эпохой в жизни, молодость и беззаботность теперь позади. В последний раз я посмотрела на квартиру, загроможденную картонными коробками, и почувствовала, будто какая-то дверь захлопнулась за мной навсегда.

Нашими новыми соседями по лестничной площадке были: слева — Тордманны со своими десятью детьми; справа — Жан-Ми и Доми, чьи дочери, Хлоэ и Аглая, были чем-то похожи на плюшевых жирафов. Жан-Ми и Доми владели небольшой видеотекой, расположенной на первом этаже дома и декорированной леопардовыми шкурами и прочими китчевыми предметами: куклами Бетти Бу[15], розовыми пластмассовыми зверушками и стеклянными шариками с Эйфелевой башней внутри, в которых, если их потрясти, идет снег. Они были помешаны на кино и знали имена давно забытых актеров: Милен Демонжо, Терез Лиотар или Пьера Коссо, который был партнером Софи Марсо в «Буме». Каждый раз при встрече в видеотеке или на лестнице нашей семье нужно было обменяться с ними двенадцатью поцелуями. Столько же — при расставании.

У Тордманнов каждую неделю собирались для изучения Каббалы раввин (курильщик сигар), актер-психоаналитик, галерейщик, бывший журналист и еще множество народу в остроконечных шляпах. Они были единственными, кто нам встречался, потому что мы, оглохшие от криков младенца, почти все время проводили дома.

Все годы нашего индивидуализма словно канули в небытие. С утра наспех натягиваешь футболку, варишь кофе, который потом трижды подогреваешь в микроволновке и наспех поглощаешь, пока дочь спит… Наскоро принимаешь душ, даже не намыливаясь, потому что ребенок снова завопил…

Когда дочь засыпает, жизнь на пару часов входит в нормальное русло, и я тороплюсь переделать все дела, с которыми не успела разобраться раньше. Счета, телефонные звонки, уборка — из-за всего этого я даже не всегда успеваю переодеться в дневную одежду раньше полудня.

Все произошло так быстро… Ребенок, переезд, смена работы… Пока малышка спит, я разбираю картонные папки, в которых вся моя жизнь. Старые фотографии с каникул, письма забытых влюбленных, нежные слова… Вот так живешь и в один прекрасный день стареешь, даже не отдавая себе в этом отчета. Фотографии хранятся вместе с почтовыми открытками и использованными авиабилетами. Время бежит все быстрее, обращает все в небытие, царит над людьми и вещами. Величественное, внушающее страх и восторг, оно — настоящий бог человека, творец, который его создает и обращает в прах.

В этих картонных папках было двадцать лет моей жизни, и я смотрела на них с ностальгией. В то время я была слишком угнетена, чтобы чувствовать себя счастливой. Ребенок, зависящий от матери, я выслушивала все, что она мне говорит, и даже не думала возразить. Не было никакого выбора в жизни, и ощущался гнет непонятной вины. По моим подростковым фотографиям было видно, что я тащу эту жизнь, как груз. Толстая, в дурацких круглых очках, я не осмеливалась улыбаться из страха, что будет заметна проволока на зубах. Я была ребенком с пухлыми щеками и печальными глазами.

К тридцати годам я изменилась до неузнаваемости. Моя фигура стала спортивной, стройной и мускулистой. Я умело красилась и причесывалась и была уверена в себе. Я превратилась в женщину, которая наконец-то нашла себя и знала, чего хочет. Жизнь перестала быть для меня грузом — теперь я сама выстраивала ее. Я управляла мужчинами и играла с ними. С тридцати лет у меня уже не было фотографий с матерью, потому что мы с ней не виделись, только время от времени говорили по телефону. Вместо этого я встречалась с психоаналитиком, которому платила за то, чтобы он избавил меня от чувства вины из-за нежелания встречаться с матерью. Результат был налицо: я ходила куда хотела, работала, встречалась с Николя и была свободна. Психоанализ и феминизм позволили мне стать собой. Я больше не ощущала скованности из-за сурового воспитания или просто осознания того факта, что я женщина, а также не испытывала чувства вины.

Фотографии со всех пляжей мира, из всех столиц… Япония, Вьетнам, потом Америка… Знаменитое путешествие в Италию…

Тоскана, двое юных влюбленных, сбежавших от всего света и сливающихся в поцелуе. Сиена, освещенная мягким закатным солнцем, — земля обетованная для двоих. Где теперь наша великая любовь?

Здесь, рядом со мной, спит нежное создание. Теперь она получает его поцелуи, которые не достались мне, принимает его ласки. Она — его принцесса, которой прежде была я. Теперь я — лишенная трона императрица, бывшая королева своего возлюбленного.

А вот фотографии из Африки: мы в величайшем восхищении. На краю света он рассказывает мне о небе и учит жить на земле. Он открывает для меня всю прелесть континента: обрывистые холмы покрытых снегом гор, нежные рассветные и лихорадочно-буйные вечерние краски, огромные пространства, звуки и тишина, облака и бессчетные звезды. Он приводит меня в древние дворцы, торжественно, как правитель, и напевает при этом какую-нибудь мелодию; в горы, темно-синие под дождем, в леса. Река нашей любви была огромна, как море.

В глубине папки — бережно хранимая, как реликвия, наша фотография в Гаване перед «Отель Националь». Номер в гостинице… Мы, прижавшиеся друг к другу… Тот вечер у моря, нежность во взглядах… Что же произошло тогда? Знали ли мы, что наша история только начинается?

Ярко-синее небо, мягкость и влажность летнего вечера, бокалы с вином, взгляды и слова, рука в руке, поцелуй, объятия, губы, припавшие к губам, сердце, переполненное любовью… Убаюкивающая музыка сопровождает ее шаги, небо отражает ее шепот… Если начнется дождь, то она замолчит, но совсем ненадолго… Смех, доносящийся издалека, — торжество любви. Начало лета, резкий кубинский ветер, голубоватая белизна простыней, счастливая юность, завоевание свободы… Я приветствовала солнце, сиявшее над моей жизнью, всей своей загорелой кожей, сладостным погружением в теплые морские волны вдвоем, нашим совершенным единством, бурными ночами и утренней бодростью, захватывающим путешествием, которым было наше знакомство.