В центре этой троицы оказался рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Он был обескуражен, когда при встрече с гросс-адмиралом Дениц взвел курок пистолета и заявил, что рейхсфюреру нет места в новом кабинете министров. Более того, Дениц процитировал сообщение, посланное Борманом, в котором говорилось о том, что Гиммлер предательски играл на стороне шведов. Все это настолько потрясло Гиммлера, что он отложил свой отъезд на несколько дней и стал искать гауляйтера Эриха Коха, который должен был прибыть на ледоколе из Западной Пруссии. У Гиммлера имелся план — сесть на одну из подводных лодок, находившихся под командованием инакомыслящих капитанов. Оказалось, Кох действительно достиг Фленсбурга, но его было трудно узнать из-за огромных усов, которые он отрастил с того времени, когда «наводил порядок» на Украине.

Теперь, пополнившись новым членом, группа достигла контрольно-пропускного пункта между Гамбургом и Бремерхавеном, откуда немецкие подлодки готовились ускользнуть от союзников. Гиммлер знал, что у друзей Бормана были планы побега, и он надеялся, что они не придадут значения тому факту, что Гиммлер значился в списке врагов Бормана, подлежавших уничтожению. Мысли о побеге питались еще и прежней верой в то, что Европа будущего не сможет обойтись без него. «Я буду нужен ей как министр полиции… Эйзенхауэр должен согласиться с этим», — считал Гиммлер.

Бывший король концентрационных лагерей пребывал в «мечтательной задумчивости», как показалось сержанту разведвойск Великобритании, первым осматривавшим группу. Сержант не сразу узнал Гиммлера. Граф Лутц Шверин фон Крозиг, министр иностранных дел правительства Деница, вспоминал, что Гиммлер был уверен в скором начале долгожданной войны между большевиками и западными союзниками, в которой нацисты станут решающей силой и «добьются того, чего не смогли достичь в предыдущей войне». Шверин фон Крозиг, один из бесчисленных немецких графов, когда-то считал Гиммлера избранным спасителем Германии. Теперь же он пытался заслужить снисхождение Эйзенхауэра, заверяя, что он и Дениц планировали провести расследование происходящего в концентрационных лагерях.

…Британский сержант задержал всю группу. Ему показалось подозрительным, что на них была гражданская и военная одежда, в которой выделялись серые форменные куртки немецкой полевой полиции. Надень они шинели регулярной немецкой армии, все бы обошлось. Но полевая полиция безопасности являлась частью гестапо и была включена в список обвиняемых организаций. Сопровождали Гиммлера полковник СС Вернер Гротман и майор Хайнц Махер. Они привлекли к себе внимание особенностью жестикуляции, свойственной тем, кто привыкли отдавать приказы, а не исполнять их. Когда они прошли около ста сорока километров, их арестовали и доставили в Британский центр расследований номер 031 на Люнебюргерской пустоши, где располагался штаб фельдмаршала Бернарда Монтгомери. Перед командующим центром капитаном Томасом Сельвестером предстал «маленький, несчастный, одетый в обноски мужчина». Гиммлер сбрил свои усы и носил на глазу черную повязку. Сельвестер послал за главой разведывательной службы Монтгомери — полковником Майклом Л. Мерфи. «Вы — Гиммлер», — уверенно произнес Мерфи. Человек снял черную повязку и надел всем знакомые очки без оправы.

В тогдашних отчетах, возможно, из-за соблюдения секретности ускользнуло немало Подробностей. Гиммлер начал было говорить, а чья-то бестактность заставила его навсегда замолчать. Тогда существовала опасность, что преступники могли покончить с собой, не начав давать показания. Поскольку капитан британских медицинских войск С. Дж. Л. Уэллс, нашел у Гиммлера капсулу с цианидом, он посоветовал раздеть заключенного.

Гиммлер пребывал в состоянии нервного возбуждения. Истерика началась прежде, чем с Гиммлера успели снять одежду, но спокойное отношение тюремщиков ободрило его. Он убеждал их в своей ценности для Третьего рейха, высказывал надежды на будущее новой Германии, в котором он, без всякого сомнения, должен был сыграть большую роль. Причиной всех своих проблем Гиммлер называл Бормана: именно тот хитростью заставил его превратиться в игрушечного вояку. Борман предал Гиммлера, с горечью констатировал Гиммлер.

