Он станет перечислять предков до бесконечности, пока дочери это не наскучит и она не заговорит о другом. Но она спросила:
— А что лучше — быть мусульманкой или христианкой?
Подумав немного, отец ответил:
— И то и другое хорошо.
— Но ведь что-то же лучше?
— И та и другая религия хороши.
— Может, и мне стать христианкой, чтобы нам с Надией никогда не разлучаться?
— Нет, доченька, это невозможно. Каждый должен сохранять веру своих родителей.
— Но почему?
…Воистину современное воспитание — нелегкая штука!
— Ты не хочешь сначала подрасти, а потом спрашивать? — ответил он вопросом.
— Нет, папа.
— Хорошо. А ты знаешь, что такое мода? Так вот, кто следует одной моде, а кто предпочитает другую. Быть мусульманкой — самая последняя мода. Поэтому ты должна оставаться мусульманкой.
— Значит, Надия старомодная?
Будь ты неладна вместе со своей Надией! Видно, он все же допустил какую-то ошибку. Как теперь из всего этого выпутываться?..
— Это дело вкуса, но каждый должен исповедовать веру родителей.
— Можно, я ей скажу, что она старомодная, а я следую новой моде?
— Каждая вера хороша, — поспешно перебил ее отец, — и мусульмане и христиане веруют в бога.
— Но почему они веруют в разных комнатах?
— Потому что каждый верует по-своему.
— Как по-своему?
— Это ты узнаешь в будущем году или еще через год. А сейчас с тебя довольно знать, что мусульмане веруют в бога и христиане тоже веруют в бога.
— А кто такой бог, папа?
Тут уж отец растерялся. Потом спросил, пытаясь сохранять спокойствие:
— А что говорила про это учительница в школе?
— Она прочитала суру[22], и мы выучили молитву, но я ничего не поняла. Кто такой бог, папа?
— Это творец всего в мире, — помедлив немного, сказал отец.
— Всего-всего?
— Да, всего-всего.
— А что значит творец?
— Это значит, что он все сделал.
— Как сделал?
— Своей всемогущей волей.
— А где он живет?
— Повсюду в мире.
— А когда мира не было, где он жил?
— Высоко, наверху…
— На небе?
— Да.
— Мне хочется на него посмотреть.
— Это невозможно.
— Даже по телевизору?
— Даже по телевизору.
— И никто его не видел?
— Никто.
— Так почему же ты знаешь, что он наверху?
— Потому что это так и есть.
— А кто первый узнал, что он наверху?
— Пророки.
— Пророки?
— Да, пророк Мухаммед, например.
— А как он это узнал, папа?
— Благодаря своей особой силе.
— У него были очень хорошие глаза?
— Да.
— Почему, папа?
— Потому что Аллах сделал его таким.
— Но почему все-таки?
Теряя остатки терпения, он ответил:
— Потому что он может сделать все, что захочет.
— А какой он?
— Очень могучий, очень сильный, он все может.
— Как ты, да, папа? Он едва сдержал смех.
— Ему нет равных.
— А зачем он живет наверху?
— Земля для него мала. Но он видит все. Она задумалась ненадолго, потом сказала:
— Но Надия говорит, что он жил на земле.
— Это потому, что он знает все, что происходит на земле, так, словно живет здесь.
— А она говорит, что люди убили его.
— Но он вечно жив и никогда не умирает.
— А Надия говорит, что его убили.
— Нет, малышка, они думали, будто убили его, но он не умер, он жив.
— А дедушка мой тоже жив?
— Нет, дедушка умер.
— Его люди убили?
— Нет, он сам умер.
— Отчего?
— Заболел, оттого и умер.
— А сестренка моя тоже умрет, потому что болеет? Он нахмурил брови, заметив негодующий жест жены.
— Нет, она выздоровеет, бог даст.
— А дедушка почему умер?
— Он был больной и старенький.
— А ты тоже болел и тоже старенький, почему же ты не умер?
Мать прикрикнула на нее, и девочка, не поняв, растерялась. Она в нерешительности поглядывала то на мать, то на отца.
— Мы умрем, когда на то будет воля бога, когда он захочет этого, — нашелся наконец отец.
