– Мама, – нежно произнес он.

Мокрыми от слез глазами Доротея смотрела на старшего сына.

– Ты вернулся домой. Он согласно кивнул.

– Я же обещал тебе. А я не из тех, кто нарушает свое слово.

Мать улыбнулась, и в следующее мгновение крепкие руки сына обхватили ее. Схватившись за него, будто опасаясь, что он опять исчезнет, женщина уткнулась лицом в его одежду.

Люсьен ласково погладил ее по голове и прижал сильнее.

– Твой отец – пробормотала она, – он умер.

– Я уже знаю. Как это произошло?

– У пего было слабое сердце. – Мать еще сильнее сжала его рубашку, и ее всхлипывания превратились в настоящие стоны. Ее плач прекратила маленькая девочка лет шести.

– Мама, – кудрявая малышка настойчиво дергала Доротею за юбку.

Вытерев ладонью слезы, женщина склонила голову и посмотрела на дочь.

– А, Жизель... Ты пришла поприветствовать своего брата?

Девочка перевела взгляд своих голубых глаз на Люсьена, как следует рассмотрела его, затем состроила гримаску.

– Он не мой брат, – наконец объявила она. Доротея оторвалась от сына и наклонилась к дочери.

– Да это же Люсьен вернулся из Франции, малышка! – произнесла женщина, ласково потрепав девочку по румяной щечке. – Поцелуй его.

Жизель скрестила руки на груди и замотала головой.

– Он не Люсьен, – упрямо сказала она и, сузив глаза, стала рассматривать шрам в виде полумесяца. – У моего брата хорошее, чистое лицо.

Доротея взглянула па старшего сына и, увидев глубокий след на щеке, нахмурилась, однако быстро взяла себя в руки.

– Жизель, это действительно Люсьен. Он воин. Девчушка надула губки.

– Иногда, когда воины идут в атаку, они получают ранения. Так произошло и с твоим братом. А сейчас будь хорошей девочкой и поздоровайся с ним, как полагается.

Жизель топнула босой ногой.

– Нет!

Уступая, Доротея выпрямилась и с извиняющейся улыбкой сказала сыну:

– Ей надо время, чтобы привыкнуть. Люсьену чертовски хотелось подхватить свою маленькую сестренку и закружить ее. До его отъезда во Францию она все время крутилась под ногами, не отходя от него ни на шаг. Он притворялся, что его раздражает ее постоянное присутствие, а на самом деле безумно любил сестренку и наслаждался каждой минутой, проведенной с ней.

Долгими ночами на галере Люсьен успокаивал свою измученную душу воспоминаниями о ее радостном смехе, восторженных криках, невинных вопросах и бесконечном любопытстве. Для него Жизель была огоньком, мерцающим в ночи, милым ребенком, который чудом появился на свет. Она родилась в муках, и выносила ее женщина, давно вышедшая из детородного возраста. Жизель выжила и стала всеобщей любимицей в семье, где рождались одни мальчишки. Из пяти сыновей до взрослого возраста дожили только трое.

Люсьен наклонился к сестренке.

– А если ты снова покатаешься на моих плечах, ты признаешь меня, да?

Широко открытые глаза девчушки округлились, рот приоткрылся – она начала вспоминать.

– О, – пробормотала она. Затем, не желая так быстро сдаваться, Жизель гордо вскинула голову.

– Только моим братьям позволено быть моей лошадью, – твердо произнесла упрямица.

Старший де Готье предложил:

– Ну, тогда представь себе, что я твой брат, если хочешь посмотреть, каков мир сверху.

Бесконечно любопытная Жизель очень хотела о чем-то спросить, но крепко сжала губы и стояла, не двигаясь.

Вздохнув, Доротея подтолкнула дочь к лестнице.

– Дочурка, иди и приведи Эрве.

Жизель уже пошла выполнять приказание матери, но тут же повернулась к Люсьену.

– Эрве – мой брат, – доложила она и помчалась наверх.

– Уже к вечеру она не будет слезать с твоих рук, – заверила сына Доротея, затем, взяв Люсьена под руку, повела его туда, где ждали Винцент и остальные.

Усадив мать, старший из братьев устроился в кресле, которое недавно занимал Винцент.

– Оставьте нас одних, – приказал он рыцарям и слугам.

