— Обрезан, — подтвердил Йиз, беря у Аварана ремень. — Согласен.

— Провалиться мне в Бездну, — пробормотал Адолин. — Неужели Элокар прав?

— Адолин, — позвал его сзади женский голос. — Ты сказал, что мы собираемся прогуляться.

— Да, мы так и делаем, — сказал он, поворачиваясь и улыбаясь.

Джанала стояла со сложенными на груди руками, одетая в модное желтое платье, застегнутое по бокам; жесткий воротник, расшитый алыми нитями, обнимал ее шею.

— Мне всегда казалось, — сказала она, — что прогулка включает больше… прогулки.

— Хмм, — сказал он. — Да. Скоро мы этим и займемся. Это будет великолепно. Много скакать, гулять и э…

— Фланировать? — предложил Йиз.

— Гмм, разве это не то же самое, что пить? — удивился Адолин.

— Нет, светлорд. Я совершенно уверен, что это еще одно слово, сходное по значению с «прогуливаться».

— Хорошо, — сказал Адолин. — Тогда мы будем много э… фланировать. Я всегда любил хорошо фланировать. — Он потер подбородок и забрал ремень. — Ты уверен насчет этого ремня?

— Светлорд, нет никаких сомнений, — сказал Аваран. — Этот ремень не оборвался сам. Вы должны быть более осторожны.

— Осторожен?

— Да, — сказал Аваран. — Всегда проверяйте, чтобы никакая незастегнутая пряжка не царапала кожу. Этот ремень является частью седла. Иногда люди, седлая лошадь ночью, дают ремню перекрутиться, и его защемляет внизу, под лошадью. Похоже, именно это и вызвало разрыв.

— А, — сказал Адолин. — Ты хочешь сказать, что никто ее не резал?

— Ну, может быть, и так, — ответил Аваран. — Но зачем кому-то резать подпругу?

Действительно, зачем, подумал Адолин.

Он попрощался с двумя шорниками, сунул ремень в карман и предложил локоть Джанале. Она взяла ее свободной рукой, очевидно радуясь, что скучные дела в мастерской шорников закончились. Там чувствовался слабый запах, хотя и не идущий ни в какое сравнение с вонью дубильни. Он видел, как она несколько раз вынимала платок, как если бы хотела приложить его к носу.

Они вышли под полуденное солнце. Тибон и Маркс — два светлоглазых из Кобальтовой Гвардии — ждали снаружи, вместе со служанкой Джаналы, Фалкси, юной темноглазой уроженкой Азира. Эта троица шла за спиной Адолина и Джаналы, пока те бродили по улицам лагеря, причем Фалкси непрерывно тихо ворчала, что непристойно госпоже передвигаться без паланкина.

Джанала, однако, ее не слушала. Она глубоко вдыхала свежий воздух и липла к руке Адолина. Она была достаточно красива, хотя слишком любила говорить о себе. Говорливость — нормальное женское качество, которое ему обычно даже нравилось, но сегодня ему было трудно делать вид, что его интересуют последние лагерные сплетни.

Ремень перерезан, но оба шорника дружно предположили, что, скорее всего, случайно. Значит, они уже видели такие порезы. Незастегнутую пряжку или еще какую-нибудь ерунду, перерезавшую кожу.

Только на этот раз порез сбросил короля на землю в разгар сражения. Есть в этом что-то или нет?

— …что ты скажешь, Адолин? — спросила Джанала.

— Несомненно, — ответил он, хотя и слушал вполуха.

— И ты поговоришь с ним?

— Хмм?

— С твоим отцом. Попросишь его разрешить офицерам снимать эти ужасные немодные мундиры, хотя бы на время?

— Ну, откровенно говоря, ему эта идея не понравится, — сказал Адолин. — Кроме того, я не считаю, что они такие уж немодные.

Джанала изумленно посмотрела на него.

— Хорошо, хорошо, — согласился он. — Немного скучные.

Как и все остальные высшие офицеры в армии Далинара, Адолин носил простую синюю форму. Длинный темно-синий мундир — никакой вышивки! — и строгие штаны, хотя сейчас модники щеголяли в куртках, отделанных серебром, и шарфах. На спине и груди была вытеснена глифпара его отца, по бокам серебряные пуговицы. Просто, узнаваемо и очень невзрачно.

— Люди твоего отца любят его, Адолин, — сказала Джанала. — Но иногда его требовательность утомляет.

