Пока бригадники занимались своим мрачным делом, Каладин заметил конец копья, торчащий из соседней лужи. Наверное, его не заметили сразу.

Погруженный в свои мысли, он вытащил копье, стряхнул с него воду и понес к груде оружия. Там он остановился, держа копье одной рукой, с него капала холодная вода. Он потер пальцем гладкое дерево. Хорошее оружие, судя по весу, балансу и шлифовке. Крепкое, хорошо сделанное, хорошо хранившееся.

Он закрыл глаза, вспоминая те дни, когда мальчишкой держал в руках боевой посох.

Вернулись слова, сказанные Тукксом годы назад, в тот яркий солнечный день, когда он впервые взял в руки оружие, вступив в армию Амарама:

«Первый шаг — волноваться, — зашептал голос Туккса. — Некоторые говорят, что в сражении надо быть бесстрастным. Что ж, способность не терять голову очень важна. Но я ненавижу, когда убивают спокойно и хладнокровно. Я видел, что те, кто волнуется, сражаются тверже, дольше и лучше, чем те, кто безучастен. Это и есть разница между наемниками и настоящими солдатами. Это разница между тем, кто защищает родную землю, и тем, кто сражается на чужой. Волнение помогает в бою, но не дай ему поглотить тебя. И не пытайся перестать чувствовать. Иначе возненавидишь того, кем станешь».

Копье задрожало в пальцах Каладина, как если бы просило махнуть им, покрутить его, потанцевать с ним.

— Что ты собираешься с ним делать, лордишка? — спросил чей-то голос. — Воткнуть себе в живот?

Каладин взглянул на говорившего. Моаш — один из самых больших злопыхателей Каладина — стоял рядом с линией трупов. Откуда он узнал это слово — «лордишка»? Неужели он общается с Газом?

— Он утверждает, что он дезертир, — сказал Моаш Нарму, работавшему рядом с ним. — Говорит, что был каким-то важным солдатом, чуть ли не командиром взвода. Но Газ сказал, что все это глупое хвастовство. Никто не пошлет в мостовики человека, который умеет сражаться.

Каладин опустил копье.

Моаш ухмыльнулся и вернулся к работе. Другие, однако, заметили Каладина с копьем в руке.

— Поглядите на него, — сказал Сигзил. — Эй, бригадир! Думаешь, ты важный, да? Лучше, чем мы? Думаешь, если ты считаешь нас своим личным войском, это что-нибудь меняет?

— Оставьте его в покое. — Дрехи, проходивший мимо, толкнул Сигзила. — По меньшей мере он пытается.

Безухий Джакс фыркнул, снимая ботинок с мертвой ноги.

— Он заботится только о том, чтобы выглядеть важным. Даже если он и был в армии, держу пари, там он чистил гальюны.

Похоже, только одно могло вырвать мостовиков из их молчаливого оцепенения — ненависть к Каладину. Все заговорили, посыпались шуточки.

— …он виноват, что мы здесь.

— …хочет заставить нас бегать в свободное время, и только потому, что хочет почувствовать себя важным…

— …послал нас собирать камни, хотел показать, что может из нас веревки вить…

— …за всю свою жизнь никогда не держал в руках копье.

Каладин, закрыв глаза, слушал их насмешки, потирая пальцами копье.

За всю свою жизнь никогда не держал в руках копье.

Может быть, если бы он не взял в руки свое первое копье, ничего бы этого не было.

Он чувствовал в руках гладкое дерево, мокрое от дождевой воды, в голове вспыхнули воспоминания. Тренироваться, чтобы забыть, тренироваться, чтобы отомстить, тренироваться, чтобы научиться и придать смысл тому, что произошло.

Не думая, он перехватил копье рукой в положение перед боем, острие вниз. Капли воды с древка брызнули ему на спину.

Моаш осекся посреди очередной шутки. Бригадники замолчали. В расщелине наступила тишина.

И Каладин оказался в другом месте.

Он услышал, как Туккс бранит его.

Он услышал, как смеется Тьен.

Он услышал, как мать поддразнивает его, как всегда очень остроумно.

Он оказался на поле боя, в кольце друзей, но окруженный врагами.

Он услышал, как отец сказал с усмешкой в голосе, что копья служат для убийства. Ты не можешь убивать, чтобы защитить.

