— Скажу тебе как освободитель освободителю. Вот мы все освобождаем, освобождаем. А кого мы освобождаем, ты хоть раз задумался?

Задумался Александр, поднял глаза к небу. Почему, спрашивает, у нас так много воруют?

И ответила ему самая звездная часть голосом Леонида Брежнева:

— Кто ворует, кто ворует? А ты за руку поймал? Это все твой родственник Петро: прорубил, понимаешь, окно в Европу, а в окна кто лазит? Вот и соображай. Надо было ему, Александр, двери прорубить, тогда б у нас с тобой было все нормально.

Можно просто сказать: одна голова хорошо, а две лучше.

Можно ответить в плане экономическом: чтобы добычу высматривать одновременно на западе и на востоке.

Можно ответить в плане демократическом: одна голова без царя — это просто глупость, а две головы без царя — это уже демократия.

А можно опять-таки просто сказать: когда все в государстве наперекосяк, очень удобно валить с больной головы на здоровую.

Солдат по имени Гаврила и по фамилии Державин влюбился в гордую царицу, да и замужнюю к тому ж. Влюбляться было бы не нужно, учтя устав солдатской службы: солдат ведь присягал престолу, а там сидел царицын муж.

Чтоб верность сохранить престолу, пришлось согнать оттуда мужа и посадить взамен царицу. Солдат был в этом деле тверд.

Царица правила без мужа, и правила его не хуже. Но тут внезапно и некстати явился убиенный Петр.

Он был, конечно, самозванец, еще похлеще, чем Лжедмитрий, но был он родом из народа и тем опасен был вдвойне. Хоть он и был Петра пригожей и на пятнадцать лет моложе, не соблазнилась им царица и так сказала: «Быть войне!»

И оседлал коня Державин и поскакал на Пугачева. Он так любил свою царицу, что постоянно рвался в бой. А отстояв ее от мужа, он в тот же час, в минуту ту же, талант поэта обнаружа, в стихах воспел свою любовь.

Он сочинял за одой оду (они как раз входили в моду), он отдавал литературе весь свой талант и ум, и пыл.

Когда ж на свет явился Пушкин, поэт от пяток до макушки, старик тотчас его заметил и, в гроб сходя, благословил.

Станицу Зимовейскую чуть было не назвали Разинской, потому что в ней родился Степан Разин. Потом ее чуть было не назвали Пугачевской, потому что в ней родился Емельян Пугачев.

Но — горе побежденным! И станицу назвали в честь победителя, который и в глаза не видел станицы Зимовейской.

И затерялась станица Потемкинская среди множества потемкинских деревень.

Развитие капитализма в России двигалось полным ходом, но медленно. На переход от феодализма к капитализму требовались солидные инвестиции, или, как тогда говорили, деньги. И тогда возникла идея продать Аляску Америке.

Но тут воспротивилось население страны: как вы смеете продавать нашу Аляску? Ведь Аляска — это наша Родина. Не позволим продавать нашу Родину Аляску!

Экономисты говорят: может, лучше освободить цены? Тогда можно будет Аляску не продавать. Крестьян же освободили, почему же цены нельзя освободить? Вообще-то их надо было раньше освобождать, до крестьян, сначала цены, а потом уже крестьян, так полагается по экономике. А теперь крестьян освободили, отделили от земли, как же они до нее дотянутся, чтоб ее обработать?

Давайте, говорят экономисты, хоть теперь цены освободим. Но Александр Второй — ни в какую. Не соглашается. А еще называется Освободитель — цены ему неудобно освобождать!

Он считает, что от этого понизится жизненный уровень. Мол, у этих цен и уровня жизни обратная зависимость: чем цены выше, тем уровень ниже. Нет уж, говорит, давайте лучше Аляску продадим.

А население ходит с плакатами: «Не отдадим Аляску!» Пусть, говорят, мы по миру пойдем, но пойдем с плакатами: «Не отдадим Аляску!»

Но царь — он же самодержец. Взял, продал Аляску. Какой с него спрос?

Правда, потом в него бомбу кинули. Может, за Аляску. Чтоб другим было неповадно продавать Родину.

С тех пор мы живем без Аляски. Плохо, конечно, живем. Что это за жизнь — без Аляски?

Когда совсем станет тошно, распечатаем бутылочку, вспомним Курилы, Карпаты, Хибинские края… Где ты, Аляска, родная наша Родина?

Летом 1882 года гимназист Володя У. приехал на каникулы с мамой в Лондон и познакомился там с дедушкой Карлом, который жил в эмиграции и работал над теорией классовой борьбы.

Володя с мамой прогуливались по Гайд-парку, а дедушка Карл сидел на скамейке и читал книгу собственного сочинения.

— Ой, какой хороший мальчик! — сказал дедушка Карл. — А как тебя зовут? А как ты учишься?

— Меня зовут Володя, и я отлично учусь, — сказал Володя У. — Только по логике у меня четверка, но я не собираюсь подчинять свою жизнь логике.

— Отлично сказано! — похвалил дедушка Карл.

Потом они долго говорили о диктатуре пролетариата. Володя еще не знал, что это такое, и дедушка Карл ему объяснил:

— Диктатура пролетариата — это власть одних от имени других. Власть партии от имени пролетариата, власть отдельного человека от имени партии.

— А почему человек не может просто взять власть — без партии, без пролетариата?

— Одному не дадут. Кто он такой, чтоб ему дали власть? А когда власть берет целый класс, это более авторитетно.

— Вот здорово! — сказал Володя У. — Я, когда вырасту, непременно возьму власть от имени пролетариата.

— Только учти: сначала нужно организовать классовую борьбу, — сказал Володе дедушка. — Потому что только классовая борьба ведет к диктатуре пролетариата.

— А можно я уже сейчас останусь в эмиграции и отсюда буду организовывать классовую борьбу?

Дедушка Карл и Володина мама переглянулись и улыбнулись.

— Володя, а как же гимназия? — с мягким укором сказала мама.

А дедушка Карл сказал:

— Ты ведь еще даже не овладел суммой всех знаний, которые выработало человечество. А для этого нужно что?

И Володя, подумав, сказал:

— Учиться, учиться и учиться.

Увидев, как Ворошилов сидит на лошади, лихой казак Ока Городовиков критически заметил:

— Это вам не по тюрьмам сидеть, тут требуется умение.

Ока Иванович оказался прав. Где только потом ни сидели большевики — и во главе страны, и во главе народного хозяйства, — но нигде они не достигли того профессионализма, какого достигли, сидя в тюрьме. Если б эти профессиональные революционеры и дальше сидели в тюрьме, какая б жизнь у нас была, господи!

Досрочно выполнена первая пятилетка, но сотни тысяч строителей продолжают отбывать срок.

Введена в действие первая очередь Московского метро, глубоко упрятанного под землю, чтобы не увеличивать количества наземных очередей.

Продолжение развернутого строительства социалистического строя.

Социалистический строй — это такой строй, который строй не строй, а он все равно разрушается.

Советский простой человек спал и видел во сне, как он по полюсу гордо шагает, меняет движение рек…

В дверь постучали. Советский простой человек думал, что стучат у него во сне, но во сне за дверью никого не было. Он отошел от двери и зашагал с песней по жизни, закаляясь в битвах и труде…

В дверь опять постучали, и он понял, что стучат не во сне. Он встал, накинул пиджак и пошел открывать по-настоящему.