Бабушка взирала на процесс с тихим ужасом. А внучка просто навёрстывала то, что из-за дрязг с её матерью ей не успел додать её отец. Она впитывала и поглощала, и всё ей казалось мало. Квартира заполнялась рисунками, аппликациями, фигурками в пластилине, в глине, в гипсе, витражами и куклами, мягкой игрушкой и масками… и конца-краю всему этому было не видать.

Даже со стороны стало видно — ребёнок явно утомлён, пропала пухлость щёчек, девочка похудела, заметно вытянулась, но! Глазёнки, ставшие будто ещё больше, обрели особый блеск, движения — порывистость и лёгкость, и вообще — она выглядела явно такой счастливой, что Мария Семёновна махнула рукой и только следила, чтобы юное дарование вовремя ело, вволю спало и время от времени гуляло. Правда, приходилось отдельно и конкретно следить, дабы указанное дарование не манкировало поименованными обязанностями, на что оно, дарование, таки посягало! Всячески усугубляя.

Но тут очень вовремя случились каникулы. Подчиняясь требованиям Минобраза, студия приостановила деятельность. И бабушка решительной рукой пресекла большую часть домашних злоупотреблений. Лично водила внучку на прогулки, как после болезни — за ручку. Где-то через сутки Миль словно сбавила темп, вынырнув в общее течение жизни. И, вдруг вспомнив, спросила, а не научит ли её бабушка вязать?

Мария Семёновна усмехнулась и сказала:

— А давай попробуем. Но предупреждаю: это не так просто, как кажется. Это тебе не карандаш держать.

Оказалось и в самом деле не просто. Зато увлекательно. И попервости не получалось, спицы выскальзывали из рук, нитки путались, петли стягивались тугим узлом… Но если бабушка думала, что девчонка тут же и отступится, то зря: вязание неожиданно увлекло Миль, а поскольку рисование покуда пришлось отложить, то к концу каникулярной недели успехи были налицо. В первый день занятий Миль гордо заявилась в собственноручно связанном шарфике. И пускай он был неровным и по плотности петель, и по кромке, и по ширине, да и цвет выглядел скучновато. Да и внимания на её обновку, если честно, никто не обратил — не сложились пока у Миль ни с кем в группе дружеские отношения, что делать — она всё равно была очень довольна.

Вязанию удалось потеснить рисование: теперь Миль, к удивлению бабушки, чаще брала в руки спицы, чем карандаши и краски, и устраивалась рядышком с бабулей, раз за разом набирая петли и подсовывая ей своё… бабушка, разбираясь с её огрехами и ошибками — а как без них? — снисходительно именовала это — «изделие». И потихоньку-полегоньку их усилия дали результаты: к следующим, новогодним, каникулам Миль уверенно сработала вполне приличные носочки — на четырёх спицах, работая пятой! И даже пятку пришлось переделывать всего трижды на одном носке и дважды — на другом! И ничего, что один из носков оказался чуток длиннее своего братца — ноги тоже бывают разные, правая и левая, как сказала в утешение бабушка. Оставалось найти того, кому эти носки подойдут.

Думаете, это охладило решимость Миль и она забросила вязание?

Бабушка попрятала спицы и нитки, пригрозив, что это навсегда, если внучка не пообещает ей ежедневно выходить на прогулки — до конца каникул. Пришлось такое слово не только дать, но и сдержать. Зато жалеть об этом — не пришлось. Это всё-таки были новогодние каникулы, с ёлочными представлениями, Дедом Морозом, Снегурочкой и подарками. Из невесомой газовой ткани бабушка сшила внучке дивное розовое платьице с крылышками и такой же колпачок с вуалью, расшила всё это блёстками… В таком чудесном наряде любая девочка почувствует себя или феей, или принцессой — никак не меньше. Миль не стала исключением. Она стояла перед огромным, от пола до потолка, зеркалом и едва дышала от восторга, глядя на воздушное создание, отражавшееся в холодной глубине стекла. Она впервые поняла, что — красива. И даже заподозрила, что примерно вот так могут выглядеть сказочные эльфы… От зеркала она отошла уже особой, лёгкой походкой, не столько шла, сколько парила и думала, что теперь знает, каково это — идти, не чуя пола под собой…