Он был один в расщелине глубоко под землей, держа копье падшего солдата, пальцы чувствовали мокрое дерево, где-то слышался слабый звук падающих капель.

Сила хлынула в него, когда он повернул копье вверх и принялся выполнять атакующую ката. Тело двигалось само собой, переходя из стойки в стойку, которые он так часто тренировал. Копье плясало в пальцах, удобное, продолжение его самого. Он крутил им и взмахивал, опять и опять, оно проносилось мимо шеи, под мышкой, било вперед, назад и во все стороны. Много месяцев он не держал оружия в руках, но мышцы его не забыли. Как будто копье само знало, что делать.

Напряжение растаяло вместе с разочарованием, и тело с радостью вздохнуло, хотя он яростно работал. Это было знакомо и упоительно. Это то, ради чего он появился на свет.

Люди всегда говорили, что Каладин сражается как никто другой. Он почувствовал это в тот первый день, когда поднял посох, хотя совет Туккса помог ему очистить сознание и направить в нужное русло свои умения. Каладин всегда волновался во время боя. Он никогда не сражался холодно или бесстрастно. Он сражался, чтобы сохранить своих людей.

Он учился быстрее всех новичков своей когорты. Как держать копье. Как стоять в схватке. Он делал все, почти не слушая указаний. И удивлял Туккса до глубины души.

Но зачем ему указания? Вы же не удивляетесь тому, что ребенок знает, как надо дышать? Вас не поражает то, как небоугорь летит в первый раз?

Поэтому вас не должно изумлять и то, что, когда в руке Каладина Благословленного Штормом оказалось копье, он знал, как им пользоваться!

Каладин выполнял последние движения ката, забыв о пропасти, забыв о мостовиках, забыв об усталости. В это мгновение он был один. Один, и еще спрен ветра. Он сражался с ней, и она смеялась.

Он резко поставил копье на место, в стойку одна четверть, наконечник вниз, древко пропущено под мышкой, тупой конец поднимается над головой.

О, как мне этого не хватало!

Он открыл глаза. Шипящие факелы освещали группу пораженных мостовиков, стоявших в мокром каменном коридоре; свет отражался от мокрых стен. Моаш, уронивший пригоршню сфер, молча глядел на Каладина, открыв рот. Сферы плавали в луже у его ног, заставляя ее светиться, но никто из мостовиков этого не замечал. Все они глазели на Каладина, все еще стоявшего в боевой стойке, наполовину припав к земле, по его лицу струились струйки пота.

Он мигнул, осознавая, что наделал. Если до Газа дойдет слово, что он играет с копьями… Каладин выпрямился и бросил копье в груду оружия.

— Извините, — проговорил он, почему-то шепотом. Потом громче: — За работу! Я не собираюсь торчать здесь до ночи.

Бригадники бросились работать. Каладин взглянул на Тефта и Камня. Видели ли они всю ката? Вспыхнув, Каладин поспешил к ним. Сил молча приземлилась на его плечо.

— Каладин, — сказал Тефт. — Это было…

— Это было бессмысленно, — сказал Каладин. — Обыкновенная ката. Размять мышцы и попрактиковаться в различных ударах. Это скорее эффектно, чем полезно.

— Но…

— Нет, — сказал Каладин. — Неужели ты можешь представить себе, что в бою кто-нибудь закрутит копье вокруг шеи? Он немедленно получит удар в живот.

— Парень, — сказал Тефт. — Я видел ката раньше. Но такую — никогда. То, как ты движешься… Скорость, изящество… И вокруг тебя метался какой-то бледно светящийся спрен, прямо между взмахами. Это было прекрасно.

Камень вздрогнул.

— Ты видел ее?

— Конечно, — сказал Тефт. — Никогда не видел такого спрена. Спроси других — я видел, как они указывали на него пальцами.

Каладин, нахмурясь, посмотрел на плечо. Сил сидела выпрямившись, скрестив ноги и положив руки на колени, и подчеркнуто не смотрела на него.

— Это было бессмысленно, — повторил Каладин.

— Нет, — возразил Камень. — Конечно нет. Возможно, ты можешь бросить вызов Носителю Осколков. Стать светлордом!

— Я не хочу становиться светлордом, — рявкнул Каладин, возможно слишком резко. Остальные два подпрыгнули. — Кроме того, — добавил он, глядя в сторону, — однажды я уже попытался. Где Данни?