Ксанд и старший из собеседников остались на месте. И старик спросил:

— Ты ещё не думал о подходящей партии для неё?

— Помилуйте, о какой партии может идти речь? Я и Юрку-то не могу уговорить жениться! А тут совсем дитя, — усмехнулся Ксанд.

— Дитя или нет, это твоя обязанность, Владар.

— Давайте не будем учить друг друга исполнять свои обязанности, хиз-Владар.

— Мои извинения, Ксанд. И тем не менее…?

— Не стоит загадывать. Пусть девочка вырастет. Кроме того, у неё в родне ещё два клана, и, если честно, их притязания на неё более чем обоснованы.

— И ты позволишь ей ускользнуть? — не отставал старик.

Ксанд откинулся в кресле, свёл кончики пальцев и сосредоточенно на них уставился. Помолчал. И, наконец, ответил:

— Не уверен, что решение будет за мной. Если припоминаете, женщины её крови всегда были весьма своенравны.

— О, я припоминаю. И я также отлично помню, чем это всегда заканчивалось!

Ксанд стремительно наклонился к собеседнику — тот от неожиданности отшатнулся — и прорычал ему в лицо:

— Вы полагаете, я забыл?! — он встал, нависая над старейшиной. — И полагаете, у кого-то есть право ковыряться в моих ранах?!

Рык его почему-то перекрыл и смех, и все голоса в зале, и громкую музыку, и шарканье ног — весь шум бала. Все замолчали, остановился оркестр. Наступила тишина. Лица запрокинулись к галерее.

Ксанд опомнился, подошёл к перилам и прижал руку к груди:

— Прошу прощения, господа. Продолжайте, пожалуйста. Оркестр! — по взмаху его руки музыка зазвучала вновь. — Танцуйте, танцуйте! Не так часто мы встречаемся — пусть же праздник продолжается!

Ксанд поклонился, после чего развернулся и покинул совет клана.

Люди внизу неуверенно вернулись к танцам и флирту, возобновился шум, послышался смех. Бал постепенно вновь набирал веселье и яркость.

И только на галерее надолго воцарилась неловкость.

…Юрий хохотал, сидя на высоком табурете у стойки. Миль сидела на самой стойке и болтала ногами. Оба наконец отбились от последнего приглашения на танец и смогли добраться до бара — спокойно поесть мороженого.

— О-ой… — простонал дядя. — Видела их рожи… прости, лица? Давно так не хохотал… Спасибо, племяшка. Что, ещё по порции? Нет? А я маленьким очень любил мороженое, всё никак не мог наесться. Думал, вот вырасту, буду есть его каждый день — на завтрак! На обед! И на ужин! Ну вот, вырос. И уже совсем не хочется. Так, осилю иногда порцию-другую по старой памяти. Да… Хорошо бы всё получать вовремя.

Миль к мороженому относилась спокойно, и даже одну свою порцию всё никак не могла доесть. Может, порции были рассчитаны на взрослых, недополучивших сладкого в детстве?

В бальном зале, поначалу прохладном, очень быстро стало тепло. Натанцевавшись, что называется, до упаду, люди расходились по укромным уголкам, таким, как этот бар. Миль бы охотнее вышла на улицу, да кто бы её отпустил. С трудом найдя этот пустой бар, они тут и устроили себе отдых, надеясь, что их здесь не найдут.

Когда кто-то вошёл в их полутёмное убежище, Юрий первым увидел его в зеркале и напрягся было, но тут же расслабился:

— Это ты, брат… Слава богу, а я думал — опять по мою душу.

— Мороженым злоупотребляете? — голос был юношеский.

— Да нет, так — балуемся. Присоединяйся.

— Спасибо. Сперва представь меня своей даме, — он остановился за чертой света от стойки.

— А, да, извини. Миль, позволь представить тебе нашего с тобой родственника — Игхар-хиз-Владар, старший сын младшей ветви рода. Для посторониих — Игорь Харитов. И, кстати… холост. Надеюсь, ты здесь не в поисках невесты? — пошутил Юрий.

Игхар вступил, наконец, в более освещённый участок, и Миль его рассмотрела. Тот самый парнишка, участвовавший в атаке на базу! Это он тогда караулил пленных. Она сразу бросила заинтересованный взгляд на его руки, но он держал их в карманах. Впрочем, кланяясь, он их из карманов вынул. Миль вежливо кивнула, не собираясь покидать удобную позицию на стойке.

— Почему бы и нет? — глядя на Миль, ответил он Юрию. Юрий тут же поперхнулся мороженым.