Бабушка ввела её в большой зал Дворца Культуры, тихонько улыбаясь — она-то за свою жизнь вырастила не одну красавицу, да и сама ещё помнила свой первый бал. Оглядев пришедших на праздник, она сразу заметила ревнивые и даже злые взгляды, которые наравне с восхищёнными скрестились на её сокровище — верный признак, что бабушка не переоценила красоты своей внучки. И что не напрасно она вышивала на платьице охранные узоры — вон как осыпаются осколки ненамеренного сглаза и порчи, бессильно разбившихся об эту преграду…

Зазвучала усиленная динамиками музыка, медленно померкло освещение, по просторному залу заметались цветные вспышки — представление началось… Мария Семёновна, поставив Миль в хоровод, отступила к стене, к местам для сопровождающих, где в числе других родителей во время действия и стояла в уголке, напряжённо следя, чтобы никто не испортил внучке праздник.

Миль переживала больше за бабушку — чтобы она не огорчилась в случае, если внучке придётся выступить перед Дедом Морозом: все или наскоро читали стишок, или пели. И, как всегда и бывает, когда чего-то опасаешься, это и случилось. Миль сильно толкнули в спину, и она просто вылетела вперёд, оказавшись прямо перед Дедом. Бабушка схватилась за сердце. Миль, увидев это, яростно оглянулась на того, кто выпихнул её из хоровода — мальчишка в костюме зайца поперхнулся и перестал хихикать. Но Миль, твёрдо решив не доставить пакостнику радости — в конце-то концов, он и не знал, что творит — присела перед Дедом в глубоком реверансе, из которого плавно встала на цыпочки — что очень пошло к её костюму феи — и, повернувшись к пианистке, взмахнула рукой. Та, человек опытный, поняла её правильно.

…Где, когда Миль насмотрелась этих плие и батманов, прыжков, вытянутых носочков и изящных поворотов хрупких кистей, этих гордых наклонов головки, скрещений и взмахов, мелких, семенящих шажков, коротких пробежек, внезапных остановок, загадочного замирания и скромно потупленных взглядов, плавных покачиваний, поворотов и полуповоротов… кто научил её этому поклону? Глядя издали в сияющие глаза внучки, Мария Семёновна под дружные аплодисменты зала усомнилась, что правильно выбрала для неё студию.

А Миль, приняв от Деда Мороза приз за выступление — огромную, с неё ростом, куклу — поблагодарила привычным книксеном и, проходя мимо обидчика в костюме зайца, сочла ниже своего достоинства показать ему язык. Просто смерила его взглядом.

… Праздник благополучно завершился. Пока засобиравшиеся домой нарядные дети и их взрослые штурмовали гардероб, Миль с бабушкой нашли тихий уголок в сторонке, где могли спокойно переждать столпотворение. Не было никакого смысла рваться к раздаче пальто, всё равно получишь то, что сдавал, а не обновку, да ещё ноги могут оттоптать, затолкать… Поэтому они с удовольствием угостились конфетами из традиционного «подарка», и теперь внимательно разглядывали подаренную куклу. Не пластмассовую, а с мягким туловищем, прикреплённым к резиновым голове, ручкам и ножкам таким образом, что эти ручки-ножки свободно двигались. Кукла была с длинными кудрявыми локонами, в щёгольской шляпке и длинном, тоже розовом, платье, а также лаковых туфлях и — Миль бесцеремонно заглянула кукле под подол — миленьких кружевных панталончиках. Этакая барышня.

Миль встала, прижала куклу к себе и сделала несколько танцевальных движений вместе с куклой, двигая её руками. Куклины рыжие кудряшки очень естественно развевались и подпрыгивали в такт танцу, платьице обвивалось вокруг ног, мелькали лаковые туфельки… Казалось — танцуют две живые девочки.

Бабушка довольно рассмеялась, глядя на них. И спросила:

— Где ж ты так научилась?

Миль удивилась вопросу и полезла за блокнотиком: бабушка ведь не раз водила её на балет, и по телевизору балерин часто показывают — Миль только повторила, как смогла, стараясь, чтоб вышло похоже и под музыку. Она и дома танцевала так, у телевизора — ты ж, бабуля, видела?

Мария Семёновна припомнила, что и правда, видела, как внучка иногда кружится по комнате, изгибаясь и разводя руками, но она, бабушка, и не думала, что это на что-то похоже… Так — играет себе ребёнок, а вот поди ж ты…