Льюэдд привозил новости из Рэтэррина, рассказывая, как заново строится храм, и как продолжается война между Ленгаром и Каталло.
— Ни одна из сторон не может победить, — сказал он, — и ни одна сторона не сдаётся. Однако твой брат верит, что храм принесёт ему удачу. Он всё ещё думает, что это храм войны.
Однажды он принёс новость о том, что Дирэввин родила ребёнка.
— Дочь, — сказал Сабан.
— Ты слышал об этом? — спросил Льюэдд.
Сабан покачал головой.
— Я только предположил. С ней всё в порядке?
Льюэдд пожал плечами.
— Я не знаю. Я только слышал, что жрецы твоего брата посылают проклятия на мать и ребёнка.
Этой же ночью Сабан пошёл в храм невесты солнца в селении Керевала и закопал янтарный амулет своей матери возле одного из камней. Он молился Слаолу, и попросил бога снять проклятия жрецов Рэтэррина с Дирэввин и её дочери. Его мать, он знал это, простила бы его, однако будет ли Орэнна такой же понимающей, он не был уверен. Поэтому, когда она спросила его, что случилось с амулетом, он сказал, что сухожилие разорвалось, и амулет упал в реку.
Весной на пятый год последние камни Храма Теней были спущены вниз по реке. Осталось только одиннадцать тёмных колонн, и все они были загружены на тройные корпуса лодок и пошли вниз по течению к стоянке у селения Орэнны. Льюэдду не терпелось повезти последний груз на восток, но и Скатэл и Керевал захотели отправиться вместе с камнями, потому что вместе с доставкой оставшихся валунов часть сделки Сэрмэннина была бы выполнена, и Ленгар должен был вернуть сокровища Эрэка. Скатэл и Керевал хотели присутствовать при возвращении сокровищ их племени, и настаивали на том, чтобы небольшой отряд из тридцати копьеносцев отправился вместе с ними. Потребовалось время, чтобы собрать всё, что понадобится этому отряду.
Как только эти дополнительные лодки снарядили, ветер резко повернул на восточный, принеся холодные шквалы и мощные высокие волны. Льюэдд отказался рисковать, и они стали ждать на реке, противостоя ударам порывистого ветра и меняющихся приливов. День за днём ветер оставался холодным, а когда он, наконец, повернул на западный, то остался таким же сильным, и Льюэдд всё ещё не выводил флот в море.
Они всё ещё ожидали, когда в один из дней в конце весны, день, когда ветер завывал в вершинах деревьев и пенился белой пеной на скалах, на западе показалась лодка, идущая с земли за морем. Лодку вели десяток гребцов, отчаянно боровшиеся со штормом. Они кричали на него, вычерпывали воду из лодки, гребли снова, проклиная бога ветра и молясь богу моря. И каким-то чудом они провели свою хрупкое судно мимо истёрзанного белыми брызгами мыса и вошли в реку. Они повели лодку вверх по реке против отходящего прилива, слишком озлобленные, чтобы ждать попутного потока. Они пели, взмахивая вёслами и похваляясь своей победой над штормом.
На этой лодке в Сэрмэннин вернулся Камабан.
Он один не выказывал страха перед морем. Он один не вычерпывал воду из лодки, не держал весла, не ругался, не пел, а просто сидел тихо и спокойно. И когда лодка подошла к берегу у селения Орэнны, он ступил на берег с видимым безразличием.
Сначала Сабан не узнал своего брата. Камабан был таким же тонким, как молодое деревце, и таким же длинным и худым, как кремневый клинок. Но его лицо стало пугающим, так как он исчертил щёки и лоб глубокими вертикальными шрамами, в которые втёр сажу. Всё лицо было в чёрных полосах. Он вплёл в длинные волосы сотню узких лент, извивающихся подобно змеям, на которых были подвешены перестукивающиеся детские косточки. Леир и Лэллик отшатнулись от незнакомца, который сел у очага Сабана не сказав ни слова, и даже не ответив, когда Орэнна предложила ему еду.
Так он просидел всю ночь, ничего не говоря, ничего не кушая, и не уснув.
На утро Орэнна разожгла огонь, нагрела камни, чтобы положить их в бульон, а Камабан всё ещё не сказал ни слова. Ветер шумел на крыше, дёргая привязанные лодки, и пронося дождь через селение, где нашла приют команда Камабана.
