Доминик Заславский, как самый богатый из троих и приведший с собою 4 тысячи человек собственного войска, принял главное начальство. Иеремия Вишневецкий, оскорбленный тем, что не ему вручили бразды правления, держался некоторое время обособленно, но затем сменил гнев на милость и 1 сентября соединил свои силы с войском Заславского. Составилась немалая армия, численностью в 55–60 тысяч человек.

Характерно, что при армии находился сбоз из 100 тысяч возов, а при обозе 200 тысяч наскоро вооруженных «джур» (слуг), которых, однако, паны не считали возможным пускать в бой. Никогда еще, кажется, не проявляли шляхтичи и магнаты столько фанфаронства, как в этом походе. Похоже было, что они рассчитывают победить не посредством оружия, а одной небывалой роскошью: луки на гусарских седлах были из серебра, стремена позолоченные, посуда для еды фарфоровая или серебряная; богатые паны везли за собой толпы слуг, пышные постели, даже ванны. Пиры следовали за пирами. «Можно было подумать, что это войско съехалось на свадьбу», замечает один современник.

— Против такой сволочи, как козаки, — хвастливо орали шляхтичи, — не стоит тратить пуль. Мы их разгоним плетьми!

Полякам было известно, что сын Богдана, Тимофей, усиленно хлопочет в Крыму о возвращении татарского войска, прельщая татар необыкновенной добычей. Было решено напасть на козаков, прежде чем подойдут татары.

3 сентября польская армия двинулась в глубь Украины. Во время продвижения несколько раз собирался военный совет, и тут Доминик Заславский прямо высказал мысль, мелькавшую в уме у многих.

— Зачем мы так стремимся к бою? — заявил он. — Вероятно, на этот раз мы победим. Но если мы перебьем восставших, мы сами останемся в накладе: кто будет тогда пахать для нас землю? Хорошо тем, кто не имеет здесь поместий. Но не могу же я истреблять собственных подданных. Уничтоживши их, что я буду делать? Возделывать землю я не умею, а просить милостыню стыжусь.

Легко понять, что такая речь главнокомандующего мало способствовала поднятию боевого духа в армии. Пылкие тирады Вишневецкого звучали гласом вопиющего в пустыне. Армия приостановила наступление и расположилась на речке Пилявке[91]. Позиция здесь была невыгодна для принятия боя, но об этом никто не думал. В польских войсках почти не существовало дисциплины, отдельные отряды останавливались в том месте, которое пришлось им по вкусу; не было выслано даже разведки и сторожевого охранения.

Между тем Хмельницкий выступил навстречу полякам с огромным ополчением. Вся Украина поднялась, чтобы отразить грозную опасность. Кроме многочисленных загонов, кроме безудержного потока «хлопов», к Хмельницкому стекались отряды из дальних земель. Из червонной Руси пришел отряд Носача, из внутренних областей Польши — отряд Тыша. Явились лесные гайдамаки[92], Лисенко привел из-под Киева вовгуровцев, Гайгура — степовников, пришли отряды Нечая, Морозенко, Колодки… Некоторые польские историки заявляют, будто Богдан вел с собою 300 тысяч человек. На самом деле с ним было, вероятно, около 100 тысяч более или менее удовлетворительно вооруженных бойцов да еще несколько десятков тысяч крестьян, имевших лишь самодельное оружие. Кроме того, сын Хмельницкого Тимофей привел четырехтысячный татарский отряд — авангард орды, двигавшейся из Крыма под начальством самого хана Ислам-Гирея[93].

Богдан расположил свою рать против польского стана; специалист по засадам, Кривонос с сильным отрядом был послан в обход неприятеля.

В противоположность самоуверенной беспечности поляков, войско Хмельницкого с суровой сосредоточенностью готовилось к бою. Богдан разъезжал по лагерю, в коротких словах призывая к стойкости и храбрости. Ежечасно к нему подходили подкрепления; многие отряды шли мимо польских позиций, не встречая никакого противодействия.

