" Вряд ли, если приедет Горигор-хиз-Грай».

Чёрная, как сажа, надпись повисла над столом.

Юрий присвистнул и вопрошающе взглянул на отца. Тот кивнул, разведя руками:

— Я как раз собирался рассказать тебе.

Юрий посерьёзнел.

— Усилим охрану?

— Не более, чем всегда.

— Ты ему так веришь?

— Не более, чем всегда. Он ничего не сможет — с миссией по Визе.

Миль понимающе кивнула: на уроках Права они проходили, что Виза — это круто, почти так же, как клятва, оформляется с использованием крови, предоставленной получателем добровольно. Гость с Визой должен быть очень осторожен в поступках и намерениях, а хозяева — в выражении недоверия гостю: Виза, как всякое охранное заклятие, активизируется при любом намёке на опасность оберегаемому и способна остановить злодея в очень краткий миг. Именно остановить, а не просто убить, потому что навредить можно как действием, так и бездействием, а также собственной смертью… А вот после разрешения ситуации в пользу хозяина гостя с полным основанием дозволялось и убить, что Виза, при необходимости, проделывала безупречно.

Юрий слегка расслабился и проворчал:

— Надеюсь, он составил завещание…

— А я надеюсь, что до этого не дойдёт. Нашему роду ни к чему война накануне Игры. И вообще — ни к чему. Ну, птенчики, доброй ночи.

Юрий, несмотря на возраст, не упускал возможности проявить нежность к отцу — наклонился и поцеловал, пусть и на ходу. Миль отделалась книксеном. Ну не могла она без крайних причин приближаться к деду.

А Ксанд засиделся в задумчивости. И только деликатное покашливание за спиной

вернуло его к реальности.

— Можно убирать?

— Да, Саша, спасибо, — Ксанд встал, бросил на стол салфетку.

— Рад служить своему роду, Ксанд.

Оба раскланялись с искренней симпатией. В столовой зазвенела убираемая посуда — и слегка зазвенел от бытовых заклинаний воздух. Но ещё долго после того, как люди разошлись по комнатам, и в доме всё стихло, в кабинете Владара горел свет.

Потушив везде свет, Миль улеглась в постель и долго ворочалась, честно стараясь ни о чём не думать. В свете последних новостей это было непросто, но, наверное, в конце концов удалось, потому что всё тело сковала тяжёлая неподвижность — ни рукой шевельнуть, ни ногой… Глаза, однако, не смыкались… Или это уже снилось — темнота в спальне стала заметно гуще, особенно по углам, в ней мерещилось… или действительно наблюдалось нехорошее шевеление.

Миль вытаращила глаза: шевеление стало сползаться в центр, формируясь в куцую и мохнатую человекоподобную фигуру, там, где должна быть голова, вспыхнули два ярко светящихся глаза, фигура бесшумно приблизилась, гоня перед собой волну страха, сдавившего грудь, заморозившего губы… Страх был таков, что мог остановить испуганно замершее сердце…

…Если бы не впечатление чего-то очень знакомого. Губы он ей сковал, надо же — усмехнулась Миль и ехидно подумала:

" А железякой если по лбу? — и мстительно добавила: — Холодной. "

Мохнатый ужастик растерянно остановился, страх отступил и пропал вовсе. Прошла и скованность.

— Чего сразу железякой-то… — обиженно проворчал утробный, глухой голос. — Не по правилам это…

" А пугать по правилам? Зачем такой ужас нагнал? Сердце же чуть не остановилось.»

— А вот это — по правилам, — сердито пробурчал голос. И осторожно спросил: — Правда что ли — напугал?

" Ещё как! А померла бы если? "

Светящиеся глаза мигнули и сощурились. Голос довольно смягчился:

— Эт да, могло быть… Ну, давай спрашивай.

«Чего спрашивать?»

— Чего-чего… — опять осерчал голос из глубин мохнатой кучи. — Как положено: к худу иль к добру. Ещё учить тебя?!

" А чего спрашивать-то… — вздохнула Миль. — Сама знаю, что ничего хорошего завтра меня не ждёт… И вообще не ждёт. Ой, судьбинушка, доля горькая, сиротская… Всяк обидеть норовит… Даже ты вон… "

Тот засопел, закряхтел. Мигнул глазищами. Проскрипел виновато:

— А я что… я ничего…

" Ну да — работа такая. " Миль улыбнулась в подушку.

