СКАЗКИ И МИФЫ
Мистика и эзотерика
Сказки
Время падающих каштанов
Время падающих каштанов…
Избавляясь от оболочек,
ищет семя иные земли, хоть финал предрешён давно.
День исхода распахнут в небо, листопадами раззолочен,
но страда, и не дремлет дворник – тихий пьяница, тайный сноб.
Он бесстрастней слепой Фемиды, у него есть ведро и грабли,
он хозяин огня и дыма, бережёного коробком.
Разметая покой дорожек, шепчет сдавленно "кххрибле-кхрабле…" –
и послушно восходит солнце, пробуждая дремотный дом.
Да, он скрытен, но мне известно, что к нему приручились тучи,
и поэтому плачут долго, если дворник уйдёт в запой.
Это с ним происходит часто – жизнь всё менее приставуча,
он бредёт сквозь постылый сумрак одинокой своей тропой.
Но сейчас-то сезон каштанов и готовых к уборке листьев,
так что дворник вполне при деле – профи, клининг-специалист.
След метлы его безыскусен и волнующе тайнописен –
пусть мешает досадный тремор, но сегодня он ликом чист.
Сын каштана летит к надежде, дозревая в тугой облатке.
Я дурачусь, пиная глянец тех, кто понял уже, что пал,
и ругается бедный дворник, не приученный к беспорядкам.
Лист слетает к нему под ноги – рыж, доверчив и пятипал…
Паутинное
Сезон уступчивых трав и хищных газонокосилок
почти на исходе…
У августа нет причин держаться за прошлое:
он отстранённый инок,
и пальцы его, поднаторевшие в плетении паутинок,
легки и умелы, как женщины с опытом – в ловле мужчин.
Он вяжет прозрачные нити, сплетая сети,
а после силки отпускает в свободный полёт
и шепчет чуть слышно: "аз… буки… веди".
"глаголь" бережёт на особый случай, которым бредит,
но случай особо вредный – чего-то ждёт.
Я снова попалась в его паутинный морок –
считала ворон и читала знаки по облакам,
и мне улыбались собаки, спешащие по делам,
и, робко, герани – рабыни оконных рам,
и даже традиционно серьёзный знакомец-онколог.
Но лёт паутинок открыт, значит, где-то там
мой инок прошёл босиком по стерне пшеничной,
и нити грядущего льнули к его перстам.
Пепином шафранным неяркий закат упал,
и мир, поглощаемый тьмою, стал обезличен.
Сезон шелковистых трав и густых рассветов
подходит к финалу – стучит в мою дверь сентябрь.
Он пахнет анисовым яблоком, мятным ветром,
и взгляд его долог, что свойственно всем брюнетам,
он дерзок и пьёт только Whisky Double…
Песочное
Безумный Часовщик распределяет время…
В годах поднаторев, точна его рука,
и сыплется песок, и ветер му`ку веет,
а вечный день горяч, и солнце жарит в темя,
и тень лежит у ног, нечистая слегка.
Он знает, что к чему, с ним можно без секретов,
но взгляд его тяжёл – попробуй удержи,
когда роняет он в ладони бремя лета,
в котором дышат сны дремотных страстоцветов,
щепотку чепухи и следом – чью-то жизнь.
Он приручил часы – но я их потеряла,
пока брела в годах, где экономят свет.
Их занесло песком толчёным веронала.
Но, впрочем, всё прошло – для памяти лежалой
нет тяготы потерь, нет горестных примет.
Сегодня я к нему пришла с банальной просьбой.
Смешная малость – так… Песочные часы.
Он смотрит сквозь меня и пьёт душистый ройбос*,
а время, вновь дразня повадкою стрекозьей,
застыв на краткий миг, срывается в рассып.
В барханах спят пески, и плавятся столетья,
но вечен день его, здесь спешка не с руки.
Он смотрит в тишину, неспешно гладит ветер –
как помню, был всегда пристрастный кинестетик,
и сверлят сон пустынь бурунчики тоски.
Я знаю, он сейчас из складок голобеи
достанет новый день, но мне-то нужно – жизнь.
И он, вздохнув: "Ну что ж…", ручного скарабея,
погладив по спине, отправит за трофеем,
а я решу, что вновь сорвала главный приз.
Но усмехнётся он – ему известно много,
и ляжет сеть морщин, измяв пергамент лба.
А я сбегу домой – не то песок дорогу
укроет через час, и компасного бога
вконец сведёт с ума бесцельная борьба.
Ты спросишь, для чего я вновь рискую счастьем,
терплю и пыль веков, и страх, и взгляда муть?
… Когда стечёт песок, ты станешь безучастен,
и наш хрустальный мир рассыплется на части,
то в нашей воле вверх часы перевернуть…
Допотопное
В этом мире сезон дождей – несменяемый, неумолчный,
и не греет рыбяжья кровь – три часа, как прошёл обед.
Милость в гнев обратив, Отец шесть недель – безразличный отчим:
превращается в грязь и хлябь то, что было всегда песочным.
Всё инертнее жизнь во мне, всё уютней бывалый плед.
Я не очень-то и хочу, но, похоже, без вариантов:
чешуится слепой июль в зеркалах беспредельных луж,
вместо солнца который день захимиченный оранж фанты.
… А на лето в цветных краях отменяются прейскуранты,
и железные звери мчат всех, кто райских удобств не чужд.
Но увы мне, увы и ах, двери в мир подпирают воды,
на эдемовы острова птицы счастья летят без нас.
Ты пытался построить плот, но вчерашний прогноз погоды
снёс на нет начинанья все – от заката и до восхода
лишь осадки по всей стране да закрытые окна касс.
Так что я принимаю крест, не препятствуя провиденью,
начинаю любить туман и простор заливных лугов,
но вот этот вечерний чай с подгоревшим слегка печеньем,
и кошачью текучесть рук, и ладонь на моём колене
обязуюсь сберечь в себе до скончания берегов.
Я открою тебе секрет – предсказуемость рыбьей доли
не пугает меня совсем…
Тяжко будет без сигарет,
но мной вычитан договор, и растёт чешуя, и вскоре,
полагаю, уже к утру стану глупой и золотою.
Ты погладишь по плавникам и прошепчешь: "Да будет свет…"
Прогнозное
Напиши мне письмо на линованной плотной бумаге,
запечатай конверт сургучом и отправь в никуда.
Пусть хранит белый лист неизвестные тайные знаки,
как хранит пламя жизни замёрзшая насмерть вода.
"В никуда" – это много надёжней, чем "Почта России".
Тыщи лет наблюдений, статистика, верю, не лжёт –
