Именно так, волнуясь и перебивая друг друга, объяснили происшествие и Таисии Николаевне, которая не замедлила явиться в класс на перемене, потому что Варвара Самсоновна сразу же сообщила в учительской о безобразном поведении шестого «Б». Таисии Николаевне рассказали обо всём без утайки — и о том, что голубя принес Лядов, а не Галкин, и о том, что Варвара Самсоновна знает только кричать, а не разбирается, кто виноват. То, что Галкин ни при чём, видели все, и Аня видела — она так и сказала: Лёня сидел на ботанике хорошо, а почему взял на себя вину, неизвестно.

Этот вопрос интересовал всех, но когда Таисия Николаевна спросила у Лёни, он ответил:

— Просто так.

Больше от него ничего нельзя было добиться.

— Ну, хорошо, — заключила Таисия Николаевна с иронией. — По-видимому, тут какая-то глубокая тайна.

— Но страдать он не должен, раз не виноват! — опять напомнили ребята. — Пусть Варвара Самсоновна не придирается к нему.

— Хорошо, — согласилась Таисия Николаевна. — Возможно, что в отношении Лёни Галкина Варвара Самсоновна оказалась не права. Но ведь она совершенно правильно возмутилась самим фактом: голубь-то на уроке всё-таки появился! И если уж вы так боретесь за справедливость, то почему не возмущаетесь тем, что в вашем классе произошел подобный случай? Или этот вопрос вас уже не касается?

Аня подумала, что в самом деле, обидевшись на Варвару Самсоновну, они забыли о вине Лядова, а Таисия Николаевна, как всегда, подходит всесторонне. Конечно, теперь классная руководительница примется за озорника. Но Таисия Николаевна сказала, что перемена на исходе, надо успокоиться и заниматься очередными уроками.

— А после пятого урока, — завершила она, — прошу не расходиться.

Ребята поняли, что разговор о Лядове будет продолжен после уроков, на классном часе. Естественно, что в течение всего дня не прекращались горячие споры. На большой перемене шестиклассники видели, как Лядов и Галкин долго говорили между собой. Кое-кто попытался ещё выспрашивать Галкина, почему он решил взять на себя лядовскую вину, но Галкин всех отогнал:

— Моё дело!

— Глубокая тайна! — насмешливо проговорил Гроховский, вспомнив, должно быть, слова Таисии Николаевны.

— Смотри, как бы я твои тайны не раскрыл! — пригрозил Лёня и повернулся к Зайцеву:

— Дай мне тетрадь по алгебре до завтра. Хочу переписать, что в классе делали, а то у меня вот… — Он с усмешкой взмахнул почти чистой тетрадкой. — Не заведена ещё.

— Возьми, — протянул Эдик. — Только не задерживай.

— Сказал, до завтра!

Аня подумала, что, может быть, у Галкина нет какой-нибудь и другой тетради, и предложила:

— По геометрии надо?

Но он обрезал:

— А ты не подлизывайся! Я ещё за старое тебе наподдать могу!

Аня вспыхнула. Да сколько же времени будет она расплачиваться за то, в чем совершенно не виновата? Из-за какого-то нелепого недоразумения Галкин до сих пор не желает с ней даже разговаривать!

— Вот и не за что поддавать! — воскликнула она. — Если хочешь знать — я на тебя никогда и не ябедничала!

Он недоверчиво покосился:

— А кто же?

— Это другой вопрос! Только не я. Я, если понадобится, по закоулкам скрываться не буду, а приду к вам прямо и всё твоей матери выскажу!

— Ну, ну, — предостерег Галкин, видно опасаясь, как бы она в самом деле не надумала прийти к ним и всё высказать. И, помолчав, добавил: — Ладно уж, не бойся, не наподдам.

— А я и не боюсь! — ответила Аня.

Он ещё раз покосился, но уже не сердито, а с добродушным любопытством:

— Ишь ты, какая храбрая!

Едва прозвенел звонок на шестой урок, ребята расселись на своих местах, ожидая Таисию Николаевну. Они были уверены, что классная руководительница продолжит разговор о происшествии на ботанике.

Действительно, она начала с вопроса о голубе.