— Ага! — обрадовался мохнатый. — Понимаешь ведь! "

" Понимаю, — опять вздохнула Миль. — Я-то всё понимаю. Помочь не поможешь, а вот как напугать бедного ребёнка — это пожалуйста. А я чуть не описалась.»

— Да я что ж, — вконец смутился собеседник. — Чем же я-то помогу… Раз ты и сама всё знаешь.

" А ты скажи мне то, чего я не знаю и сама бы не узнала.»

— Не положено! — посуровел мохнатый.

" Тогда чего припёрся?! — возмутилась Миль и запустила подушкой. — Проваливай! А то ходят тут всякие! Только спать не дают!»

Мохнатый аж подскочил на месте. В него отродясь подушкой не кидывались.

Девочка отвернулась к стене и плечики её завздрагивали под одеялом.

Мохнатый силуэт засопел, затоптался… И вдруг оказался на кровати, присевшим с краешку. Засопел громче…

— Слышь… — позвал он. Прокашлялся и повторил: — Слышь, хозяйка…

Миль затихла, вытерла лицо о подушку.

— Помочь я тебе не могу, конечно. Но раз ты спрашивать не стала… ладно. Скажу. А то ведь и правда — где тебе узнать… — Он помолчал, а когда заговорил, то совсем другим голосом, глубоким и ясным, в такт его словам по пространству пробегали, как круги по воде, отголоски: — Разное тебе выпадет — и не всё доброе, долог путь твой будет — да всё непрост, многих встретишь — а чаще одна будешь, бить-ломать тебя станет — да не сгубит, потеряешь многое — а найдёшь ещё больше, и чем больше будешь отдавать — тем больше получишь… А конца твоего я не вижу, уж прости, — ворчливо закончил он своим обычным, глухим голосом.

Миль, в начале его пророчества вжавшаяся в угол и обнявшая подушку, отлепилась от стены, выглянула из-за подушки и робко спросила:

" И… что мне с этим делать?»

— Что-что… не знаю, что… Что хочешь, то и делай!

Миль подумала.

" Вообще-то я на такой долгий прогноз не рассчитывала. Мне бы узнать, как с завтрашней проблемой разобраться.»

— Хех! — крякнул мохнатый. — Тоже мне проблема… — он помялся, но махнул лапой и продолжил: — Куда деваться, раз уже наболтал лишнего… Прямо я тебе ничего сказать не могу, понятно? Догадывайся сама! Значится, так, хозяйка: ты — прямая объявленная наследница своей бабки, и тебе принадлежит всё, что она тебе оставила.

" А чего тогда меня домой не пустили? Или об этом тебе тоже нельзя?»

— Это не будущее и не настоящее, об этом можно, — пробурчал мохнатый и заёрзал. — Чего ж я тут-то ещё, а? Вроде ведь всё сказал уже… Стал быть, не всё… А не признал тебя дом потому, что не вступила ты ещё в наследство. Пока была внутри, он тебя терпел, а как вышла — свернулся и стал ждать…

" Чего ждать-то?»

— Когда в возраст войдёшь. Тогда в права и вступишь… — он длинно, облегчённо вздохнул и стал таять в темноте.

" Эй! А когда войду-то?» — торопливо бросила Миль ему вслед. Из темноты долетел затихающий утробный смешок:

— Уж не сомневайся — ты этого не пропустишь…

Против обыкновения, никто не разбудил её спозаранку, и завтрак Миль благополучно проспала. Зато выспалась. Полежала, блаженно жмурясь и сладко потягиваясь, попыталась вспомнить, что видела во сне. Вспоминалось что-то странное, тёмное и… смешное. Какое-то пророчество. А если то был не сон, то на полу должна быть одна из подушек.

Миль резко подскочила. Подушка лежала на полу у дальней стены, укоризненно светясь

в утреннем полумраке спальни бело-голубоватым сугробом. Если бы просто упала, лежала бы рядом с кроватью, а так…

А так это значит, что пророчество было истинным. И верхом легкомыслия будет его забыть. Что же такое сказал этот мохнатый…

Миль спрыгнула с кровати и, подбежав к столу, принялась искать бумагу, ручку… Плюнула и написала прямо на стене так, как умела только она: " Разное дано, да не всё доброе…» Или нет, не дано, а выпадет… Да, точно — выпадет.