На чужую землю падал дождь вперемешку со снегом. Снег таял, едва коснувшись бетонного поля аэродрома, крыш зданий, мокрого асфальта автострады. Склоны холмов превратились в грязное месиво, а это было только самое начало осени. Монотонный дождь навеял бы тоску на кого угодно, что уж говорить о генерале, летевшем в Албанию, чтобы собрать разбросанные по разным ее уголкам останки солдат, погибших во время последней войны. Переговоры между двумя правительствами начались еще весной, но контракт был заключен только в начале августа, как раз в то время, когда начинаются затяжные дожди. И вот уже осень — время безраздельного господства дождя. Готовясь к поездке, генерал прочитал много книг об Албании. Он узнал, что осень здесь сырая и дождливая. Но даже если бы в этих книгах было написано, что осень в Албании сухая и солнечная, дождь не был бы для него неожиданностью. Наверное, под влиянием книг или фильмов он считал, что подобная миссия может быть выполнена только в такую погоду. Как бы то ни было, полет над горами в этот угрюмый день поверг его в еще большую меланхолию.

Не в силах оторваться от иллюминатора, он смотрел на угрожающую панораму гор. Их острые вершины, казалось, вот-вот проткнут брюхо самолета. Земля, вставшая на дыбы, пробормотал генерал. Здесь, похоже, и одной ногой-то встать некуда. В этих расщелинах, на этих склонах, открывающихся на какой-то миг и снова заволакивающихся туманом, под проливным дождем покоились солдаты, могилы которых он должен был найти. На мгновение задача показалась ему невыполнимой. Но он взял себя в руки. Тягостное чувство, вызванное угрожающим и враждебным видом гор, сменилось гордостью за свою миссию. Тысячи матерей там, на родине, ждут, когда он привезет им останки их сыновей. И он их привезет.

Он с честью выполнит свой святой долг! Он сделает все возможное. Ни один погибший не должен быть забыт, ни один не должен остаться в чужой земле. О, это воистину великая миссия! Во время полета он вновь и вновь повторял про себя слова, сказанные ему перед отъездом одной почтенной высокопоставленной дамой: «Как гордая одинокая птица, полетишь ты над этими зловещими, проклятыми богом горами и вырвешь из цепких когтей их ущелий наших несчастных сыновей».

И вот теперь полет подходил к концу. Когда горы остались позади и они полетели над долинами и полями, генерал вздохнул с облегчением.

Самолет покатил по мокрой посадочной полосе. Красные огни, зеленые. Опять красные, опять зеленые. Военный в шинели. Еще один. От здания аэропорта несколько человек в плащах направились к самолету.

Генерал сошел с трапа первым. За ним — сопровождавший его священник. Мокрый ветер сильно хлестнул им в лица, и они подняли воротники. Через четверть часа их машины уже мчались к Тиране.

Генерал повернулся к священнику. Тот сидел, уставившись в окно. На лице его застыло безразличие. Генерал понял, что тот не расположен разговаривать, и закурил сигарету. Снова посмотрел вдаль. Увидел резкие контуры чужой земли, чуть размытые струями стекавшей по стеклу воды.

Они въехали в Тирану. Вечерело, сквозь туман, висевший над землей, проглядывали огоньки, угадывались очертания дворцов, силуэты облетевших деревьев в городских парках. Через окно машины он рассматривал спешащих под дождем прохожих. Здесь очень много зонтиков, подумал он. Он хотел заговорить со священником, молчание уже наскучило ему, но не знал, что сказать. Из своего окна он увидел церковь, чуть дальше — мечеть. С другой стороны высились недостроенные дворцы, одетые в леса. Подъемные краны шевелились в тумане, как фантастические чудовища с красными светящимися глазами. Генерал обратил внимание священника на церковь и мечеть, но тот не проявил к ним ни малейшего интереса. Значит, его трудно чем-либо заинтересовать, подумал генерал. Настроение генерала вроде бы улучшилось, но поговорить было не с кем. Сопровождавший их албанец сидел впереди, а депутат Народного собрания и представитель министерства, встречавшие их в аэропорту, ехали сзади в другой машине.

