— Какой хорошенький ротик! Только чересчур уж велик! — и в одно мгновенье заткнул открытый рот ее собственным рукавом и, распустив ее пояс, так ловко связал им ее руки и ноги и всю ее запеленал, что она стала похожа на кокон, из которого бабочке уж самой не вылупиться. Тут они оба пинками закатили ее с дорожки в кусты и прямо пошли в дом. Один остановился у входа, а другой вошел, потрясая сверкающим, как белое пламя, мечом.

При виде обнаженного меча Токуити вдруг почувствовал, что его руки и ноги обмякли и согнулись, и он нечаянно очутился на четвереньках и оказался в дальнем углу комнаты. Здесь он застыл неподвижно и почти без сознания.

О-Кику шагнула вперед, упала на колени и проговорила:

— Не убивайте нас!

— Мы вовсе не хотим убивать, — вежливо ответил разбойник. — Но нам нужны деньги. Дайте нам все, что у вас есть, и не вздумайте кричать. Если же вы не послушаетесь, придется нам вас прикончить. — И он с размаху воткнул меч в циновку, так что упругий клинок задрожал звеня.

Токуити смотрел на разбойника выкатившимися из орбит глазами, и ему казалось, что не может это быть на самом деле, а будто представляют в театре. И грозная поза разбойника, и его широкий жест, и самая угроза насильственной смерти — все это было так невероятно. Будто в смутном, густом тумане слышались голоса зазывал и великий Дандзюро вонзил меч в доски подмостков. В ушах шумела дальняя дробь барабанов…

Между тем О-Кику достала свой кошелек и подала его разбойнику со словами:

— Прошу извинить, что здесь так немного. Мой брат уехал и взял с собой деньги.

Разбойник открыл кошелек, пересчитал деньги и спросил:

— Это всё?

— Всё, — ответила О-Кику. — Клянусь богами!

Звук этих слов ударил слух Токуити, как будто в наизусть знакомой пьесе вдруг прозвучало что-то фальшивое, как будто актер ошибся, сбился и говорит не то. Он тихонько сделал О-Кику знак рукой. Разве она забыла, что на полке за ящичком с изображением ириса есть еще мешочек с деньгами? Но она повторила:

— Это все.

Разбойник проговорил:

— Госпожа, прежде чем прийти в какой-нибудь дом, собираем мы сведения о тех, кто в нем живет. Так мы узнали, что вы люди зажиточные, и выбрали день, когда ваш брат отлучился. Узнали мы также, что вы женщина набожная, соблюдающая посты, милостивая к неимущим и не оскверняющая свои уста лживыми словами. Приходится вам верить.

Эта речь чрезвычайно понравилась Токуити. Слова катились торжественно, как строфы древних стихов. Поза была безупречна. Не шевеля губами, Токуити про себя повторил возглас восхищенных зрителей: «Маттэ имасита! Мы этого от тебя ожидали!»

Теперь он уже сидел в своем углу, удобно поджав ноги и сложив руки на коленях. Он слушал и смотрел, будто все это его не касалось, и уже голова его слегка кружилась и ноги похолодели. Рот растянулся улыбкой, сердце билось от нетерпения. Что будет дальше?

А между тем О-Кику говорила:

— Я с радостью отдаю вам все, что у меня есть. Без сомнения, это наказание за мои прошлые грехи. Наверно, в одной из моих прежних жизней я брала у вас деньги в долг и не отдала или, может быть, даже ограбила вас. Ваше сегодняшнее посещение зачтется мне как искупление когда-то совершенного дурного дела.

Разбойник ответил:

— В таком случае вы говорите правду, и мне остается только уйти, униженно умоляя вас простить меня за беспокойство, которое я вам причинил. Вы достойная уважения женщина.

С этими словами он повернулся к выходу.

У Токуити углы рта опустились. Уже конец?

