— Слава богу! Мой Тимофей умер, как козак, и не достался в руки врагов.
Между тем почти стотысячная армия Яна-Казимира заняла позиции под Каменцем, между реками Днестром и Жванцом. Приближался час генерального сражения.
С проницательностью высокоталантливого полководца Хмельницкий разработал далеко рассчитанный план действий. Польская армия очень сильна: кроме шляхты и жолнеров, в ней имеются 30 тысяч немецких и 10 тысяч венгерских солдат. Атаковать ее безрассудно: козаков меньше, среди них немного осталось опытных бойцов, у них гораздо хуже вооружение. Богдан строит план на другом. Он уговаривает Ислам-Гирея послать орду в тыл польской армии. Длинной цепочкой протянулись татарские загоны до самого Львова, грабя, сжигая, уводя в полон и, самое главное, нарушая коммуникации поляков и не допуская подвоза продуктов.
Поляки не сразу поняли, сколько яду таится в подобной тактике. Они продолжали стоять на месте в ожидании нападения козаков. Под влиянием начавшихся холодов и быстрого истощения продовольственных запасов в польском лагере начался разброд.
— Где плата? — кричали жолнеры. — Где еда? Где зимняя одежда?
Между панами разгорались обычные распри. Венгры ушли, ссылаясь на неподготовленность к холодам. Польское войско таяло с каждым часом. 28 ноября в лагере распространилась паника; шляхтичи и жолнеры, не слушая уговоров, толпами бежали оттуда. По дороге домой они творили бесчинства не хуже татар, вконец разоряя Червонную Русь.
Польский король вынужден был признать проект «священного похода» против Хмельницкого обанкротившимся. Он прибег к испытанному средству: снесся с крымским ханом и, дав ему крупную сумму денег, добился не только мира с ним, но и заключения союза. Условия хана сводились к возобновлению дани татарам и к праву беспрепятственно грабить на обратном пути земли Речи Посполитой. Для козаков хан требовал восстановления Зборовского договора.
Король согласился на все — он не без основания опасался гораздо худшего финала[158]. Хмельницкий рвал и метал, уговаривал Ислам-Гирея повременить, обещая ему больше выгод. Но все было тщетно. Опять, как под Зборовом, пришлось удовлетвориться половинчатым результатом.
Скорбный и гневный возвратился гетман в Чигирин. Сын погиб, поляки ушли из мышеловки, a половина успеха — не успех: не миновать новой войны с ними. Вдобавок, татарские загоны стали заодно с Галичиной разорять и Украину. Стон и плач повисли над несчастной страной.
Зажурилась Украина, що нигде ся диты.
Вытоптала орда киньми маленький диты.
Малых потоптала, старых порубала,
А молодых середульших у полон забрала.
Шесть лет непрерывных войн и восстаний, карательных экспедиций, неурожая и татарских набегов не прошли даром. Украина была опустошена. Сухие цифры тогдашних люстрации рисуют страшную картину запустения благодатной страны.
Особенно пострадала Волынь. Вот данные 1650–1657 годов по Кременецкому повету[159]: город Кременец разрушен, в местечке Ляховцах и 27 селах этой волости из 876 домов осталось 55, причем в 9 селах не осталось ни одного человека. В местечке Маначине и 22 примыкающих к нему селах (владения князей Вишневецких) осталось только б домов. В селе Маневе не осталось ни одного дома. В городе Збараже и той же волости, состоящей из 35 сел, осталось только 19 домов, причем в 22 селах не осталось ни одного дома.
Население Львовщины уменьшилось со 100 тысяч (к началу 1648 года) до 40 тысяч. Местечко Маркополь было так опустошено, что не нашлось человека, который мог бы написать заявление о невозможности платить подати. Местечки Белый Камень, Олесько, Николаев над Днестром и много других были сожжены и опустошены. Мещане города Золочева сделали в 1649 году заявление о том, что вследствие моровой язвы и татарских набегов опустело 166 домов, а во время военных действий сожжено 50 домов.
Во Владимирском повете прежде богатый город Владимир насчитывал в 1650 году 55 домов, в 1653 году — 33 дома, в 1654 — всего 15 домов.
В Луцком повете также было полное опустошение. Город Тайкур был сожжен дотла; та же судьба постигла село Кораевич: «Сожжено все, одни печи с трубами стоят».
Сплошь и рядом переписчики указывают: «оставшиеся жители все умерли с голоду», или «подданные забраны в Орду», или «жители разбежались»[160].
«Народ, лишенный крова, рабочего скота, земледельческих орудий и хлеба, даже во время перемирий не мог начать обработку земли; поля оставались незасеянными несколько лет сряду. Понятно, что целые округи вымирали от голода и от необходимого спутника его — эпидемии. Так гибли тысячи народа от меча, голода и моровой язвы»[161].
Хмельницкий все это видел. Умом и сердцем он стремился дать отдых измученной стране, вывести ее из полосы кровавых опустошений. Но куда вести? Обратно в Польшу дорога заказана. Татары, турки, венгры — от всех можно было ждать больше бед, чем добра. Оставался один путь — к Москве.
XVIII. ПУТЬ К МОСКВЕ
В литературе о соединении Украины с Россией неоднократно встречается выражение, что Москва представлялась Богдану Хмельницкому последним прибежищем. Правильнее сказать, что в Москве Хмельницкий видел всегда не последнее, а первое прибежище.
Хмельницкий отчетливо понимал, что для Украины тесный союз с Москвой является жизненной необходимостью.
В XVII веке Москва явно стала решающей величиной в Восточной Европе. Мощная, двухсоттысячная рать, которую она выставляла в случае нужды, целеустремленная политика, централизованная государственность — все это давало ей несомненные преимущества перед соседними государствами.
В период XVI–XVII веков к Москве обращались многие, но избегавшая политических осложнений Москва действовала с большим разбором.
В начале восстания Хмельницкого, когда совершенно неясен был дальнейший ход борьбы, московское правительство очень холодно отнеслось к предложению объединиться: в его глазах козаки, да еще призвавшие на помощь татар, были просто мятежниками, сегодня воевавшими с Польшей, а завтра, подобно Сагайдачному, с Москвой.
Хмельницкий, надо полагать, отлично уяснил мотивы сдержанности Москвы, вытекавшие из традиционной политической дальновидности, осторожности, «солидности» и самоуважения московского правительства. Поэтому он не оскорбился, а со свойственным ему непреклонным упорством поставил себе целью добиться изменения взглядов Москвы.
Хмельницкий понимал неразрывную связь обеих этих задач: свержения польского владычества и соединения с Москвой. Только осуществив вторую задачу, можно было получить уверенность в прочности и долговечности решения первой.
Чем дальше развивалось восстание, тем очевиднее делалась необходимость соединения. Попытка создать автономную козацкую Украину в рамках Речи Посполитой на федеративных началах (Зборовский мир) не удалась. Чтобы стать «равными» с поляками, украинцам надо было бы стать католиками и ополячиться. Полный и окончательный разрыв с Речью Посполитой определился с неизбежностью для всех, кому была дорога национальность родного народа.
Да и какие перспективы открывались перед Украиной, если бы она продолжала находиться в составе Речи Посполитой! Польское государство являлось, по существу, уже загнившим организмом. В статье «Какое дело рабочему классу до Польши?» Энгельс подчеркивал, что Польша «упорно сохраняла нерушимым феодальный строй общества, в то время как все ее соседи прогрессировали, формировали буржуазию, развили торговлю и промышленность и создали большие города»[162].