— А почему он захочет, чтобы мы умерли?
— На все его воля.
— А смерть — это хорошо?
— Нет, детка.
— Так зачем же бог делает нехорошее?
— Раз богу угодно, люди должны умирать.
— Но ты же сам сказал, что это нехорошо.
— Я ошибся, малышка.
— А почему мама рассердилась, когда я сказала, что ты умрешь?
— Потому что бог еще не хочет этого.
— А когда захочет?
— Он посылает нас в этот мир, а потом забирает отсюда.
— Зачем же?
— Чтобы мы здесь делали добро, пока не уйдем.
— А почему бы нам не остаться?
— Если люди не будут покидать землю, им не хватит места.
— А все хорошее мы оставим здесь?
— Мы уйдем в еще более хорошее место.
— Куда?
— Наверх.
— К богу?
— Да.
— И увидим его?
— Да.
— А это хорошо?
— Конечно.
— Потому и нужно, чтоб мы уходили?
— Но мы еще не сделали все добро, на какое способны.
— А дедушка сделал?
— Да.
— А что он сделал?
— Построил дом и посадил сад.
— А мой двоюродный брат Туту что сделал?
Отец в отчаянии бросил взгляд на мать, взывая о помощи. Потом сказал:
— Он тоже построил маленький домик, прежде чем уйти.
— А Лулу, соседский мальчик, бьет меня и никакого добра не делает.
— Он сорванец.
— И он не умрет?
— Умрет, когда будет угодно богу.
— Хотя он никакого добра не сделал?
— Все умирают. Но кто делал добро, приходит к богу, а кто делал зло, будет гореть в огне.
Она вздохнула, помолчала немного. А он почувствовал себя совершенно измученным. Правильно ли он отвечал ей? Но тут девочка снова сказала:
— Я хочу всегда быть с Надией.
Он взглянул на нее в недоумении, и она объяснила:
— Даже на уроке закона божия.
Он громко расхохотался. Рассмеялась и мать.
— Не думал я, что можно обсуждать такие вопросы с детьми, — проговорил он.
Жена отозвалась:
— Когда дочка вырастет, ты сможешь высказать ей все свои сомнения.
Он быстро обернулся к жене, стараясь понять, всерьез или в шутку сказала она это, но увидел, что она снова склонилась над вышиванием.
Фокусник украл тарелку
— Не пора ли и тебе заняться делом? — сказала мне как-то мать. И, сунув руку в карман, добавила: — Вот пиастр, пойди купи бобов. Да не играй с мальчишками на дороге и смотри, под машину не попади!
Я взял тарелку, обулся и, напевая, вышел за дверь. Перед лавкой, где продавались бобы, толпился народ. Пришлось долго дожидаться, пока я наконец смог протиснуться к мраморному прилавку.
— Дяденька, дайте бобов на пиастр! — пискнул я тоненьким голосом.
— Каких бобов, вареных? С маслом или с топленым жиром?
Я не знал, что ответить, и он грубо крикнул:
— Ну-ка, отойди от прилавка!
Я растерянно попятился и вернулся домой с пустыми руками. Увидев меня, мать воскликнула:
— Да ты ни с чем явился?! Никак рассыпал бобы или потерял пиастр, сорванец?
— Ты же не сказала мне, каких бобов купить — с маслом или с топленым жиром!
— Вот наказание! А чем я тебя кормлю каждое утро?
— Не знаю.
— Ну и бестолочь! Ступай и скажи ему: с маслом.
Я снова побежал в лавку.
— Дяденька, дайте бобов с маслом на пиастр!
— С каким маслом, — хмуро спросил он, — с хлопковым, кукурузным, оливковым?
Я опять растерялся, а он прикрикнул:
— Не мешай, отойди от прилавка!
Обескураженный, я вернулся домой к матери. Она в изумлении всплеснула руками:
— Опять пришел без бобов?
— Ты же не сказала мне, с каким маслом надо купить бобов, — рассердился я, — с хлопковым, кукурузным или оливковым?
— Если с маслом, стало быть, с хлопковым.
— Да я-то почем знаю?