— Что же, черт возьми, помешало вам привести этот план в исполнение?

— Проклятые большевики! Они своей гнусной демагогией затуманили мозги многим делегатам съезда… Мы ожидали, что их пропаганда провалится… Выжидали… Ну, а потом… Потом все это уже вышло из-под нашего контроля.

— Чего же вы ждали, я не понимаю? На что надеялись?

— О, надежды у нас были. И немалые… Взять хотя бы эту историю с мусульманским финляндским полком. Мы знали, что мусульманский полк, расквартированный в окрестностях Петрограда, выразил желание вернуться на землю предков. Целый полк! Боеспособный, закаленный в боях!..

— Но ведь вы должны были знать, что Казанский Совдеп послал в Петроград на имя Подвойского телеграмму с просьбой задержать этот полк в пути.

— Мы знали это! И представь себе, недурно использовали это в своих целях. Нам удалось перехватить телеграмму, и мы зачитали ее на съезде. Это вызвало бурю, настоящую бурю! Под нашим нажимом съезд принял резолюцию, требующую отменить телеграмму, переизбрать Казанский Совет и беспрепятственно пропустить мусульманский финляндский полк в Казань. Мы так ловко сыграли на этом проколе большевиков, что даже левая фракция Мусульманского социалистического комитета вынуждена была выступить в печати против телеграммы Казанского Совета.

— Ну? Так в чем же дело? Это был, я думаю, самый лучший момент для того, чтобы перейти от разговоров к делу.

— Мы и собирались. Мы уже планировали арест главарей Советов, присутствующих на съезде. Но… мы не успели опомниться. А когда сообразили, было уже поздно. Силы Советов были мобилизованы. Да что про это толковать, друг Эгдем, это все уже прошлогодний снег.

— Ладно, поговорим о делах сегодняшних. Есть надежда, что ваша «Забулачная республика» удержится?

— Как сказать, — заюлил Харис. — Конечно, мы дадим бой. Но силы не равны. Они сильнее. Главная наша беда — отсутствие оружия. У нас ведь нету ни броневиков, ни артиллерии.

— А люди? Люди есть?

— Люди найдутся. Но вооружены из рук вон плохо. Вот я и приехал…

— А-а, наконец-то! Н-ну… Давай выкладывай: зачом приехал?

— Наши друзья послали меня, чтобы я организовал тайную отправку оружия в Казань. Ну а кроме того, чтобы вербовал наших сторонников здесь, в столице. У тебя есть кто на примете?

— Найдутся.

— Ты поможешь мне с ними связаться?

Дулдулович вытащил из брючного кармана часы, глянул на циферблат, встал.

— Дорогой Харис, располагайся тут, как дома. Ты здесь в полной безопасности. Отдохни.

— А ты?

— А мне пора на службу. Комиссар Вахитов без меня как без рук. Я, как ты знаешь, человек исполнительный. Не хочу подводить комиссара.

По правде говоря, он рассчитывал этой репликой слегка уязвить Хариса, дать ему понять, что в случае чего он и без казанских своих друзей проживет.

По Харис и глазом не моргнул.

— Да, — сказал он спокойно. — Нам известно, друг Эгдем, что ты пользуешься особым доверием Вахитова. Нам все про тебя известно, — добавил он многозначительно.

— Ах, известно? — не без сарказма сказал Дулдулович. — Где же вы раньше-то были? Почему не подавали о себе никаких вестей столько времени? А если бы я там дуба дал, в Петрограде?

— Ну, до этого дело бы не дошло, — улыбнулся Харде. — Это тоже было нам известно.

— Следнли, что ли?

— Почему — следили? Просто попросили одного нашего человека, чтобы помог тебе.

— Это кого же? — нахмурился Дулдулович. — А-а, — вспомпил он. — Старик Валиулла? Так я и думал… Выходит, не такие уже вы беспомощные, как мне показалось… Ладно, поглядим. Может, у нас с вами еще что-нибудь выйдет.

В этот день Мулланур пришел на работу раньше обычного. Он и всегда-то являлся в комиссариат раньше всех: у него не было в жизни никаких других интересов, кроме работы. Он отдавался своему делу весь, целиком. Но сегодня у него было особенно тревожно на душе. Ему не давали покоя события в Казани.

Как будто было сделано все возможное, чтобы подавить мятеж мусульманской буржуазии без кровопролития. Но всегда ведь возможны неожиданности.