И ничего не случилось? О-Кику солгала, а разбойник поверил. Она обманула этого вежливого, благородного разбойника, который вовсе не хотел никого убивать, а только, подобно несчастному Токубэю, нестерпимо нуждался в деньгах. Может быть, ему надо выкупить свою возлюбленную, а теперь они умрут.

Будто дернул его кукольник за невидимые нити, он выскочил из своего угла и крикнул:

— Подождите! В полке, за ящичком с изображением ириса… Выньте его, засуньте туда руку. Там много денег…

О-Кику закричала. Разбойник повернулся и ударил ее с такой силой, что она упала и откатилась в сторону. Выдернув ящик, он достал оттуда заветный мешочек, кинул его своему товарищу, и оба ушли.

Токуити мгновенье стоял неподвижно. Странный туман, застилавший его мысли, вдруг рассеялся. Вдруг он понял, что вовсе это не был театр, а произошло на самом деле. О-Кику лежит бледная, может быть, убитая. Сбережения многих лет усердного труда унесены. И он, Токуити, предал своих благодетелей. Его сердце сжалось от ужаса. Тело покрылось холодным потом. И, растерянно оглянувшись в последний раз, он выбежал из дома, по дорожке, через открытую калитку, по сонной улице, где еще виднелись две темные фигуры, уходившие вдаль.

— За нами погоня, — прошептал Дзюэмон.

— Тебе померещилось, — ответил Рокубэй. — Все тихо, город спит.

— Я ясно слышал, как сыплются камни из-под чьих-то бегущих ног.

— Какой-нибудь паршивый пес ищет нового хозяина. С тех пор как наш собачий правитель запретил убивать собак, развелось их столько, что стало больше, чем честных людей.

— Долго ли ты будешь зубоскалить, задерживаясь здесь? Бежим!

— Дурак, побежим не глядя — напоремся на ночную стражу. Уж тут нам не вывернуться. Нет, нам идти идти медленно, спотыкаясь и покачиваясь, чтобы приняли нас за подгулявших самураев, за чашкой вина забывших о позднем времени. — И громким голосом Рокубэй затянул пьяную песню:

— Ха! Ха! О-о! — подтянул Дзюэмон, и, замолчав на мгновение, оба прислушалась. Теперь уже отчетливо было слышно, что кто-то бежит к ним.

Рокубэй тихонько выругался и заорал еще громче, коверкая слова заплетающимся языком:

— Хо! Хо! Э-э! — подхватил Дзюэмон, покачиваясь и приплясывая. Но тут они увидели, что зря старались. Запыхавшись, подбежал к ним мальчик лет двенадцати-тринадцати, с размаху упал на колени и начал кланяться.

— Что тебе? — спросил Рокубэй.

Мальчик поднял голову. В темноте его лицо светилось, так обильно было оно залито слезами.

— Вы не узнали меня, господа? — спросил он прерывающимся голосом. — Только что… в доме Хироси…

— А, это ты! — сказал Рокубэй. — Пришел за наградой? Что же, ты оказал нам хорошую услугу. Не будь тебя, что бы нам досталось за наши труды? Одна мелочь!

— Я счастлив, что оказал услугу таким храбрым господам, — проговорил мальчик, и в его голосе слышалось такое отчаяние, что Рокубэй нагнулся и, взяв его за плечо, поднял. Мальчик не держался на ногах, задыхался, протягивал к ним руки и умолял — Господа, сжальтесь надо мной! Ведь теперь не могу я остаться в этом доме и у людей, которых я предал.

— Да что ты возишься с ним?! — крикнул Дзюэмон. — Того и гляди, нагрянет ночная стража и всех нас заберет. Отруби мальчишке голову, и тем самым сразу прекратится этот дурацкий шум.

Но Рокубэй отвел его руку и сказал:

— Подожди! Ведь мальчик прав. Куда ему деваться? К тому же он оказал нам услугу и заслужил, чтобы мы отплатили ему.

— Ну и уплатим ударом меча!