— Да, знаю. Поверь мне. Но, как мне кажется, он не передумает. — И как объяснить? Шесть лет войны, а Далинар и не думает перестать следовать Кодексу. Наоборот, следует ему еще более рьяно.

По меньшей мере Адолин теперь кое-что понимал. Последнее требование любимого брата Далинара — следовать Кодексу. Да, требование относилось только к одному событию, но, как известно, отец всегда доводил все до крайности.

Адолин бы хотел, чтобы требование отца относилось только к нему самому. Каждое из требований Кодекса было не такое уж неприятное — на публике быть в мундире, не пить, избегать дуэлей. Но, собранные вместе, они были крайне обременительными.

Но не успел он сказать и слова, как по лагерю разнеслись звуки рога. Адолин вздернул голову, крутанулся и посмотрел на восток, в сторону Разрушенных Равнин. Рога затрубили опять. Куколка замечена на плато один-сорок-семь. В пределах досягаемости!

Он затаил дыхание, ожидая следующую серию, которая должна призвать армию Далинара на бой. Конечно, рога протрубят только в том случае, если отец решит сражаться.

Часть его знала, что рога больше не затрубят. Один-сорок-семь слишком близко к лагерю Садеаса, и другие кронпринцы вряд ли даже попытаются.

Давай, отец, подумал Адолин. Мы сможем обогнать его.

Тишина.

Адолин поглядел на Джаналу. Она выбрала своим Призванием музыку и не обращала внимания на войну, хотя ее отец был одним из кавалерийских офицеров Далинара. Однако, судя по выражению ее лица, даже она понимала, что означает отсутствие третьего рога.

Далинар Холин выбрал — опять! — не сражаться.

— Пошли, — сказал Адолин, поворачиваясь в противоположном направлении и практически утаскивая за собой Джаналу. — Есть еще кое-что, что я должен проверить.

Далинар стоял, сцепив руки за спиной, и глядел на Разрушенные Равнины. Он находился на одной из нижних террас, окружавших высокий дворец Элокара, — королевская резиденция располагалась не в одном из десяти военлагерей, а отдельно, на склоне небольшого холма. Звуки рога застали Далинара на подъеме к дворцу, когда его прервали.

Он постоял достаточно долго, глядя, как армия Садеаса выдвигается для сражения. Далинар мог послать солдата и поднять по тревоге собственную армию. Он был достаточно близко.

— Светлорд? — спросил чей-то голос рядом. — Вы желаете идти дальше?

Ты защищаешь его по-твоему, подумал Далинар. А я защищу его по-своему.

— Да, Тешав, — сказал он, повернулся и стал подниматься.

Тешав присоединилась к нему. В ее черных волосах алети отчетливо выделялись белые пряди, создавая сложный переплетающийся узор. Фиалковые глаза и озабоченное выражение морщинистого лица. Казалось, как всегда, что она чем-то озабочена.

Тешав и ее помощница-писец были женами его офицеров. Далинар доверял им. По большей части. Трудно доверять кому-либо полностью.

Хватит, сказал он себе. Ты уже становишься таким же параноиком, как король.

В любом случае он будет очень рад, когда Джаснах вернется. Если она решит вернуться. Некоторые из высших офицеров намекали, что он опять должен жениться, хотя бы для того, чтобы иметь личную женщину-писца. Они думали, что он отказывается только из-за любви к первой жене. Они не знали, что она ушла, исчезла из его памяти, как белое пятнышко тумана. Хотя, кстати, офицеры были правы. Он ненавидел саму мысль о том, что кто-то может заменить ее. У него забрали все воспоминания о собственной жене. Осталась дыра, и заполнить ее ради писца казалось бессердечным.

Далинар пошел дальше. Кроме двух женщин, его сопровождали Ринарин и трое из Кобальтовой Гвардии. Плащи, накинутые на серебряные латы, темно-синие штаны и такого же цвета шлемы. Светлоглазые низкого ранга, способные, однако, носить мечи.

— Светлорд, — сказала Тешав, — светлорд Адолин просил передать о продвижении в деле с подпругой. Как раз сейчас он разговаривает с шорниками, но, кроме этого, говорить не о чем. Никто не видел, чтобы неизвестные подходили к коню Его Величества. Наши шпионы сообщают, что в других лагерях никто не хвастался, и, по нашим сведениям, никто не получал больших денежных сумм.