Наконец с рассветом 10 сентября начались первые «герцы». В первый день поляки, имевшие в своем войске немецких рейтаров и нидерландцев, добились успеха. Они потеснили козаков, и только яростное сопротивление, организованное начальником обоза Иваном Чарнотой, приостанозило их продвижение. Во второй день военное счастье изменило полякам. Они были выбиты из позиций, которыми завладели накануне.

Козаки заплатили за этот успех смертью одного из лучших своих командиров — уманского полковника Ганжи.

Третий день был днем хитростей со стороны неистощимого на такие вещи Хмельницкого.

Началось с того, что он поставил в первые ряды 4 тысячи татар и примерно такое же количество козаков, переодетых татарами. Вся эта ватага безустали кричала: «Алла! Алла!» и, как видно, всерьез внушила полякам убеждение, что к Богдану прибыли громадные татарские силы. Затем козаки под предводительством Чарноты обратились в притворное бегство и навели на засаду два польских полка.

На поле битвы стоял туман. Поляки не успели опомниться, как увидели себя окруженными со всех сторон. В молочной дымке тумана раздался зычный возглас Хмельницкого:

— За виру, молодци, за виру!..

Оба польских полка были уничтожены. Одновременно с тыла поляков тревожил Кривонос.

Упорный характер битвы обескуражил магнатов. Воины Хмельницкого дрались с остервенением; число их непрерывно возрастало благодаря нескончаемому притоку крестьянских отрядов. Поляки же держали без дела двухсоттысячное скопище слуг, потому что не решались положиться на них. К тому же во главе польской армии стояли робкие, слабохарактерные люди. Князь Заславский первый отправил из лагеря часть своего личного обоза и ночью уехал, заявив, что передает начальство Вишневецкому. Его примеру последовало большинство панов.

Утром по лагерю распространилась весть о бегстве начальников. Началась неописуемая паника. Шляхтичи с проклятиями бросали на произвол судьбы свое добро и мчались из лагеря. Хотя на первых порах никто не преследовал поляков (повстанцы не сразу узнали о нежданном повороте событий), бегство было неудержимым. Вишневецкий был подхвачен общей волной и бежал вместе с другими. Обычно столь медлительные, шляхтичи удирали с такой быстротой, что многие на следующий день очутились во Львове, за 40 миль от Пилявки. Заславский потерял во время бегства знак своей власти — булаву, Остророг — епанчу и шапку.

Козакам досталась несчетная добыча. 120 тысяч возов с лошадьми, 80 пушек и на 10 миллионов злотых разных драгоценностей перешло в их руки. Когда начали «дуван дуванить», прибыла татарская орда и, конечно, потребовала львиной доли добычи. Все же козакам досталось немало. Меха, бархат и парчевые ткани устилали поле сражения. За кварту горилки козаки отдавали бархатную шубу.

Хмельницкий, в свою очередь, принял участие в дележе добычи и отправил в Чигирин много возов с добром. Если учесть, что он завладел также бывшим именьем Конецпольского, местечком Млнов с красильными промыслами, приносившими ему 200 тысяч талеров годового дохода, то станет ясно, что он был уже богатым человеком.

Страшный пилявецкий разгром фактически сделал Богдана вершителем судеб Речи Посполитой: польской армии не существовало, денег в польской казне не было (еще перед Пилявкой сейму было доложено, что в государственной кассе всего 76 тысяч злотых). Единственный остававшийся в руках поляков пункт на Украине — крепость Койдак — был взят нежинским полком. Вдобавок по всей Польше вспыхнули волнения польских крестьян.

Однако Богдан все еще не помышлял о разрыве с Польшей. Он освободил трех знатных шляхтичей (Косяковского, Червинского и Оссолинского) и поручил отвезти сенаторам его письмо. Подобно предыдущим, это письмо было миролюбиво, но в нем звучали иные тона: Богдан, хотя и глухо, предостерегал поляков от продолжения войны. Шляхтичи дали рыцарское слово, что привезут ему ответное письмо или сами возвратятся и перескажут ответ сейма. Увы! Польская шляхта, видимо, не очень высоко ставила рыцарскую честь, судя по тому, что Богдан ждал ответа напрасно.