— Кто «эти»? Про кого ты говоришь?

— Как — про кого? Про командиров наших, будь они прокляты!

— А вы их арестуйте, — сказал Абдулла.

— Страшные слова говоришь, — сказал бородатый и испуганно отошел в сторону.

— Как же, арестуешь их! — приуныл и отец многодетного семейства. — Вмиг укокошат… Я и то удивляюсь, что мы с тобой такой разговор ведем, а еще до сих пор живы. — Он понизил голос и наклонился к самому уху Абдуллы. — Тут ведь каждый третий — шпион!.. Зря ты с ними так откровенно…

И он тоже отошел в сторону. Абдулла остался один. По правде говоря, ему стало как-то неуютно от этих слов бородатого. Обстановка военная, если узнают, какие советы он тут дает образцовым железным дружинникам, церемониться с ним не будут.

Однако время шло, а его пока никто не тревожил.

Перед рассветом около Абдуллы опять очутился бородатый. На этот раз он был не одни, привел с собой товарища — совсем молоденького светловолосого паренька.

— Это Ахмет, — сказал он. — Я его привел, потому что у него газета.

— Какая газета? — удивился Абдулла.

— Русская газета. А там приказ.

— Чей?

— Приказ Комиссариата по мусульманским делам.

— Московского?

— Да нет, нашего, казанского. У нас тут тоже такой комиссариат есть, при Казанском губсовдепе.

— Ну-ка давай ее скорее сюда, твою газету! — обеннулся Абдулла к юноше.

— Вот, — ткнул тот пальцем, старательно распрямляя на колене клочок измятого, оборванного по краям газетного листа.

— Только потише, — предупредил бородатый. Абдулла взял газету и медленно, чуть не по складам стал читать:

— «Комиссариат по мусульманским делам при Казанском Совете рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, являясь единственным выразителем воли организованного мусульманского пролетариата, считает невозможным далее терпеть существование в городе Казани вооруженных контрреволюционных банд, свивших свое гнездо в татарской часта города и прикрывающих фразами о национальном самоопределении свою буржуазную сущность…»

Абдулла оглядел сгрудившихся вокруг него людей. Все они смотрели ему прянмо в рот. Лица их выражали напряженную работу мысли, боязнь пропустить какое-нибудь важное слово. «Ишь как слушают, — подумал он. — Да и немудрено: тут ведь вся их жизнь решается…»

Бережно расправив измятый газетный листок, с трудом разбирая слова в белесой предрассветной мгле, он стал читать дальше:

— «Комиссариат по мусульманским делам предлагает центральному штабу районов милиции и „железным дружинам“ не позже, чем по истечении 4 часов с момента получения настоящего постановления приступить к сдаче оружия (пулеметов, винтовок, патронов, штыков, гранат и т. п.), как розданного мусульманской буржуазией по рукам, так и находящегося в складах татарской части города, и выдать главарей организаторов „железных дружин“ комиссариату. Оружие должно вдаваться в военный отдел комиссариата (улица Лобачевского, дом Стахеева). В случае неисполнения или какого-либо отступления от настоящего приказа комиссариат по истечении указанного здесь срока приступит к разоружению татарской части города („Забулачной республики“)».

— Это они в насмешку нас так прозвали, — пояснил Ильяс. — После того как наши провозгласили независимую татарскую республику.

— Я так и понял, — кивнул Абдулла.

— Ладно тебе, давай дальше!

— Дальше читай! — послышалось со всех сторон. И Абдулла поспешно стал читать:

— «Ответственность за возможные последствия комиссариат возлагает на „железные дружины“ и на центральный штаб районов милиции Татарской слободы, как главного организатора контрреволюционных сил. Мусульманский комиссариат предупреждает мусульманскую часть города, что в его распоряжении имеется достаточное количество вооруженной силы, артиллерии, пулеметов и пехоты, которые по первому приказу готовы исполнить свой революционный долг и не остановятся ни перед чем в случае, если со стороны штаба районов милиции последует отказ выполнить ультиматум».

Дочитав до конца, Абдулла медленно сложил газету. Все молчали.

— Крепко написано, — выразил общее настроение Ахмет.

— Да, видать, шутить с нами не собираются, — мрачно подтвердил Ильяс.

— Что же нам делать-то, братцы? Вот попали, так попали! Что ж нам теперь делать? — повторял, лихорадочно озираясь по сторонам, бородатый.