Муллануру было бы куда спокойнее, если бы он сам мог выехать в Казань. Но едва только он заикнулся на эту тему, ему решительно дали понять, что об этом не может быть и речи.

«Сегодня еще раз свяжусь с Шейнкманом, — подумал он. — Если положение все так же тревожно, непременно добьюсь, чгобы мне разрешили поехать. Обращусь прямо к Владимиру Ильичу. Он поймет».

В дверь постучали.

— Войдите! — сказал Мулланур.

Это был рассыльный.

— Срочная депеша, — сказал он.

— Откуда?

— Из Казани.

Затаив дыхание, Мулланур вскрыл телеграмму и стал читать:

«Контрреволюционная „Забулачная республика“ окончательно ликвидирована. Оплот контрреволюции — мусульманские „железные дружины“ сдались без боя. Мусульманский контрреволюционный штаб был застигнут врасплох благодаря решительным действиям мусульманских социалистических дружин, Красной Армии и прибывшего из Москвы геройского отряда моряков товарища Соболева. Вся операция прошла бескровно, случайными выстрелами убито всего три человека. Вся мусульманская часть города признала власть Советов и Комиссариата по делам мусульман…»

Мулланур и сам не заметил, как вскочил на ноги, выбежал из кабинета…

Весть о ликвидации «Забулачной республики» облетела комиссариат с быстротой молнии. На радостях люди обнимали друг друга, смеялись, а женщины так даже и всплакнули; у женщин ведь так заведено: радость ли, горе — у них всегда слезы.

— Что такое? Стряслось что-нибудь? — спросил Эгдем Дулдулович у дежурного, войдя в здание комиссариата и сразу поняв, что произошло нечто чрезвычайное.

— Депеша из Казани, — ответил тот.

— Ну? Что?! — еле вымолвил Дулдулович. Сердце его радостно забилось: увидав заплаканные лица, он подумал, что весть из Казани, дурная и горестная для этих глупых женщин, для него, Дулдуловича, окажется счастливой вестью; надо только постараться не выдать своего ликования.

— Полностью ликвидирована «Забулачная республика», товарищ Дулдулович, — сияя, сказал дежурный.

— О-о! Вот это новость! — не изменившись в лице, выдохнул Дулдулович. — Слава аллаху! Поздравляю вас, друг мой, с этой большой победой!

— Спасибо, товарищ Дулдулович, — сказал дежурный. — Это и впрямь победа. Уж такая победа! А главное, ведь без крови, без единого выстрела. А уж как я боялся, как тревожился все эти дни. У меня ведь в Казани родители, и братья, и сестренка…

Он, как видно, был не прочь выговориться, излить душу. Но Дулдулович, улыбнувшись безжизненной, натужной улыбкой, быстро прошел к себе, сделав вид, чта ею ждут неотложные дела.

Войдя в комнату, он сразу опустился на стул. Ноги были как ватные. Он вдруг заметил, что весь дрожит.

Облокотившись о рабочий стол, закрыл руками лицо. «Ну-ну, — успокоил себя. — Нельзя подавать виду. Не дай бог, кто-нибудь войдет».

Посидев неподвижно минуту-другую, он уже полностью пришел в себя.

«Ладно, — подвел он итог своим невеселым мыслям. — В конце концов, этого следовало ожидать. Но еще не все потеряно. Главное — затаиться и ждать. Будем еще и мы веселиться».

В тот же день Мулланура пригласил к себе Яков Михайлович Свердлов. Он хотел во всех подробностях узнать о событиях в Казани.

Вот уже несколько дней, как рабочие комнаты Президиума ВЦИКа были перенесены из Кремля во Второй дом Советов.

Домов Советов в Москве было три. Первый — гостиница «Националь». Второй — гостиница «Метрополь». Третий — бывшая духовная семинария на Садово-Каретной. Самым большим из них был Второй дом Советов — «Метрополь».

Решение перенести свой рабочий кабинет из Кремля в Дом Советов Свердлов принял по той простой причине, что в Кремль нельзя было проникнуть без пропуска. А Яков Михайлович считал, что доступ к Председателю ВЦИКа должен быть свободен для каждого, у кого в нем будет нужда. Вот он и решил вынести свою приемную из Кремля в город, в самый его центр. Он сам поехал во Второй дом Советов и выбрал в бывшей гостинице угловой номер на втором этаже, выходивший окнами на площадь.