Охранники стояли и слушали, что он рассказывал о тайных приготовлениях «клики Бормана»: трусы подготавливали теплые местечки за границей, и уничтожались досье на сотни тысяч эсэсовцев. Так же поступали рядовые члены партии. А что же оставалось делать, если вожди бежали?

Его слушали молча, с удивлением и отвращением, видя перед собой загнанную в угол крысу, способную предать всех и вся. Месяц назад он считался богом войны, теперь же раздражался подобно малому ребенку. Глава СС, главнокомандующий одной из армий и военной группировки, первое лицо в полиции (столь сложном аппарате, что следователи долго разбирались в механизме ее действия), он снова был сыном баварского учителя, криком добивавшимся хоть какого-то внимания и требовавшим признания. Сочетание вспыльчивого характера и отягощенной христианской совести (Гиммлер никогда не разрывал формальных отношений с католической церковью) вызвало у арестованного такой поток слов, что из него едва удавалось вычленить отдельные факты. Был вызван высокопоставленный британский офицер, не имевший, однако, опыта общения с преступниками. Гиммлеру, находившемуся в состоянии истерики, требовалось некое утешение: рукопожатие, слова типа «мы все братья-вояки», намек на то, что противник способен лучше, чем бывшие друзья, понять, каким хорошим солдатом Гиммлер всегда являлся.

Возможно, некого винить в том, что произошло дальше. Высокопоставленный британец рявкнул на врача за то, что заключенного не раздели согласно правилам. Охранники схватили Гиммлера и забрали его одежду. И вот он стоял, серый сморщенный человечек, который прежде так долго радовался жизни, облачаясь в генеральские сапоги и серое военное пальто. Доктор Уэллс засунул ему в рот палец, ощупывая зубы, и, чтобы обеспечить лучший обзор, потянул Гиммлера за редеющие волосы, поворачивая его голову к свету. То, что доктор увидел в следующую секунду, было маленькой черной «горошиной», торчавшей слева между зубами нижней челюсти. Это оказалась особая капсула, заключенная в почерневшую серебряную оболочку. Гиммлер раскусил ее, и из нее брызнул цианистый калий.

Последовала непродолжительная схватка. Гиммлера прижали к полу и вставили в горло резиновые трубки, залили внутрь рвотное. Содержимое его желудка удалось выкачать. Прошло сорок минут, прежде чем бывший глава организации, уничтожившей шесть миллионов человек и искалечившей физически и психически еще многие миллионы, дернулся в последний раз. Влажный воздух наполнился тяжелым запахом пота и цианистого калия. Яд начал окрашивать труп в зеленый цвет. Лицо Гиммлера, заснятое на официальных фотографиях, походило на морду бешеной лисицы. Затем черты его разгладились и он стал похож на то близорукое ничтожество, каким запечатлелся в 1923 году в Мюнхене на другой фотографии среди неряшливо одетых мужчин, столпившихся вокруг грузовика легендарных «охранных отрядов Гитлера».

Глава службы разведки Монтгомери, глядя на труп великого инквизитора, испачканный желчью и валявшийся среди ванночек, резиновых трубок и тампонов, в отчаянии стиснул кулаки: «Это был единственный человек, способный сказать нам, где скрылся Борман!»

Еще одного человека, владевшего такой информацией, поймали на другой стороне Германии — в Альпийской крепости. Этим человеком был генерал Рейнхард Гелен, припрятавший микропленки и досье, при помощи которых он спустя несколько недель доказывал в Вашингтоне, что истинным врагом всех здравомыслящих людей является большевизм. Такая схема отвлечения внимания начала работать со дня самоубийства Гиммлера и тут же заставила западных союзников ослабить охоту за нацистами. Они начали нанимать немецких профессионалов для войны, предсказанной Геленом.

По словам Виктора де Гинцбурга, американского сержанта, агенты американской разведки прочесывали территорию вокруг гор «подобно рыбакам, загнавшим на мелководье большую стаю рыб». Этому сержанту довелось поймать Гелена и впоследствии стать полковником военной разведки.