— Сколько тебе тут осталось? — спросил.
Гость глянул на часы:
— Одна минута.
— Ну и как там, в будущем?
— Нормально. Жить можно.
— А Россия как?
— Да… Так себе…
— Худо, — покачал головой Толстой. — А в Бога-то веруют?
— По-всякому… Вот, дядька у меня, например…
Раздался легкий хлопок, и пришелец исчез. Внезапный ветер смахнул со стола бумажные листы и закружил их по комнате.
— Вот, значит, как… — Граф, кряхтя, поднялся, отпер дверь и крикнул:
— Софья!
— Слушаю, Левушка, — появилась та на пороге и настороженно заглянула в комнату. — А где ж твой гость странный?
— А-а… — неопределенно махнул рукой граф. — Вот что, свет мой. Будь так добра, собери весь этот мусор. — Он указал на разбросанные по полу исписанные страницы. — Собери и сожги. Только сама. Не хочу, чтобы прислуга знала… А после — готовься к выезду. Едем сегодня в город. В оперу.
* * *
Одно время племянник Боба, студент филологического факультета, денно и нощно торчал в студии «Russian Star’s Soul». Даже, помнится, по текстам наших песен писал курсовую. И вот как-то Петруччио (Петр Васькин — наш идейный генератор) заявил, что в отечественном роке сегодня нет такого мистического и мрачного, а главное — «концептуального» альбома, каким был «Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band». И именно мы — «RSS» — можем дать его слушателю.
— Вы только представьте, — говорил он вдохновенно, — слушатель перестает быть слушателем, он становится соучастником, сотворцом…
— Какукавки! — восхищенно заметил племянник Боба.
Покосившись на него, Петруччио продолжил:
— Мы должны придумать новый мир, странный, неожиданный мир, и каждый выберет себе роль в этом мире, и все песни будут посвящены тем или иным взаимоотношениям этих персонажей, будут их иллюстрацией, выражением переживаний…
— Какукавки! — снова повторил племянник.
— Да какой такой, к собакам, Какукавки! — взорвался Петруччио.
С перепугу студент втянул голову в плечи:
— Я говорю, КАК У КАФКИ, — старательно разделяя слова, пояснил он. — Как у писателя Кафки…
Мы долго хохотали по этому поводу, и с тех пор прозвали бедолагу Какукавкой.
— …Так что же он натворил? — спросил я Боба, опрокинув рюмку и занюхав рукавом.
— Неделю назад он попросился сюда, в сарай, к сессии готовиться. Мол, тишина тут. Им там горы книг читать надо… Я и пустил, второй ключ для него смастерил. Я же не знал, что он во всем разберется… Вообще не думал, что полезет, он же гуманитарий…
— В чем разберется? Куда полезет?! — снова начал я злиться.
— В приставку мою, куда же еще? Сегодня подхожу к сараю, вижу, он изнутри закрыт. Значит, там, змееныш. Отпер ключом, зашел… Приставка включена, а Какукавки нет. — Голос Боба стал замогильным. — Тут я сразу все и понял.
Та-ак… Лично я, в отличие от Боба, так и не понял, в чем трагизм ситуации, но, что дело худо, осознал. Три года назад, например, он, чтобы похвастаться перед своими одногруппниками, скачал себе черновую версию готовящегося к выпуску третьего альбома «RSS». Представьте наше разочарование, когда наши недоделанные песни зазвучали по всем каналам радио, а мы при том ни гроша от этого не получили…
От неминуемой гибели его спасло лишь то, что именно этот «сырой» альбом и принес нам настоящую славу. Два предыдущих — лишь локальную известность. Кто знает, доведи мы альбом до ума, стал бы он столь популярным? И мы его простили. И уговорили Боба остаться с нами, а то ведь он чувствовал себя настолько виноватым, что собирался покинуть группу.
— Объясни, что ты по этому поводу думаешь, и хватит уже темнить, — попросил я Боба.
— Я что, темнил? — обиделся тот. — Чего тут непонятного?
— Мне ничего не понятно. Где Какукавка?
— В прошлом.
— То есть?
Боб встал, прошел в угол сарая и заглянул в монитор своей машины, по Сети соединенной с нашим студийным нейрокомпьютером.
— Раз, два, три… — стал он тыкать по экрану пальцем. — Тут последовательно шесть дат и мест установлено. Прыгает из эпохи в эпоху, из страны в страну. В каждой — по часу. Если, конечно, все нормально получилось.