Она пришла в класс вместе с Володей. Вожатый сел на последнюю парту, а учительница встала у столика, вынула из портфеля тетрадку с коричневыми корочками и спросила:

— Ну-с, кого же нам все-таки винить за сегодняшний случай на ботанике? Кто в конце концов виноват?

Выражая общее мнение, негромко ответил Зайцев:

— Лядов виноват.

— Лядов, — повторила учительница.

— Ну да! Он принёс голубя, — осмелев, погромче сказал Зайцев.

— И всегда шумит на уроках, — добавила Ляля Комарова.

— И убегал сколько раз!

— Так, — ответила Таисия Николаевна. — Значит, судя по вашим репликам, вам не нравится, как Лядов ведет себя?

— А что хорошего? — послышались голоса. — Ясно!

— Почему же вы не спросите, как он додумался сделать то, что сделал сегодня?

— Да разве скажет!

— А вы попробуйте!

— Говори, Лядов! — через весь класс крикнул Кузеванов.

— Встань хоть! Тебя спрашивают! — опять раздались голоса.

Лядов лениво встал.

— Что говорить-то?

И отвернулся к окну.

— Сюда гляди, сюда — потребовала Ляля Комарова. — Сумел сделать, умей и отвечать!

— Вот ещё пристали! — усмехнулся Лядов.

— Пристали? — подскочила Ляля. — Да он издевается, Таисия Николаевна! Его как человека просят…

Со всех сторон прорвалось возмущение:

— Не понимает он по-человечески!

— Всем учителям грубит…

— И девочек за косы…

— Распоясался! Давно приструнить пора!

Нахохлившись, Лядов оглядел разбушевавшийся класс. Он ещё пытался делать вид, будто ребячий напор его мало волнует, но узкие глазки забегали растерянно и ядовитая усмешка сменилась жалкой гримасой. Всегда самоуверенно-наглый, он теперь показался Ане испуганным и бессильным повредить классу. Должно быть, эту силу перед Лядовым почувствовали многие, потому что, постепенно успокаиваясь, продолжали строго глядеть на него, и он стоял перед всеми словно обезоруженный.

А учительница, помолчав, спросила:

— Видишь, Лядов? Такой, как сейчас, ты ни у кого сочувствия не вызываешь!

Раздался чей-то голос:

— Пусть всё-таки скажет, почему голубя притащил?

— А я хотела бы, — заметила Таисия Николаевна, — задать теперь этот вопрос всем!

— Да откуда мы знаем? — удивились ребята. — Мало ли для чего понадобился ему голубь!

— Дело не в голубе, — возразила Таисия Николаевна.

И заговорила о том, что Лядов с одинаковым успехом мог принести в класс любую птицу, любого зверя. Он решился на такой поступок потому, что жить в классе ему очень привольно. Вот сейчас впервые ребята потребовали от него отчёта («Да и то по моей указке», — добавила Таисия Николаевна), а до сих пор он вообще творил всё, что хотел, и никто ему ничего не говорил, все мирились с его поведением, и он привык быть безнаказанным. Разве сегодняшний случай на ботанике исключение?

Аня сидела, не шевелясь, не глядя на учительницу. Было стыдно смотреть на Таисию Николаевну. Ведь в самом деле, сегодняшний случай на ботанике совсем не исключение. Конечно, не каждый день порхает по классу живой голубь. Но разве лучше, когда поминутно взлетают бумажные?

— А как вы учитесь? — продолжала Таисия Николаевна. — Я подвела итог вашей успеваемости за две недели и ужаснулась: в классе восемнадцать двоечников!

Аня тоже ужаснулась: восемнадцать!

Почти каждый день на уроках то один, то другой ученик получал плохую отметку. Но в общей массе отметок, где были и четверки и пятерки, двойки не казались такими страшными. И вдруг — восемнадцать неуспевающих! Это из тридцати-то семи человек! Другими словами, каждый второй ученик — двоечник. Хоть по одной двойке, да имеет! А есть ещё и такие, например Галкин или опять же этот Лядов, у которых и по две двойки!

— Это сплошной позор! — потрясла Таисия Николаевна коричневой тетрадкой, и белые странички зашелестели, словно тоже укоряюще зашептали: «Позор! Позор!» — Не знаю, как и разговаривать теперь с вашими родителями. Решила созвать родительское собрание, но ведь с такими показателями только краснеть за вас!