Жена было запротестовала, но инспектор пояснил, что норвежская крыса легко разгрызает проволоку. А убедившись в том, что указание его выполнено, стал поводить носом, с явным удовольствием вдыхая запахи съестного. Я пригласил его к столу.

— Только невежа отказывается от чести, — вымолвил он.

Мы быстренько накрыли для него на стол, сказав, что сами уже отобедали. Он уселся, словно был не в гостях, а у себя дома, и начал с удивительным проворством и безо всякого стеснения поглощать все, что стояло на столе. Из деликатности мы оставили его одного. Через некоторое время я счел своим долгом заглянуть в столовую и узнать, не нуждается ли гость в чем-нибудь. Я сменил ему тарелку и тут заметил, что во внешности инспектора произошла разительная перемена. В изумлении я не мог отвести от него взгляда. Мне показалось, что облик его напоминает вовсе не кота, а крысу, причем именно норвежскую крысу.

Я вернулся к жене. Голова у меня шла кругом. Я ничего не сказал ей о своих наблюдениях, но попросил ее пойти к гостю и быть с ним полюбезней. Жена отсутствовала какую-нибудь минуту, потом вернулась бледная и растерянная, испуганно бормоча:

— Ты видел его лицо?

Я утвердительно кивнул головой, а она прошептала:

— Не правда ли, этому невозможно поверить?

Мы стояли в оцепенении, забыв про время, как вдруг из столовой донесся его довольный голос:

— Благодарю!

Мы бросились к нему, но он был уже у двери. Мы успели увидеть только спину, а в тот момент, когда он на мгновение обернулся, — мелькнувшую на его морде норвежскую улыбку.

Мы остались стоять за захлопнувшейся дверью, ошеломленно глядя друг на друга.

Уже совсем стемнело. Она свернула направо, в боковую улицу. Во тьме вырастали силуэты собак. Со всех сторон доносился лай. Ей стало страшно. Мелькнула мысль: может, сесть на корточки, чтобы собаки не набросились? Она всегда так делала в детстве. Но одумалась: она ведь давно выросла, собаки не тронут ее, только облают, — и продолжала путь. Собаки умолкли. Она улыбнулась про себя, вспомнив, что в стае всегда есть маленькая собачонка, которая ведет себя задиристей больших псов.

Все двери закрыты. Луна еще не взошла. Набавийи радостно было сознавать, что все спят, а она идет одна в эту тихую, теплую летнюю ночь. Она напряженно всматривается в темноту. Вот он сидит на пороге дома, прислонившись к дверному косяку, широко расставив ноги. В руке у него недокуренная сигарета. Набавийя нарочно громко затопала по плотно сбитой земле. Он повернул голову, поднялся ей навстречу:

— Набавийя…

Он взял ее за руку, и от этого прикосновения по телу пробежала дрожь. Подняв к нему лицо, она ощутила его горячее дыхание. Сердце учащенно забилось, голос вдруг охрип:

— Рашад!..

— Пойдем.

Он тянул ее за руку, увлекая в дом. Набавийя слабо сопротивлялась, шептала:

— Нет, нет… Зачем?

— Иди, не бойся. Нам нужно поговорить.

Она переступила порог и недоверчиво протянула:

— У тебя нет света…

Рашад хотел закрыть дверь. Она громко зашептала:

— Нет, нет, не закрывай! Еще рано.

Едва сдерживая смех, он возразил:

— Тебе хочется, чтобы какой-нибудь прохожий увидел нас вместе?

Она смотрела на него, не чувствуя в себе сил возражать. Покорно вымолвила:

— Хорошо, только отпусти руку. Он отпустил и снова сказал:

— Ну иди же сюда, поговорим в комнате.

Она последовала за ним в темноту. Рашад остановился.

— Погоди, я зажгу фонарик. В испуге она воскликнула:

— Что ты! Увидят через окно!

— Как хочешь, Набавийя.

В полумраке она видела, как он расстилает циновку, кладет сверху тюфяк, на него подушку.

— Иди ко мне. Садись рядом.

Набавийя стояла неподвижно. Рашад обнял ее.

— Отпусти, Рашад. Что ты делаешь? Сдавленным голосом он шептал ей:

— Не бойся, Набавийя, не бойся. Я люблю тебя, очень люблю.