Игхар заботливо наподдал ему по спине:

— Успокойся, брат. Но в следующий раз шути аккуратнее. А то ведь я могу и посвататься.

Вот именно, ткнула Миль пальцем в сторону дяди, соглашаясь: поаккуратнее бы!

— Прости, племянница, что-то я расслабился. И про «четыре-пять лет» я тоже… промахнулся.

— Ну, раз замуж звать вас ещё не время, — сказал Игхар, — то как насчёт танца?

Вообще-то Миль уже натанцевалась. Но на один танец ещё была способна.

— Э, нет, брат, — воспротивился дядя. — Миль — моя дама на весь вечер. Понимаешь, если я останусь без её прикрытия, то мне сегодня точно несдобровать.

— Да, я видел, бедные девицы до сих пор рыдают от разочарования. Жестоко.

— Спасибо, мы старались.

— Миль, а вы уже определились с учёбой? — с интересом спросил мальчик.

Миль подняла брови — и здесь учёба? Дядя счёл нужным оправдаться:

— Брат, её ещё и целители не осматривали. Ну, так получилось, — развёл он руками в ответ на его неодобрение. — Времени не было. Сперва ей дали выспаться с дороги, а тут уже и народ съехался, пришлось спешно представлять её Клану. Вот — сидим, ждём, когда отец позовёт…

Они болтали, Миль сначала внимательно слушала. Потом заёрзала.

Ей стало неуютно. По коже сыпануло мурашками — она выпрямилась, напрягшись в нехорошем предчувствии. Сползла со стойки. И двинулась к выходу.

— Миль, ты куда? Случилось что? — Юрий в два шага догнал, заглянул сверху в лицо девочке.

И тут по всему залу поползла стужа. Миль обхватила себя за плечи… Голос Ксанда грянул, как с неба, сотрясая воздух и стены, посыпалась морозная пыль, холодом свело горло. Дышать, напомнила она себе — вдо-ох, вы-ыдох, вдо-ох…

Пламя, жаркое, высокое выросло перед мысленным взором, отсекая холод. Дыхание выровнялось. Но в груди остался острый осколок льда, он причинял боль, обжигая сердце.

Ксанд, взглянув на гостей сверху, извинился и ушёл. Вступил оркестр. Вокруг задвигались, заговорили люди. Рядом, отвернувшись к зеркалу, какая-то молодая дама, поглядывая на Юрия, торопливо подкрашивала губы. Миль шагнула к ней, отняла помаду (дама опешила, замерев в нелепой позе) и написала прямо на зеркале:

«Ему больно! Скорее!» — она требовательно смотрела на дядю снизу вверх, пока он читал. А потом махнула рукой, ожидая, что надпись исчезнет. И очень удивилась, когда этого не произошло. Юрий, приняв её взмах за команду, размазал надпись сам.

— Отец? — тихо спросил он, вытирая руку платком. — За мной.

Он шёл быстро, Миль не поспевала, и он потащил её за руку. Если бы не это, она бы точно потерялась в коридорах. И нашла бы Ксанда сама, по усиливающейся в груди боли — нашла бы. Но возможно, что и слишком поздно.

Боль была невыносимой. Миль запнулась. Юрий легко поднял её и побежал.

В покои Ксанда он вломился без стука — Ксанд вскинул голову и уставился на них.

— Сын? Что… — сказал он, испуганно вставая навстречу.

— Стой там, — велел ему сын. Поставил Миль на ноги и отступил назад, куда она показала.

Ксанд был близко. Ближе, чем она могла перенести. Но выхода не было — его боль сдавливала ей сердце, останавливала дыхание. Он не продержится долго.

И она двинулась вперёд, наклонившись, преодолевая напор стужи. С каждым шагом немело лицо, ныли, остывая, руки, ломило ноги. И воздух, став острым и твёрдым, резал в горле и в груди. Пламя, вспомнила она. Огонь. Жар от костра… Воздух оттаял, потёк в лёгкие… Вдох был как глоток обжигающе-горячего чая, выдох — мог испепелить.

Отсюда она уже могла его достать. Господи, как же он живёт-то с такой болью…

Сложив горячие губы трубочкой, Миль пригубила его боль, вдохнула — и, тая, боль потекла к ней. Ещё, ещё, до последнего осколочка, сюда, отдай мне всё! Пламя внутри неё от этого только разгоралось, взвивалось выше, сияло ярче. Замерзавшие руки и ноги отошли и теперь их покалывало, как и лицо — щёки просто горели румянцем.