Они неохотно удалились. В комнате повисло напряженное молчание, которое попыталась нарушить мать.

– Скажи нам...

– .Нет, мама, подождем Эрве...

Донельзя удивленная странным поведением сына, который, вернувшись в родной дом, должен был бы скакать от радости и веселиться, как ребенок, а вместо этого ведет себя подобно неотесанному мужлану, Доротея взглянула на среднего сына.

– Присаживайся с нами, – предложила она. Тот немного помедлил, затем сел в кресло, удаленное от Люсьена на безопасное расстояние. Напряжение становилось ощутимым, недоброе предчувствие охватило собравшихся. Наконец появился Эрве. Остановившись на последней ступеньке, младший из братьев изумленно разглядывал гостя.

– Я не поверил Жизели, – пояснил он, – но это правда.

Будто тяжкий груз свалился с его плеч, он побежал к Люсьену.

Тот поднялся, чтобы заключить Эрве в объятия, отмечая про себя, как окреп и возмужал брат в его отсутствие. Николас не преувеличивал.

– Как хорошо, что ты дома, – радостно сказал Эрве, когда Люсьен отстранился от него. – Очень хорошо. – Юноша уселся за стол.

– Многое изменилось, – заявил старший де Готье, оставаясь стоять. Он смотрел на Винцента. – Я все узнаю, но позже, сначала мне надо задать вам один вопрос.

Средний брат тоже поднялся.

– Я заранее знаю, о чем ты хочешь спросить, – произнес он, и его красивое лицо осунулось и побледнело.

Сдерживать гнев для Люсьена всегда было невообразимо трудно. Но он знал, что должен держать себя в руках хотя бы ради матери.

– Я думаю, что ты должен знать, но в курсе ли все остальные?

Винцент посмотрел на мать, на младшего брата, затем неохотно перевел взгляд на Люсьена.

– Нет, они думали, что ты мертв.

– Мы все думали, что ты погиб, – вмешалась Доротея, изумленно подняв брови. – Когда ты не вернулся из Франции и не было никаких других известий, ничего другого не оставалось думать.

– Но ведь известия были, не так ли, Винцент?

Выслушав этот странный диалог между двумя ее старшими сыновьями, Доротея тоже поднялась.

– Объясни мне, Люсьен, – взмолилась женщина. – О чем ты говоришь?

Винцент совершил самый героический поступок в своей жизни – подошел ближе к брату.

– Он и объясняет, мама, – сказал средний брат. – Было известие о том, что он жив.

– Что? – Доротея схватилась за сердце.

– Да, известие пришло вместе с требованием выкупа от одного из мусульман.

Слишком много волнений свалилось на плечи несчастной женщины. Зашатавшись, она рухнула в кресло.

– Ты никогда не говорил об этом, – прошептала она.

Винцент умоляюще взглянул на мать.

– Как я мог? Кошельки были тогда практически пусты, нельзя было наскрести достаточно денег на выкуп.

– Что ты имеешь в виду «не было достаточно денег»? – прорычал Люсьен.

Средний брат опустил глаза.

– Когда отец умер, а от тебя не поступало известий, я подумал, что, если ты мертв, то я – наследник, решил, что все – мое...

– Все твое, – повторил старший брат, упирая сжатые кулаки в бока, чтобы не пустить их в ход. – И что ты сделал с наследством?

За него ответил Эрве:

– Он их проиграл, почти все до последней монеты.

– Я пытался вернуть деньги обратно, чтобы заплатить выкуп, – оправдывался Винцент.

– А сейчас мы на грани нищеты, – горько заметил Эрве.

«Вот о чем предупреждал Байярд», – мелькнула мысль, у Люсьена. Многое изменилось в Фальстаффе, и потрясение, которое он испытал, узнав о потере Дьюмор Пасс, ничто по сравнению с тем, что он чувствовал сейчас. Внутри у Лесьена будто что-то оборвалось. Он взглянул на Эрве.

– Объясни.

Младший брат сложил руки на груди, его левая нога нервно подрагивала:

– Скажи ему, Винцент, – настаивал он. – Скажи наследнику Фальстаффа, кто сейчас держит в руках большую часть земель де Готье.

Глядя в тот момент на среднего брата, только безумный мог назвать его красивым. Его точеное лицо, которому всегда завидовали мужчины, теперь, донельзя искаженное, стало похоже на карикатуру.