Его нетерпеливая, страстная настойчивость дала ей силу сопротивляться. Она мягко отстранилась, спросила холодным тоном:

— Так вот для чего ты позвал меня? Тогда я уйду.

Он умоляюще произнес:

— Набавийя, я не видел тебя несколько месяцев.

Ее тронули эти слова. Захотелось броситься ему на шею. Но она сказала с деланной холодностью:

— С тобой бесполезно разговаривать.

Он протестующе зашептал:

— Почему же бесполезно?

Снова попытался привлечь ее к себе, она оттолкнула его.

— Я ухожу.

Но он почувствовал в ее голосе колебание и крепко обнял ее.

Набавийя сказала:

— Пусти, я подниму крик.

И, не выдержав, рассмеялась:

— Мой сын один дома.

— Твой сын спит сладким сном.

Он еще сильнее стиснул ее в объятиях. Она прошептала:

— Говорю тебе, я подниму крик.

— Кричи сколько угодно. Все равно не отпущу тебя.

Он покрывал поцелуями ее шею, и у нее перехватило дух. Она задыхалась, словно с головой погрузившись в воду.

…Лампа горела тусклым светом. Рашад поднялся, завесил окно простыней и снова лег рядом. Набавийя открыла затуманенные счастьем глаза. Их взгляды встретились. Рашад молчал. Она положила свою ногу на ногу Рашада. Рашад подумал: «Вот проклятая, крепко она меня зацепила». Но вслух этого не сказал, только вздохнул. В голове мелькнула давнишняя мысль…

— Набавийя, а что, если мы поженимся?

Сердце у нее громко забилось, но она сказала:

— Поженимся? А как же Амин?

Рашад осекся, но тут же совладал с собой:

— Амин будет жить с нами, только…

— Что «только»?

— Если ты действительно меня любишь, тебе следовало бы записать на мое имя свой феддан.

У нее перехватило дыхание. Вот оно, то самое, чего она так боялась! Поспешно отодвинулась, села на тюфяке, накинула на себя платье, тихо спросила:

— А как же Амин?

— Амину его отец ничего не оставил.

— Он мой сын, Рашад. Неужели, когда он подрастет, ему придется работать на других, как я работала в детстве?

— Он будет работать на моей земле, со мной вместе.

— А когда он станет взрослым и женится, когда мы с тобой умрем, земля перейдет к его брату, твоему сыну, а ему не достанется ничего? Так ведь, а?

Рашад подумал: «Проклятая баба! А еще говорит, что любит». Он тяжко вздохнул и произнес с горечью:

— Значит, так и оставаться мне вором, так всю жизнь и промышлять воровством…

Набавийя охнула про себя: «Ну что с ним поделаешь? Ничего он не понимает». А вслух заговорила с жаром:

— Ну зачем же? Ты это бросишь. Мы будем вместе работать на моей земле. И еще участок арендуем. А через несколько лет прикупим земли. На твое имя. Потому я и отказала мужу сестры, не отдала ему свой надел в аренду.

— Но что случится, если этот феддан перейдет ко мне и достанется после смерти нашим детям?

Набавийя печально покачала головой:

— Знаешь, Рашад, еще мой покойный муж этого домогался. Да я не уступила. А когда он умер, все мужчины в деревне стали ко мне свататься, даже женатые. Ради этого феддана и коровы.

Рашад сник. Сел, понурив голову, спросил:

— Ты мне не веришь?

— Я никому не верю, даже самой себе.

— Ты боишься, что я тебя обману? Никогда этого не будет. Но я не вынесу, если люди станут говорить обо мне, как говорили о твоем муже: его жена кормит — если бы не она, пришлось бы ему батрачить. Обо мне тоже скажут: если бы не она, остался бы он вором.

Набавийя снова подумала: «Нет, он глуп, как осел, ничего не может понять». Она попыталась найти путь к его сердцу иным способом и мягко сказала:

— Рашад, нынче вечером я была у сестры, и туда приходила жена хаджи[23] Мухаммеда.

— Ну и что же?

— Просила сестру отговорить меня от брака с ее мужем. Он ведь хочет жениться, чтобы я записала на него свой феддан. А потом прогонит моего сына или разведется со мной…