— А зачем?
— Я откуда знаю? В том-то и дело. Я и боюсь, как бы он там дров не наломал. Сам-то я ее даже испробовать побоялся: мало ли что может случиться… Кстати, последняя дата — тысяча восемьсот семьдесят пятый, Россия, Тульская область, Щекинский район, Ясная Поляна… Что-то знакомое… Тебе это название что-то говорит?
— Толстой, — без напряга вспомнил я.
И тут наш разговор прервался. Хорошо, что Боб уже отошел от компьютера, потому что Какукавка материализовался прямо в том месте, где тот только что стоял.
— Попался, змееныш! — вскричал Боб, дернувшись к нему.
— Дядя! Дядя! Дядя! — завопил тот и юркнул мимо Боба в сторону выхода. — Я вам все сейчас объясню!
Но тут уже я, вскочив со стула, закрыл собой дверь. И Какукавка в растерянности замер между нами.
— Что ты мне объяснишь?! — громыхнул Боб, медленно и грозно шагая в его сторону. — Где ты был?! Что ты там делал?!
— Я… Я знакомился с писателями, — пробормотал Какукавка, пятясь от Боба и спиной приближаясь ко мне. — Чтобы лучше подготовиться к экзаменам…
— Ты видел Толстого? — продолжал наступать Боб.
— Конечно! Только что. Вот так, как вас. Классный старикан. Мы с ним отлично пообщались…
— Что у тебя в пакете?!
— Ничего особенного…
— Дай сюда, — потребовал я, поскольку Какукавка как раз приблизился ко мне на расстояние вытянутой руки.
Он затравленно обернулся и послушно отдал мне пакет.
— Возьми у него и ключ, — скомандовал Боб.
— Вот он, — вручил мне Какукавка перемотанный изолентой пульт от видеомагнитофона.
— Сядь! — приказал ему Боб.
Я вытряхнул содержимое пакета на верстак. Несколько книг и тетрадка. Учебник истории литературы, том Шекспира, том Чехова, том какого-то Данте…
— Это еще кто? — спросил я Какукавку.
— Был такой. Итальянец, — неохотно отозвался тот.
— Что-то не слышал, — я полистал книгу со странным названием «Божественная комедия». — Ничего себе, комедия… — На старинных гравюрах, иллюстрирующих книгу, изображались самые разнообразные пытки и казни. — Глобальная книжица. Странно, что я о ней не слышал…
Листавший Какукавкину тетрадку Боб поднял голову и, глядя на меня сумасшедшими глазами, спросил:
— А ты когда-нибудь слышал про пьесу Чехова «Чайка»?
— Нет, — помотал я головой. — Не было у него такой пьесы, я Чехова всего читал. Да и пошловато как-то — «Чайка», как наколка у матроса на груди…
— «Дядя Ваня»?
— Не-а.
— А роман Толстого «Анна Каренина» тебе знаком? — спросил Боб, и голос его становился все страшнее.
Я только снова помотал головой. Боб перелистнул еще страничку:
— Томас Манн… «Иосиф и его братья», «Будденброки», «Доктор Фаустус»… Вычеркнуто все…
— Не знаю такого писателя, — откликнулся я.
— Та-ак, — протянул Боб, а затем рявкнул на Какукавку так, что у меня зазвенело в ушах: — Говори! — и сунул ему под нос здоровенный волосатый кулак.
— Дядя, ну пожалуйста! — подпрыгнул тот. — Я только чуть-чуть не успевал. Только шесть авторов недопрочел… Я после сессии, через неделю, все верну на место!..
* * *
«Все вернул на место» Какукавка не после сессии, а сразу. Как он это сделал, каков механизм, я не знаю. Потому что Боб отправил меня домой, точнее, выставил вон, а сам остался с Какукавкой тет-а-тет. Разбираться. По-семейному.
Еще по дороге домой, греясь в такси, я вдруг вспомнил фразу: «Оставь надежду всяк сюда входящий». И вспомнил, где это было написано… Сейчас это можно было бы написать на дверях бобовского сарая… Отчетливо вспомнил я и «Чайку», и «Дядю Ваню». Вспомнил, что Анна Каренина бросилась под поезд. Вспомнил и Томаса Манна. Бр-р… Лучше бы его Какукавка не возвращал.
…И мы не говорили с Бобом об этом случае целую неделю. Но вот сегодня он снова позвонил мне. Рожа на стереоэкране — мрачнее тучи.