В отеле «Дайти» генерал, уже в хорошем расположении духа, поднялся в свой номер, побрился и переоделся. Затем спустился в холл и заказал телефонный разговор с домом.

Генерал, священник и три албанца ужинали вместе. Они разговаривали о разных пустяках, избегая политических тем. Генерал был вежлив и чрезвычайно серьезен, давая понять, что главный здесь он, а не молчаливый священник. Он рассуждал о прекрасных традициях погребения воинов. Упомянул о греках и троянцах, хоронивших убитых с невероятной пышностью в перерывах между боями. Он очень воодушевлен своей миссией. Он с честью выполнит нелегкий, но святой долг. Тысячи матерей ждут своих сыновей. Вот уже двадцать с лишним лет длится это ожидание. Теперь они, конечно, ждут не так, как ждали живых, но ведь и мертвых тоже ждут. Он вернет матерям останки их сыновей, которыми дураки-генералы бездарно командовали во время войны. Он гордился, что это поручили именно ему. Он сделает невозможное.

— Господин генерал, телефон…

Генерал энергично поднялся.

— Прошу прощения, господа, — и широкими, величественными шагами он направился вслед за портье.

Вернулся он столь же величественным. Он весь сиял. Принесли коньяк и кофе. Разговор оживился. Генерал снова дал понять, что он здесь главный, потому что священник, хотя и имеет звание полковника, в данном случае всего лишь представитель церкви. Он был главным и мог поддерживать разговор на любую тему: о коньяках, столицах, сигаретах. Он чувствовал себя превосходно, ему все нравилось — этот зал гостиницы, эти тяжелые портьеры, эта чужая, даже слишком чужая, музыка. Ему всегда нравились цивилизация и комфорт. И поездки в другие страны. Поездки помогали ему полнее ощутить всю прелесть размеренной семейной жизни. Было что-то завораживающее во всем этом — в международных отелях, в дальних авиарейсах, в гаванях со множеством флагов, в чужой речи.

Генералу было весело. Очень весело. Он и сам не знал, отчего его вдруг захлестнула волна веселья. Это была радость путника, обретшего пристанище после долгой опасной дороги, да еще в плохую погоду. Маленькая золотистая рюмка коньяку все дальше отгоняла от него угрюмую, угрожающую панораму гор, даже здесь, за столом, все еще возникавшую перед ним тревожным видением. «Как гордая одинокая птица…» Он вдруг почувствовал себя могущественным. Тела десятков тысяч солдат столько лет дожидались его в земле, и вот он явился, чтобы они восстали из грязи и вернулись к родным и близким, явился, как новый Христос, но вооруженный картами, списками и точными данными. Другие генералы вели бесконечные колонны солдат к неудачам и гибели, а он явился, чтобы вырвать у смерти и забвения их останки. Он будет идти от могилы к могиле, по всем бывшим полям сражений, чтобы найти всех павших и забытых. В своей битве с цепкой глиной он не будет знать поражений, ведь он вооружен магической силой точных, тщательно проверенных данных.

Он представляет здесь великую цивилизованную державу, и миссия его благородна. В ней есть что-то от величия греков и троянцев, что-то от воспетых Гомером погребальных церемоний. И вы откроете рты от изумления, вы, албанцы, не выпускающие из рук зонтиков!

Генерал выпил еще рюмку. С этой самой ночи, каждый день, каждый вечер, там далеко, на его родине, все, кто ждут, будут говорить о нем: он сейчас ищет. Мы ходим в кино, в рестораны, гуляем, а он бредет по чужой земле и ищет наших несчастных сыновей. Ох, и тяжелая у него работа, но он справится. Не зря мы послали его. Да поможет ему бог!

Кирка издала глухой звук. Священник перекрестился. Генерал отдал честь. Старый рабочий высоко поднял кирку и снова вонзил ее в землю.