— Я ведь вам уже сказал, что делать, — напомнил Абдулла. — Сдаваться надо. Другого выхода у вас нет.

Утром отряд, в котором невольно оказался Абдулла, подняли по тревоге и вывели к реке. За мостом, на другом берегу Булака, уже стояли броневики с пулеметными стволами, нацеленными в сторону «Забулачной республики», — это занял позицию тот самый отряд матросов, присланный из Москвы Муллануром Вахитовым, о котором шептались давеча в казарме.

Командир образцовой «железной дружины» выстроил своих бойцов побатальонно и поротно, как на параде, я молодцеватой походкой, покручивая свои залихватские усики, прошелся перед строем.

— Смелее, ребята! Выше головы! — бодро покрикивал он. — Чего стоят броневики против таких молодцов! Пусть только сунутся к нам эти хваленые русские матросы. Мигом сомнем их и опрокинем в реку, рыбам на корм!

— Как бы нам самим не отправиться туда, рыбок кормить, — уныло проворчал стоявший рядом с Абдуллой дружинник. Лица других «молодцов» тоже не выражали уверенности и бодрости духа. Но как бы то ни было, все держали строй, безропотно подчинялись команде своих офицеров, и со стороны, надо полагать, «образцовая дружина» являла вполне боеспособный и даже довольно грозный вид.

Внезапно в отряде матросов возникло какое-то движение. Появилась одинокая фигура человека в штатском. Размахивая белым флагом, человек этот уверенно двинулся через мост.

— Стой! Куда! — заорал усатый командир дружинников и кинулся навстречу парламентеру, размахивая наганом. — Стой, говорят! Стрелять буду!

— В парламентера? — усмехнулся человек с белым флагом. И, не обращая внимания на беснующегося командира, обратился прямо к дружинникам: — Не стреляйте, друзья! Я к вам!

Командир дружинников, видя, что момент упущен, решил сделать вид, что он все-таки, несмотря ни на что, остается хозяином положения.

— Ладно, — сказал он. — Стань здесь. Дальше ни шагу, а то буду стрелять! Говори, зачем прислали тебя большевики?

— Товарищи! Друзья! — продолжал парламентер, не обращая ни малейшего внимания на командира, словно его здесь и не было. — Я говорю с вами от имени Центрального комиссариата по делам мусульман, по поручению комиссара Вахитова!

Голос парламентера показался Абдулле ужасно знакомым.

— Аллах! — пробормотал он, не веря собственным глазам. — Да ведь это же Ади!

— Кто? — спросил Ильяс. — Ты его знаешь, что ли?

— Это Ади! Ади Маликов! Друг Мулланура… Помнишь, я говорил тебе, как Мулланур по телефону с Лениным разговаривал?

— Ну помню, — нетерпеливо ответил Ильяс. Он никак не мог взять в толк, какая связь между рассказом Абдуллы про телефонный разговор комиссара Вахитова с Лениным и тем, что происходит сейчас.

— Ну как же! Ведь это он тогда как раз был у Мулланура. Ну когда Муллануру сам Ленин звонил. Нас там трое было: Мулланур, Ади, а третий — я.

— И он тоже слышал, как Ленин разговаривал с комиссаром Вахитовым про наши мусульманские дела?

— Конечно! Он же не глухой. Каждое слово слышал.

Ади Маликов тем временем уже подошел вплотную к дружинникам. Голос его окреп, зазвучал громче, реннее.

— Друзья мои! Братья-мусульмане! — говорил он. — Меня послал к вам Мулланур Вахитов, наш мусульманский комиссар! Он сам здешний, из Казани. Такой же мусульманин, как мы с вами. Товарищ Вахитов просил передать вам, что Советская власть — не враг вам. Недавно в советских газетах было опубликовано Положение о Татаро-Башкирской Советской республике. Скоро соберется Учредительный съезд Советов этой республики. Уже создана комиссия по созыву съезда. Создана она Центральным комиссариатом по делам мусульман, тем самым комиссариатом, во главе которого стоит товарищ Мулланур Вахитов. Я спрашиваю вас, братья мои: зачем же нам с вами воевать? Из-за чего проливать братскую кровь? Вас обманули! Вы подло обмануты богачами, купцами и их приспешниками. Бросайте оружие и расходитесь по домам! Советская власть не сделает вам ничего плохого! Советская власть — ваша власть!