Сабан предложил брату поесть, но Камабан только смотрел в огонь. Одна слеза только скатилась по его чёрному шраму, а может быть, это клубящийся дым попал ему в глаз.
Чуть позже он пошевелился. Сначала нахмурился, откинул волосы с лица и осмотрелся словно только что пробудился ото сна.
— За морем есть грандиозный храм, — внезапно сказал он.
Орэнна с восторгом посмотрела на Камабана, а Сабан испугался, что его брат будет требовать, чтобы этот новый храм был доставлен на лодках.
— Величайший храм, — сказал Камабан с благоговением в голосе, — храм смерти.
— Храм Лаханны? — спросил Сабан. Лаханна считалась покровительницей мёртвых.
Камабан покачал головой. Вошь поползла из его головы в бороду, заплетённую так же, как и волосы, и украшенную множеством маленьких перестукивающихся косточек. От него пахло морем.
— Это храм Слаола, — прошептал он, — посвящённый мёртвым, отправляющимся к нему!
Он неожиданно улыбнулся, и детям Сабана улыбка показалась такой зверской, что они отпрянули от своего странного дяди. Камабан показал руками форму невысокого кургана.
— Храм это холм, Сабан, — с энтузиазмом сказал он, — окружённый камнями, и с углублением в центре, и с Приютом мёртвых в его центре. В день угасания Слаола солнце проливает луч света через вал, обрамлённый камнями, в самый центр Приюта. Я сидел там. Я сидел среди пауков и костей, а Слаол говорил со мной, — он нахмурился, всё ещё глядя в огонь. — Конечно, он построен не для Лаханны! — раздражённо произнёс он. — Она украла наших умерших, и мы должны вернуть их.
— Лаханна украла умерших? — спросил Сабан, озадаченный этой мыслью.
— Конечно! — закричал Камабан, поворачивая своё ужасающее полосатое лицо к Сабану. — Почему я никогда не понимал этого раньше? Что происходит, когда мы умираем? Мы уходим на небо, конечно, чтобы жить среди богов, но мы уходим к Лаханне! Она украла наших мёртвых. Мы подобны детям без родителей, — он передёрнулся. — Я встречался с человеком, который верит, что умершие уходят в никуда, теряются звёздном пространстве, и я смеялся над ним. Но возможно, он прав! Когда я сидел в Приюте мёртвых среди костей, я слышал, как мертвецы Рэтэррина взывают ко мне. Они хотят быть спасёнными, Сабан, они хотят вновь соединиться со Слаолом! Мы должны спасти их! Мы должны вывести их обратно на свет!
— Ты должен поесть, — сказала Орэнна.
— Я должен идти, — сказал Камабан. Он снова взглянул на Сабана. — В Рэтэррине начали строительство храма?
— Льюэдд сказал, что да, — подтвердил Сабан.
— Мы должны изменить его, — сказал Камабан. — В нём нужно сделать Приют мёртвых. Ты и я вместе перестроим его. Не курган, конечно. Люди за морем ошибаются в этом. Но в нём должно быть место, в котором умершие спасутся от Лаханны.
— Ты можешь как угодно перестраивать его, — сказал Сабан, — а я останусь здесь.
— Ты пойдёшь туда! — закричал Камабан, и Орэнна поспешила успокоить заплакавшую Лэллик. Камабан указал костлявым пальцем на Сабана. — Сколько камней ещё осталось доставить?
— Одиннадцать, — сказал Сабан. — Те, что ты видел у реки.
— И ты отправишься с ними, — сказал Камабан, — потому что это твой долг перед Слаолом. Вези камни в Рэтэррин, а я встречу тебя там, — он нахмурился. — Хэрэгг здесь?
Сабан кивнул в сторону хижины, показывая, что великан там.
— Его сын умер, — сказал он Камабану.
— Тем лучше для него, — грубо сказал Камабан.
— А сам Хэрэгг ранен, — продолжил Сабан, — но уже выздоравливает, хотя всё ещё скорбит о Кагане.
— Значит, его нужно занять делом, — Камабан встал и вынырнул из хижины на ветер и дождь. — Отправиться в Рэтэррин, это твой долг, Сабан! Я сохранил для тебя жизнь Орэнны! Я сохранил жизнь тебе! Я сделал это не для того, чтобы ты загнивал здесь на берегу реки. Я сделал это во имя Слаола, и ты отблагодаришь его за это, построив его храм.
Он подошёл к хижине Хэрэгга и забарабанил кулаком по заросшей мхом крыше.
